Из письма великой княгини государю от 5 мая: «Мой милый Ники!.. Я невероятно рада, что ты побываешь в моей церкви, увидишь мой дорогой полк, шефом которого ты, по своей великой милости, назначил меня. Пусть по молитвам <отца> Митрофана – этого чистого, святого, простого священника – будут даны тебе всевозможные благословения». Здесь великая княгиня пишет об о. Митрофане Сребрянском – будущем духовнике ее Марфо-Мариинской обители. Вероятно, ее личная встреча с ним состоялась не позднее мая 1899 г. в г. Орле, когда после парада Черниговского полка она осматривала «свою» строящуюся полковую церковь в честь Покрова Божией Матери. Настоятелем этого храма и был о. Митрофан. Государю он был представлен в 1903 г., в дни Саровских торжеств. Из показаний о. Митрофана, данных ОГПУ в 1931 г.: «Николай II на меня произвел как человек хорошее впечатление, но виделся я с ним в течение нескольких минут в Сарове при открытии мощей Серафима; встреча эта была случайной, и по его просьбе я освятил только иконы; был еще случай в 1904 году, когда Николай II проездом через город Орел был во время службы в церкви, где я служил, но разговора я с ним не вел»^[48]. Так государь выполнил просьбу великой княгини – помолился на службе о. Митрофана.

Через месяц в Орел приехала и Елисавета Феодоровна, чтобы проводить свой полк на фронт. Из дневника великого князя от 3 июня 1904 г.: «В 9 ч. жена и я произвели смотр Черн<иговского> др<агунского полка> – за сим благословение иконой. В полковой церкви молебен – Всем офиц<ерам> жена дарила образки». Напутствуя полк в поход, великая княгиня «благословила черниговцев образом Св<ятого> Покрова». В дар полку она преподнесла походные ризы, Евангелие и крест, а также походную полотняную церковь. Полк вернулся с фронта 2 июня 1906 г., а через 4 дня к черниговцам приехала великая княгиня, чтобы «отслужить благодарственный молебен за их благополучное возвращение с войны»^[49]. Из ее телеграммы государю от 7 июня 1906 г.: «Слава Богу, все прошло хорошо, полк в блестящем виде. Невероятно счастлива Георгиевским крестам». Наперсным крестом на Георгиевской ленте был награжден и о. Митрофан.

На протяжении всей войны с фронта шли известия лишь о поражениях и потерях… 18 июля 1904 г. был убит генерал-лейтенант Ф.Э. Келлер. Из письма великой княгини к Марии Феодоровне от 19 июля: «Только что получили известие о смерти Келлера. О, эти печальные известия – каждый раз удар! Бедный, бедный Ники! Какое тяжелое у него правление! Только бы Господь дал ему силы и наставил его».

Но внутренние враги России были страшнее внешних. Из письма Сергея Александровича к государю от 19 сентября 1904 г.: «Мы переживаем страшно трудные времена, и враги внутренние тысячу раз опасней врагов внешних. Брожение умов, напр., в Москве нехорошее; я наслышался со всех сторон того, чего никогда прежде не слыхал. Умудри тебя Господь вывести Россию и спасти ее!».

15 июля был убит министр внутренних дел В.К. Плеве – «верный и незаменимый слуга» царя. И Николай II снова отступил от жесткого курса, назначив на этот пост виленского генерал-губернатора П.Д. Святополк-Мирского, провозгласившего «эпоху доверия». И русское общество… заговорило. 9 ноября земское совещание, прошедшее в Петербурге, предоставило министру декларацию с конституционной политической программой, следом по всей России зашумели земские многолюдные банкеты с требованиями конституции, к «новым веяниям» присоединилась и московская Дума. В декабре началась стрельба на городских улицах.

Из дневника Сергея Александровича от 10 октября 1904 г.: «У всех волосы дыбом от проделок Мирского», от 5 ноября: «Разговорам нет конца тяжелым… разговоры невообразимые – иногда думается, что мы все с ума сошли!». Запись от 20 октября (день кончины Александра III): «10 лет. Более чем когда-либо тяжелая годовщина! Что была тогда Россия, и что она теперь, сердце кровью обливается»… А Елисавета Феодоровна скажет «о счастье своем, что она занята усиленно, и потому не замечает того, что перед нею и вокруг нее дрязги»^[50].

Сергей Александрович принимает трудное решение: «в кабинете у Ники изложил ему мою просьбу об отставке от ген<ерал>-губ<ернаторства> – спокойно выслушал – подробно изложил ему нравственную невозможность продолжать службу. Говорил спокойно, логично, твердо; для меня это была пытка душевная, но совесть чиста. Несчастный он человек! Больно и обидно! Он в блаженном состоянии какого-то фатализма!! Господи, Господи помоги нам!» (Дневниковая запись от 15 ноября 1904 г.). Государь принял его отставку.

Несмотря на свой уход с поста московского генерал-губернатора, Сергей Александрович сохранил доверие царя. На совещании высших сановников и великих князей по вопросу о реформах ему удалось убедить Николая II убрать пункт «о призвании местных людей к разработке законов». Государь снова советуется с ним о назначении на пост министра внутренних дел подходящей кандидатуры вместо Святополк-Мирского. Он хочет поставить близкого друга Сергея Александровича А.Г. Булыгина, но великий князь против: «Булыгин – человек очень дельный, но мягкий, слишком мягкий, чтоб бороться с ужасным наследием кн. Мирского»^[51]. И все же Булыгину будет «приказано принять» этот пост уже в январе 1905 г. Заберет государь из Москвы и других верных людей великого князя: Д.Ф. Трепова (на пост временного петербургского генерал-губернатора) и В.С. Гадона (был назначен командиром Преображенского полка). А Сергей Александрович продолжил службу на посту командующего московским военным округом. Для подавления революционных брожений великий князь вводит в Москву войска – он в строю, он снова готов дать отпор врагам России, несмотря на начавшуюся на него «охоту».

4 февраля 1905 г. великий князь Сергей Александрович был убит эсером И.П. Каляевым. Запись в дневнике государя за этот день: «Ужасное злодеяние случилось в Москве: у Никольских ворот дядя Сергей, ехавший в карете, был убит брошенною бомбою, а кучер смертельно ранен. Несчастная Элла, благослови и помоги ей, Господи!».

Великий князь Сергей Александрович, как и его единомышленники: Боголепов, Сипягин, Плеве – погибли, выполняя долг служения Богу, Царю и Отечеству. Его слова, сказанные после убийства Д.С. Сипягина: «Какая чудесная христианская кончина!» – по праву должны быть отнесены и к нему. По словам великой княгини, «Сергей жаждал почить в Боге»^[52]. Для нее его кончина – мученическая: «Великим утешением в Моем тяжелом горе служит сознание, что почивший Великий Князь находится в обители Святителя Алексея, память которого Он так чтил, и в стенах Москвы, которую он глубоко любил, и в Святом Кремле которой Он мученически погиб»^[53]. Ей вторит статья, изданная Комиссией по устройству чтений для рабочих: «Для Него (вел. кн. Сергея Александровича. – Сост.) исконно-русские творческие начала – Православие, Самодержавие и Народность действительно, подлинно были жизненной силой, воплощавшейся в каждой Его мысли, в каждом движении сердца, желании и действии воли… Раздробленные кости великого Русского Патриота создают новый опорный камень для любви к отечеству и ненависти к врагам его, послужат к укреплению Русской мощи в чувствах русского народа, и, наконец, дают Москве и всей России нового Молитвенника, возвышенного над другими венцом мученичества»^[54].

4 февраля умрет для мира и Елисавета Феодоровна. В написанной вскоре после гибели мужа записке (которую можно считать первым завещанием великой княгини), говори лось: «Сжечь все фотографии – они только отягощают. Одежду мою я отдала служанкам, осталось только мое траурное одеяние, которое я ношу сейчас – его тоже можно отдать им. Мои шлейфы переделаны для 14 церквей – уже переданы…».

Она умрет для мира, чтобы воскреснуть для Царствия Небесного. Запись в дневнике графа С. Д. Шереметева: «В<еликая> Княгиня – как видение просто вся в Боге»^[55]. Запись в дневнике вел. кн. Ксении Александровны: «Ella просто святая»^[56]. Запись в дневнике о. Митрофана Сребрянского: «Да утешит Господь Бог нашего дорогого шефа!»^[57].

Елисавета Феодоровна посетила в тюрьме И.П. Каляева, убийцу мужа, оставила ему икону и сказала, что прощает его. Ее христианский поступок поразил современников. Многие воспоминания об этом событии уже вышли свет и хорошо известны читателю, мы только подчеркнем, что в этот момент великая княгиня уже встала на новый путь, который выше человеческих ценностей. Приведем цитату из ее письма к государю от 3 апреля 1902 г., написанному на следующий день после убийства министра внутренних дел Д.С. Сипягина: «Неужели нельзя судить этих злодеев военно-полевым судом? Пусть вся Россия знает, что такие преступления караются смертью. Если хотят отмены смертной казни, пусть прежде всего убийцы не убивают, «plus d arrets de mort, bien alors que les assassins commencent» (нет смертных приговоров, и вот тогда-то и начинаются убийства – фр.)… никакой жалости к тем, кто сам никого не щадит!». Теперь же Елисавета Феодоровна обращается к государю с прошением о помиловании убийцы, а на кресте, воздвигнутом на месте гибели мужа, ею написаны евангельские слова: «Отче, отпусти им, не ведают бо что творят» (Лк. 23:34). Государь принял иное решение: когда страна находится на пороге катастрофы, власть обязана быть твердой. Каляев был приговорен к смертной казни.

6 февраля Киевский 5-й гренадерский полк поставит на месте мученической кончины великого князя белый крест с образом преподобного Сергия Радонежского. Но в эти дни и сама Елисавета Феодоровна будет чувствовать себя как на кресте. Из ее письма к Марии Феодоровне месяц спустя после гибели мужа: «Слава Богу, дети (вел. кн. Дмитрий Павлович и Мария Павловна, воспитанники Сергея Александровича. – Сост.) не видели моего дорогого (в день смерти), не пережили тот шок, который стер бы у них впечатление милого лица Сергея. Для меня оно изгладилось через маленький белый крест, воздвигнутый на том месте, где погиб Сергей, на следующий вечер я пошла туда, и молилась там, даже с закрытыми глазами, я видела перед собой этот чистый символ Христа – это было истинное благословение». Из воспоминаний вел. кнж. Марии Павловны (осень 1905 г.): «Тетя устроила свою комнату как монашескую келью: она была белая, увешанная иконами и изображениями святых. В одном углу она поместила большой деревянный крест, который заключал в себе остатки одежды, которая была на дяде в день его смерти». Крест был установлен и в левой части сада Марфо-Мариинской обители на месте, называвшемся «Голгофа».

Крест для христианина не только вершина страданий Спасителя, он несет верующему сердцу совершенную духовную радость. Из письма уже настоятельницы Марфо-Мариинской обители государю от 18 апреля 1909 г.: «Ни на мгновенье я не думаю, что совершаю «подвиг». Это – радость. И я не вижу и не чувствую в этом никакого креста, потому что всегда ощущала безмерную милость Божью к себе и жажду отблагодарить Его». Из брошюры «Марфо-Мариинская обитель милосердия» (1914 г.): «По благословению Церкви у Марфо-Мари-инских сестер есть духовная мать – Настоятельница, чтобы совместно нести крест. Она, зная их невзгоды духовные, телесные, семейные, должна утешать и укреплять их в работе над собой и для других»^[58].

И все же надо было пройти этот путь от горя к совершенной радости. По прошествии 40-го дня после гибели Сергея Александровича великая княгиня едет в Царское Село, где у Николая и Александры Феодоровны проводит первые месяцы своего одиночества. Из дневника вел. кн. Ксении Александровны: «Бедная! Какая грусть написана у нее на лице и какая скорбь в глазах и кроме того – испуг, совсем другое выражение» (от 19 марта 1905 г.), «она так трогательно говорила – так спокойно просто удивительно – а на нее без слез смотреть нельзя – вся душа переворачивается! Какая глубокая вера – она одна дает ей силы переносить все!» (от 20 марта 1905 г.). На Пасху 1905 г. Елисавета Феодоровна подарила государю рисунок с благословляющим отроком Иисусом, вокруг образа которого написала молитву Честному Кресту: «Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его». Она ездила в Москву лишь в Светлый Вторник и на день рождения мужа, чтобы помолиться у его останков. Летом нашла силы вернуться с детьми вел. кн. Павла Александровича в Ильинское, где, наконец, обрела духовные силы снова самоотверженно служить людям: «В имении она организовала госпиталь для раненых… Этот госпиталь был для нее большим утешением, и большую часть своего времени она проводила там, вникая в мельчайшие детали»^[59]. Лазарет был устроен и близ Кремля, куда в Николаевский дворец великая княгиня с детьми приехала осенью 1905 г. Из воспоминаний вл. кн. Марии Павловны: «Она (вел. кн. Елисавета Феодоровна. – Сост.) сказала… что ей нужно было делать что-то, чтобы забыть о своем горе при виде страданий других людей»^[60].

Великая княгиня обрела утешение в Чудовом монастыре, у мощей святителя Алексия Московского. Из ее телеграммы к Марии Феодоровне от 5 февраля 1905 г.: «Господь дал благодатную силу выдержать – знаю, что душа моего любимого обретает помощь у мощей святителя Алексия. Какое утешение, что он покоится в этой церкви, куда я могу постоянно ходить и молиться». Спустя 3,5 года великая княгиня писала З.Н. Юсуповой, у которой в тот момент погиб на дуэли сын Николай: «Смерть остается разлукой. Я не люблю это слово… Мир в мою душу, покой в мое сердце и дух принесли мощи св. Алексея. Если бы вы могли приблизиться в церкви к мощам какого-нибудь святого, а затем, помолившись, положить свою <скорбь> на мощи, в вас сразу бы вошел мир и так и остался бы с вами»^[61].

Храм-усыпальница великого князя был сооружен в нижнем покое Чудова монастыря, под храмом св. чудотворца Алексия. Могила великого князя находилась «как раз под тем местом Алексеевского храма, где, над сводом Усыпальницы, стоит рака с мощами Святителя Алексия». 4 июля 1906 г., накануне именин Сергея Александровича, храм был освящен во имя преподобного Сергия Радонежского, сразу же туда из Андреевской церкви перенесли останки великого князя. Из телеграммы Елисаветы Феодоровны Ксении Александровне от 6 июля: «Церемония такая умилительная, глубокое утешение, <что> его дорогое тело, наконец, покоится в нашей тихой маленькой церкви, <освещенной> во имя преподобного Сергия и осененной сверху святителем Алексием». Сестрам Марфо-Мари-инской обители было вменено «в обязанность… посещать Чудов монастырь в праздники святителя Алексия 12-го февраля и 20-го мая за Литургию и всенощную, а также Храм-Усыпальницу Великого Князя Сергия Александровича 4-го февраля, в день Его кончины»^[62].

Сергей Александрович – главное сокровище сердца великой княгини, ей дорого каждое теплое слово о нем. Так, она просит Марию Феодоровну прислать ей мемуары А.Ф. Тютчевой, воспитательницы мужа^[63]. Елисавета Феодоровна была убеждена, что теперь ее муж молится на небесах за нее и императора. Из ее телеграммы к государю от 10 февраля 1905 г, в день отпевания Сергея Александровича: «Он смотрит на нас сверху, его искренняя любовь к тебе будет утешать тебя, принесет тебе благословение и силу на этой земле, как осеняет и утешает она меня». Сколько раз впоследствии в своих письмах к государю Елисавета Феодоровна будет ссылаться на авторитет Сергея Александровича: чтобы он сказал, как бы поступил в сложившейся ситуации? Память о великом князе дорога и государю. Так, 10 апреля 1909 г. он «читал вслух воспоминания Д.С. Арсеньева (наставника великого князя. – Сост.) о д. Сергее»^[64].

Великая княгиня оставила светскую жизнь, но не оставила государя в его несении царского креста. Манифестом от 17 октября 1905 г. император даровал народу гражданские свободы, неприкосновенность личности, свободы совести, собраний и союзов, общие избирательные права в Государственную Думу, законы признавались действительными лишь с одобрения Думы. В этот день рядом с государем был о. Иоанн Кронштадтский. Запись в дневнике императора за этот день: «Господи, помоги нам, спаси и умири Россию!» Император открыл Первую Государственную Думу 27 апреля 1906 г. В эти дни Елисавета Феодоровна была в Москве. Из ее телеграммы царю от 30 апреля 1906 г.: «Душой и сердцем была молитвенно с вами все это время. Понимаю, какое благословение, что тот день прошел благополучно». Она по-прежнему стремилась разделить с государем все невзгоды, и прежде всего потери верных людей, его и Сергея Александровича. Из дневника Николая II от 2 сентября 1906 г.: «Узнал о скоропостижной смерти Д.Ф. Трепова. Тяжелая потеря вернейшего человека». Телеграмма Елисаветы Феодоровны к государю на следующий день: «От всего сердца соболезную тебе в потере настоящего бесстрашного друга. Да благословит и защитит тебя Бог, мой дорогой».

В свою очередь и Николай II поддерживает Елисавету Феодоровну. Мы уже писали выше, что первые месяцы после гибели мужа великая княгиня провела в царской семье. Понимая ее стремление быть постоянно рядом со «своим дорогим Сергеем», в любое время молиться у его могилы, государь оставил за ней Николаевский дворец в Кремле. Когда январе 1908 г. Елисавета Феодоровна легла в больницу на операцию, то Николай обязал ее лечащего доктора Г.Е. Рейна «дважды в сутки посылать в Царское Село по телеграфу подробные бюллетени о послеоперационном течении болезни»^[65]. Вскоре врач был вызван в Петербург для личного доклада государю.

Елисавету Феодоровну и Николая II особым образом связали дети вел. кн. Павла Александровича – Дмитрий и Мария. В 1902 г., после женитьбы вел. кн. Павла Александровича на О.В. Пистолькорс, воспитание его детей государь доверил великокняжеской чете. После гибели Сергея Александровича опекунство над ними принял на себя государь. Его внимание к детям, отеческая забота к Дмитрию, была очевидна для окружающих. Для Елисаветы Феодоровны попечение о детях было продолжением любви к мужу, ее долгом перед ним. «Он так вас любил», – не раз говорила она им.

Делом жизни Сергея Александровича было и Императорское Православное Палестинское Общество (ИППО), основанное им в 1882 г. Главными задачами общества являлись забота о русских паломниках и просветительская деятельность в Святой Земле. Великая княгиня возглавила ИППО через 10 дней после убийства мужа, 14 февраля 1905 г. В связи с Русско-японской войной и первой русской революцией ИППО оказалось перед лицом финансового кризиса. Выжить организациям Общества (речь шла прежде всего о школьной сети в Палестине и Сирии с количеством учащихся более 10000 чел.) помог сам государь. По его личному распоряжению (в ответ на ходатайство Елисаветы Феодоровны), министерство Иностранных Дел предоставило Обществу в беспроцентную ссуду 60000 руб.

После 1905 г. основным делом жизни великой княгини стала Марфо-Мари-инская обитель милосердия^[66]. В свои планы и начинания, как и прежде, она посвящала государя. И император, несмотря на свою крайнюю занятость, неоднократно посетил ее обитель – в последний раз в разгар Первой мировой войны (9 декабря 1914 г.)

Впереди Великую Матушку и Последнего Царя ждали тяжелые испытания их веры и верности Отечеству, вплоть до принятия крестной муки, когда только один день отделит Екатеринбургскую трагедию (4/17 июля) от Алапаевской (5/18 июля).

Е.Ю. Ковальская