Рис. 1.1 (нас. 56–57)
Список участников товарищества по совместной обработке земли «Труженик». Омск. 1927
ГИАОО. Ф. Р-413. On. 1. Д. 5. Л. 133 об.-134
Рис. 1.2 (на вклейке)
Омск. Старая синагога. Открытка № 18 из серии «Омск». Издание магазинам. Левина, [1900–1904]
Российская национальная библиотека
Рис. 1.3 (на вклейке)
Омск. Новая синагога, перестроенная после пожара. Фото И. П. Дрейлинга. 1923
Омский государственный историко-краеведческий музей. Фотофонд.
ОМК-8513/234
Рис. 1.4 (на вклейке)
Омск. Новая синагога. Фото И. Е. Кесслера. 1890-е
Омский государственный историко-краеведческий музей. Фотофонд. ОМК-4048/11
Рис. 1.5 (на вклейке)
Служебное удостоверение Льва Кравчука. Омск. 1926
ГИАОО. Ф. Р-141. On. 2. Д. 398. Л. 48
Рис. 1.6 (на вклейке)
Моисей Полонский. Фотография из личного дела. Омск. 1920-е
ГИАОО. Ф. Р-141. On. 2. Д. 534. Л. 15
Рис. 1.7 (на вклейке)
Приглашение на открытие Еврейского рабочего клуба им. Октябрьской революции. Омск. 1920
ГАНО. Ф. П-1. On. 9. Д. 84. Л. 20
Рис. 1.8 (на вклейке)
Письмо с угловым штампом Омского отделения ОЗЕТа. 1929
ГИАОО. Ф. Р-214. On. 1. Д. 2161. Л. 16
Рис. 2.1 (на с. 115)
Материалы об Институте еврейской пролетарской культуры в газете «Пролетарська правда» (Киев, 1934. 9 июня)
Российская национальная библиотека
Рис. 2.2 (на с. 116)
Ушер Маргулис, Авром Абчук, Иегуда Квитный, Залман Скудицкий, Менахем Кадышевич (слева направо). Фото из газеты «Пролетарська правда» (Киев, 1934. 9 июня)
Российская национальная библиотека
Рис. 2.3 (на с. 122)
Ордер на арест Макса Эрика. Киев. 1936
ЦДАГОУ. Ф. 263. On. 1. Спр. 37113. Т. 1. Арк. 17
Рис. 2.4 (на с. 125)
Анкета арестованного Михла Левитана. Киев. 1936
ЦДАГОУ. Ф. 263. On. 1. Спр. 37113. Т. 1. Арк. 12
Рис. 2.5 (на с. 142)
Выписка из протокола Особого совещания по делу Мотла Мейлахса. Киев. 1936
ЦДАГОУ Ф. 263. On. 1. Спр. 46186. Арк. 124
Рис. 2.6 (на с. 146)
Справка о расстреле Боруха Хубермана. Киев. 1937
ГДА СБУ. Ф. 6. On. 1. Спр. 36231. Арк. 147
Рис. 2.7 (на вклейке)
Борис Лехтман. Фотография из служебного удостоверения. Киев. 1935
ГД А СБУ. Ф. 6. On. 1. Спр. 38407. Т. 26. Папка 19
Рис. 2.8 (на вклейке)
Исаак Бляшов. Тюремная фотография. Киев. 1936
ЦДАГОУ. Ф. 263. On. 1. Спр. 37113. Т. 3. Арк. 107
Рис. 2.9 (на вклейке)
Макс Эрик. Тюремная фотография. Киев. 1936
ЦДАГОУ. Ф. 263. On. 1. Спр. 37113. Т. 3. Арк. 107
Рис. 2.10 (на вклейке)
Михл Левитан. Тюремная фотография. Киев. 1936
ЦДАГОУ. Ф. 263. On. 1. Спр. 37113. Т. 3. Арк. 107
Рис. 2.11 (на вклейке)
Иона Хинчин. Тюремная фотография. Киев. 1936
ЦДАГОУ. Ф. 263. On. 1. Спр. 37113. Т. 3. Арк. 107
Рис. 2.12 (на вклейке)
Мотл Мейлахс. Тюремная фотография. Киев. 1936
ЦДАГОУ. Ф. 263. On. 1. Спр. 46186. Арк. 126
Рис. 3.1 (на вклейке)
Путеводитель по выставке «Евреи в царской России и в СССР»
(Л., 1939). Обложка художника Соломона Юдовина
Частное собрание (Санкт-Петербург)
Рис. 3.2 (на вклейке)
Общий вид выставки «Евреи в царской России и в СССР». Фото
А. А. Гречкина. Ленинград. 1939
РЭМ. Отдел фотографий. Коллекция ИМ-3. № 108
Рис. 3.3 (на вклейке)
Манекены «Грузинские еврейки». Фото А. А. Гречкина. Ленинград. 1939
РЭМ. Отдел фотографий. Коллекция ИМ-3. № 130
Рис. 3.4 (на вклейке)
Общий вид выставки «Евреи в царской России и в СССР». Фото
А. А. Гречкина. Ленинград. 1939
РЭМ. Отдел фотографий. Коллекция ИМ-3. № 107
Рис. 3.5 (на вклейке)
Щит «Да здравствует сталинская конституция». Фото А. А. Гречкина.
Ленинград. 1939
РЭМ. Отдел фотографий. Коллекция ИМ-3. № 131
Рис. 3.6 (на вклейке)
Щит «Природные богатства ЕАО». Фото А. А. Гречкина. Ленинград. 1939
РЭМ. Отдел фотографий. Коллекция ИМ-3. № 121
Рис. 3.7 (на вклейке)
Щит «Первые переселенцы в борьбе с тайгой». Фото А. А. Гречкина.
Ленинград. 1939
РЭМ. Отдел фотографий. Коллекция ИМ-3. № 122
Рис. 3.8 (на вклейке)
Щит «Юный город Биробиджан». Фото А. А. Гречкина. Ленинград. 1939
РЭМ. Отдел фотографий. Коллекция ИМ-3. № 123
Рис. 3.9 (на вклейке)
Щит «Еврейские колхозы». Фото А. А. Гречкина. Ленинград. 1939
РЭМ. Отдел фотографий. Коллекция ИМ-3. № 125
Рис. 3.10 (на вклейке)
Щиты о детях и молодежи Еврейской автономной области. Фото
А. А. Гречкина. Ленинград. 1939
РЭМ. Отдел фотографий. Коллекция ИМ-3. № 128
Рис. 3.11 (на вклейке)
Щиты о культурной жизни Еврейской автономной области. Фото
А. А. Гречкина. Ленинград. 1939
РЭМ. Отдел фотографий. Коллекция ИМ-3. № 129
Рис. 3.12 (на вклейке)
Щит «Растет индустриальный Биробиджан». Фото А. А. Гречкина. Ленинград. 1939
РЭМ. Отдел фотографий. Коллекция ИМ-3. № 126
Рис. 4.1 (на с. 299)
Газета «Eynikayt» («Единение»), орган Еврейского антифашистского комитета в СССР. Москва. 1946
Частное собрание (Санкт-Петербург)
Рис. 4.2 (на с. 305)
Бюллетень «Far Sovet Rusland» («За Советскую Россию»), орган Еврейского совета помощи России в войне. Нью-Йорк. 1942
Cornell University Library (Итака, Нью-Йорк)
Рис. 4.3 (на вклейке)
Буклет «Jews Have Always Fought for Freedom» («Евреи всегда боролись за свободу»), посвященный визиту Соломона Михоэлса и Ицика Фефера в США. Обложка художника Артура Шика. Нью-Йорк. 1943
YIVO Institute for Jewish Research (Нью-Йорк)
Рис. 5.1 (на с. 355)
Письма Иегуды Гельфмана Иосифу Черняку. Биробиджан. 1958
NLI. Аге. 4* 1765 3.5 18
Рис. 5.2 (на вклейке)
Вениамин и Нехама Бородулины, Иосиф Черняк (слева направо). Биробиджан. 1955
Личный архив Николая Бородулина (Нью-Йорк)
Рис. 5.3 (на вклейке)
Вениамин Бородулин, Люба и Иосиф Черняк (слева направо).
Москва. 1958
Личный архив Николая Бородулина (Нью-Йорк)
Рис. 5.4 (на вклейке)
Сестры и брат Черняк: Нехама, Люба, Иосиф, Рахиль (слева направо).
Москва. 1923
Личный архив Николая Бородулина (Нью-Йорк)
Рис. 6.1 (на с. 441)
Анонс романа «Кровавая шутка» в газете «Haynt» (Варшава, 1911. 30 декабря)
Интернет-сайт «Historical Jewish Press»
Рис. 6.2 (на с. 446)
Реклама одесской кинофирмы «Мизрах» в журнале «Сине-фоно» (М., 1917. № 17/20)
Российская национальная библиотека
Рис. 6.3 (на с. 448)
Второе книжное издание «Кровавой шутки» на идише (Варшава, 1923). Обложка
Российская национальная библиотека
Рис. 6.4 (на с. 462)
Первое русское издание «Кровавой шутки» (М., 1914). Обложка
Российская национальная библиотека
Рис. 6.5 (на с. 463)
Первое русское издание «Кровавой шутки» (М., 1914). Титульный лист
Российская национальная библиотека
Рис. 6.6 (на с. 464)
Объявление в газете «Русские ведомости» (1914. 8 января)
Российская национальная библиотека
Рис. 6.7 (на с. 471)
Программа спектакля Одесского передвижного еврейского театра. 1948
Личный архив Фауста Миндлина (Одесса)
Рис. 6.8 (на с. 472)
Программа спектакля Сарапульского драмтеатра. 1940
Национальный музей Удмуртской Республики. УРМ-38549/30
Рис. 6.9 (на с. 472)
Рецензия в газете «Маяк коммуны» (Севастополь, 1941. 14 июня)
Российская национальная библиотека
Рис. 6.10 (на вклейке)
Первое книжное издание «Кровавой шутки» на идише (Варшава, 1915). Титульный лист
Biblioteka Narodowa (Варшава)
Рис. 6.11 (на вклейке)
Первое советское издание «Кровавой шутки» (М.: Пучина, 1928). Обложка художника А. Федулова
Российская национальная библиотека
Революционные события 1917 года коренным образом изменили положение народов бывшей Российской империи. Последовавшие трансформации в той или иной степени затронули всё население страны – независимо от сословной, этнической и конфессиональной принадлежности, места проживания и отношения к политике пришедших к власти большевиков. В настоящей работе предпринимается попытка взглянуть на то, как в межвоенный период протекали трансформационные процессы в среде сибирского еврейства.
По нескольким причинам автор сфокусировал свое внимание именно на Омске. Во-первых, до революции омская еврейская община являлась одной из старейших и крупнейших по численности в Западной Сибири. Во-вторых, город испытал на себе влияние всех ключевых социально-политических и экономических факторов, характерных для региона в целом (добровольные и принудительные миграции, строительство Транссибирской железнодорожной магистрали, Гражданская война). В-третьих, административный статус города как до 1917 года, так и впоследствии обуславливал концентрацию здесь различных властных структур, а значит, евреи Омска находились в непосредственной близости от наиболее значимых людей и институтов, определявших судьбу местного населения.
Сибирь никогда не являлась территорией традиционного проживания евреев. Более того, сибирские евреи представлялись их единоверцам из «России» (так здесь называли ту часть империи, которая простиралась к западу от Урала) не совсем «правильными». Например, Юлий Островский, автор первой работы об истории евреев региона, а также их правовом и экономическом положении, писал:
…с течением времени и под влиянием местных условий образовалась в Сибири своеобразная группа евреев, с совершенно иным укладом жизни, чем у их братьев в Европейской России, создался особый тип евреев – сибирских евреев[2].
Речь шла в первую очередь о невысоком уровне соблюдения религиозных предписаний, переходе в бытовом общении на русский язык, острой нехватке в общинах людей, получивших основательное традиционное образование и способных квалифицированно исполнять обязанности раввинов, меламедов, шойхетов. Тем не менее евреи, появившиеся в Сибири «одновременно с первым ссыльным элементом и во всяком случае – не позднее второй половины XIX в.»[3], сохраняли национальное самосознание и охотно жертвовали деньги на общинные нужды. К началу 1910-х годов синагоги и молитвенные дома имелись даже во многих малых сибирских городах (Тюмень, Ялуторовск, Ново-Николаевск, Татарск, Тара и других), а в крупных городах возникли и новые формы еврейской общественной жизни – филиалы Общества распространения просвещения между евреями (ОПЕ), благотворительные учреждения нетрадиционного типа, образовательные и культурные организации. Несмотря на законодательные ограничения, численность сибирского еврейства постепенно росла – как за счет естественного прироста, так и благодаря миграциям (трудовым и принудительным).
Во многих городах можно усмотреть влияние локальной специфики на социальный состав еврейского населения. Так, Томск – с открытием в 1888 году первого в Сибири университета – считался интеллектуальной столицей региона, «сибирскими Афинами», и привлекал студентов-евреев со всей России, а местная еврейская община стала центром целого ряда общественных и культурных инициатив общесибирского масштаба[4]. В феврале 1917 года группе томичей даже удалось получить разрешение на издание журнала «Вестник сибирских евреев»[5]. В Тобольск и Каинск стекались многочисленные ссыльные, большинству из которых изначально предписывалось жить в сельской местности неподалеку[6]. В Омске, административном центре Западно-Сибирского (позднее Степного) генерал-губернаторства, ссыльным поселиться было труднее, еврейскую общину здесь основали отставные солдаты и несколько купцов[7].
Локальные особенности сказывались также на уровне межконфессиональной и межэтнической напряженности. В «столичном» Омске, несмотря на заметное присутствие евреев, практически не наблюдалось эксцессов на почве антисемитизма. За весь дореволюционный период известен лишь один инцидент такого рода: в июле 1914-го возле дома портного Неймана из-за бытового конфликта произошла потасовка между запасными солдатами и группой евреев, закончившаяся битьем стекол, избиением хозяина дома и антисемитскими лозунгами. Но этот эпизод оказался скорее исключением, чем правилом, и как выходящее из ряда вон событие широко освещался в газетах[8]. В других городах дела обстояли не так. Волна антиеврейского насилия, прокатившаяся по стране во время Первой русской революции, не миновала и Сибири. В Томске, например, в октябре 1905-го в течение нескольких дней продолжался еврейский погром, сопровождавшийся человеческими жертвами и разграблением магазинов[9].
Численность евреев Омска, по официальным данным, с 1897 по 1913 год увеличилась более чем в три раза – с 1138 человек до 3746. Но ничего необычного в таком «еврейском нашествии» не было: развитие экономики города привело тогда к существенному росту всего населения. В результате процент евреев даже немного снизился – с 3,0 % до 2,7 %.
В начале XX века, помимо двух синагог, нескольких хедеров и еврейского училища, в Омске имелись отделение ОПЕ, еврейская библиотека, общество любителей древнееврейского языка, кружки сионистов. Об уровне активности последних свидетельствует, например, тот факт, что, выступая на съезде сионистских организаций Сибири в Томске зимой 1903 года, омский делегат – раввин Шевель Мовшевич Левин – заявил о намерении вместе с единомышленниками открыть в городе «образцовый национальный хедер» в противовес «русско-еврейскому училищу»[10]. Но после секретного циркуляра Министерства внутренних дел «о сионизме и еврейском национальном движении», разосланного на места летом того же года, полицейские преследования положили конец любой легальной сионистской деятельности.
Во время Первой мировой войны Западную Сибирь, как и ряд других регионов страны, наводнили беженцы и выселенцы, то есть те, кто добровольно покидал свои дома, опасаясь приближения линии фронта, и те, кто был насильно выселен российскими властями из района боевых действий[11]. Заметную их часть составляли евреи – чрезвычайные обстоятельства вынудили правительство разрешить им селиться почти повсеместно за пределами черты оседлости, отменив де-факто (но не де-юре) действовавшие ранее ограничения[12]. Заботиться о переправке беженцев и выселенцев на новые места жительства, обеспечивать их питанием, одеждой, жильем и денежными средствами были призваны несколько общероссийских благотворительных организаций, в том числе и Еврейский комитет помощи жертвам войны (ЕКОПО). На местах также появились соответствующие структуры[13].
Летом 1915 года возник и Омский городской комитет помощи беженцам, который в свою очередь инициировал создание национальных организаций – латышской, польско-литовской, эстонской и еврейской. К работе еврейского комитета помощи беженцам оказался привлечен – в качестве как активистов, так и постоянных жертвователей – весь «цвет» местной общины: врачи Юдель (Юлий) Ласков и Вениамин Клячкин, купцы Моисей Саметник, Григорий Красных, Соломон Кадыш и другие, а возглавил его врач Исаак Шершевский[14]. Характерным было и участие евреев, причем на важных должностях (казначеев, председателей комиссий), в общегородском и польско-литовском комитетах. По состоянию на осень 1915 года на попечении еврейского комитета находилось 419 человек, что составляло примерно 11 % от общего числа беженцев, размещенных в Омске[15]. Прибывшие евреи (беженцы, выселенцы, а также военнопленные), значительную часть которых составляли носители идиша и традиционной культуры, придали мощный импульс национально-религиозной жизни и в Омске, и во всем сибирском регионе[16].
Но по-настоящему бурные события на «еврейской улице» Омска, как и всей страны, начались уже после Февральской революции. Первыми выступили общие сионисты. В городе быстро образовались сионистский комитет во главе с общественным раввином Беркой Шоломовичем Басиным и молодежный кружок «Гатхио» («Возрождение»), издавший один номер одноименного журнала. В марте 1917-го открылся филиал общества «Тарбут» («Культура»), названный «Л.Е.Я.» (то есть «Любители еврейского языка»), в задачи которого входило «развитие всех национально-культурных ценностей, как то: еврейского языка, истории, литературы, драматического искусства и т. п.» [17]. В ведение «Л.Е.Я.» поступила общинная библиотека, а членами организации стали 37 человек. Несколько позднее появились две сионистские группы социалистического толка – «Поалей Цион» («Рабочие Сиона») и «Цеире Цион» («Молодежь Сиона»).
В апреле 1917-го в городе организовалась ячейка социал-демократической партии Бунд во главе с Моисеем Шерманом, бухгалтером омского отделения Русско-Азиатского банка. В декабрьском номере журнала «Сибирский вестник Бунда», издававшегося в Томске, сообщалось: «Омская организация насчитывает до 100 членов. Аккуратно платящих членских взносов – свыше 70 ч. Численно омская организация, пожалуй, самая сильная в Западной Сибири». При этом особо подчеркивался пролетарский характер ячейки, которую «выгодно выделяет социальный состав ее членов – они почти все рабочие из беженцев»[18].
Февральская революция создала условия для реализации идей общинной автономии, горячо обсуждавшихся в российском еврействе с конца XIX века. Необходимость построения демократической общины, основанной на всеобщем равном избирательном праве, признавалась едва ли не всеми политическими силами, хотя в отношении самого ее характера имелись серьезные разногласия. Сторонники ряда еврейских партий, в том числе и сионисты, выступали за национально-персональную автономию и включали в предполагаемую сферу деятельности общины самый широкий круг проблем – вплоть до социального обеспечения, здравоохранения и регулирования эмиграции. Бундовцы придерживались концепции национально-культурной автономии и ограничивали компетенцию общины исключительно вопросами образования и культуры[19]. На общинных выборах, прошедших в 1917–1918 годах, победу во всех сибирских городах, как и в большинстве городов страны, одержали сионисты[20]. Но здесь, в Сибири, оторванной от остальной России на протяжении Гражданской войны, они получили немного больше времени для практического воплощения собственных представлений о независимой национальной жизни, чем в других регионах, где уже летом 1919-го демократические еврейские общины были запрещены.
Выборы в Омский еврейский общинный совет (ваад) состоялись в ноябре 1918 года. На них двадцать мест из тридцати получили кандидаты, шедшие по списку сионистского комитета (то есть общих сионистов). Члены «Цеире Цион» завоевали пять мест, внепартийный список «прихожан Нового молитвенного дома» – три места, бундовцы – всего два. В печати сообщалось:
Председателем избран д-р И. М. Шершевский (сионист), товарищем] председателя] С. И. Кадыш (беспартийный), секретарем – д-р О. Л. Лурье (сионист), казначеем – Л. А. Мериин (сионист). <…> На одном из последующих заседаний избран был еще один секретарь – М. Н. Полонский («Цеире Цион»)[21].
В соответствии с позицией получивших большинство сионистов предполагалось, что в ведение совета перейдут все городские еврейские учреждения, включая школу, беженский комитет и погребальное братство. Вскоре, в январе 1919-го, членом исполнительного органа Национального совета еврейских общин Сибири и Урала на съезде в Иркутске избрали омского торговца Соломона Кадыша, бывшего заместителя городского головы, беспартийного, но поддержанного сионистами[22].
При правлении Колчака (с ноября 1918-го по ноябрь 1919 года), когда Омск сделался столицей Белой России, руководство еврейской общины неоднократно демонстрировало поддержку установившемуся режиму. Например, в феврале 1919-го на встрече с Верховным правителем представители общинного совета заявили о «сочувствии существующей власти», а осенью призвали своих соплеменников оказать помощь родине и армии, «сражающейся за свободную и счастливую жизнь»[23]
О проекте
О подписке