Наш караван обычно разделялся на несколько отрядов. Сотня линейных казаков формировала авангард, но свита генерала, он сам и его сын шли впереди. Процессия представляла собой то запутанный клубок, то тонкую ниточку, в зависимости от ширины тропинки, и состояла из нескольких офицеров и других приближенных генерала, черкесских князей, толмача и нас. Затем на надлежащем расстоянии следовал арьергард из 250 линейных казаков, который включал пехотный из 600 человек отряд, предназначенный для охраны оружия и багажа. Можно себе представить, что, последовав за таким значительным караваном, мы не преодолевали большого пути за день. К полудню, после 20–30 верст пути мы останавливались в какой-нибудь долине, где можно было запастись водой, дровами и травой; генерал выбирал подходящее место, чтобы установить наши калмыцкие кибитки, которых было три: одна для генерала, другая – для его свиты и третья – для нас. Мы разжигали огонь, резали барана, готовили обед, который обычно приходился на 5 часов вечера. В ожидании некоторые отдыхали, другие исполняли поручения в окрестностях, однако, не уходя слишком далеко от лагеря, чтобы не быть захваченными черкесами, окружавшими нас повсюду. Черкесы долго наблюдали за нашим походом с едва скрываемым недоверием, которое вызывали наши движения. Обед всегда накрывался в кибитке генерала, более просторной и более теплой, чем наши. Мы садились на землю; длинная скатерть, расстеленная на дерне, и тарелки на коленях. Калмыцкие кибитки имеют форму вытянутого цилиндра с усеченным конусом; вверху вырезано круглое отверстие, чтобы выходил дым, когда внутри разжигают огонь; это отверстие во время дождя и ночью закрывалось своего рода крышкой. С большим мастерством и точностью каркас кибитки был построен из легких деревянных прутьев: все было покрыто большим куском белого плотного войлока: ни дождь, ни ветер туда не проникали. Шесть верблюдов были предназначены для их перевозки. Несколько калмыков, владельцев этих верблюдов, с помощью казаков устанавливали палатки за короткое время. К вечеру наш лагерь представлял собой очень оживленную картину, новую для нас и для черкесов, учитывая то, что до нас еще ни одна армия не доходила до этих долин. Пушки, охраняемые пехотинцами, а повозки – казаками, прибыли все, до последней. Кибитки офицеров из белого полотна были уже установлены, было только несколько солдат, которые работали на строительстве своих шалашей, если можно так назвать травяные кучи, в которых они делали ямы, чтобы там спать, или несколько бурок, развешанных на деревянных прутьях, вбитых в землю. Багаж сосредоточили в одном месте. Лошади и верблюды разбежались по долине в поисках корма. Часовых располагали на пунктах, возвышающихся над лагерем и в окрестностях. Наконец, мы собрались на вечернюю молитву. Ударили в барабаны, выстрел из пушки повторился эхом. Это был сигнал ко сну. Моя бурка, расстеленная на траве, служила мне подстилкой. Укрывался я другой буркой, которую взял из предосторожности. Дневное утомление нас скоро погрузило в глубокий сон, который изредка прерывался криками часовых, окружавших нас. На рассвете вновь прогремел барабан; нужно было второпях вставать, одеваться, потому что четверть часа спустя кибитки разбирали, и ленивые рисковали быть застигнутыми в своих постелях под взглядами всего лагеря, они будут одеваться, предоставленные утренней свежести, а порой и под дождем. Авангард сразу пустился в путь, а мы следовали за ним в порядке, который я уже описывал.

Теперь я возвращаюсь к нити моего рассказа, который мы вели от берегов Золки. Есть несколько маленьких рек, которые носят это название, и которые объединяются до того, как впадают в Куму. Черкесское название Золки – Дзельукха, ее можно легко перейти вброд; однако иногда она вспучивается дождями и затопляет соседние луга, и придает им свежий вид, который мы бесполезно искали в это время года где бы то ни было, за исключением гор. На следующий день, приближаясь к какой-то вершине, мы увидели Центральный хребет, потому что тучи, которые его окружали накануне, полностью рассеялись. К югу, почти на горизонте, открылись горы, покрытые снегом, правая гряда которых на юго-востоке возвышалась Эльбрусом; слева они заканчивались Казбеком, очертания которого с трудом различались, ибо он терялся в тумане горизонта. Но там же, на юге, взгляд простирался до вершин, покрытых снегом; мы различали горы, на которых живут хуламцы. Повернувшись направо, к северу, нам одна за другой открывались на западе Темир-Копчек, на северо-западе – гора, породившая Psikhaghogha^[13], на севере – Бештау и, наконец, Oskhadacha^[14] – в восточном направлении.

Именно здесь мы принимали впервые черкесского князя, который пришел к нам на встречу. Это был Арслан-бек, известный князь рода Джембулатовых из Кабарды, окруженный несколькими своими вассалами, общее число которых достигало четырех сотен. Он был наряжен в короткую черкеску из голубого сукна с серебряными галунами. Сабля, пистолет, очень широкий нож, который черкесы называют «кинжал», составляли его доспехи. Затвор его ружья был богато украшен, но в данный момент ружье было спрятано в чехле и находилось в руках у кого-то из его свиты. Его лошадь была маленькой, но крепкой и хорошо сложенной, ее узда и седло были покрыты серебряными пластинками, искусно обработанными. Засвидетельствовав свое почтение генералу, он пустился в путь вместе с нами и сопровождал нас в течение нескольких дней, после чего вернулся к себе.

После того как мы прошли несколько верст по платó, мы пришли к цепи холмов, которые окаймляли левый берег Малки. Мы направились к горе, которая издали отличалась обрывистостью с одной стороны; она значилась в путешествии местом, которое нужно было пройти, чтобы попасть в долину Малки. Наконец, мы спустились в эту долину, пошли по берегу реки и поднялись по ней.

Долина Малки достаточно широка и обрамлена с двух сторон крутыми скалами из известняка и песчаника. Это одна из самых протяженных долин на Кавказе, и, несмотря на то что она несравнима с долиной Кубани, она представляет множество живописных мест с плодородной почвой, когда-то она, должно быть, была плотно заселена, потому что тут и там еще встречаются груды камней, собранные явно руками человека. Это – могилы, о которых говорят черкесы. Немного выше слияния Малки и Кичмалки (Малая Малка) долина зажата между двумя скалами таким образом, что достаточно туда бросить несколько брусьев и покрыть их пластом из густого кустарника и земли, чтобы сделать там мост. Поэтому это место и называют «Каменный мост Малки». Мы там построили редут, который удостоили чести называться крепостью, и он составлял часть Кордонной линии; форт был небольшой, но достаточный для того, чтобы оборонять переправу в ущелье, образованном соединением двух рек, а гарнизон достаточно умело разместился в лачугах, построенных из земли.

Генерал заставил разбить лагерь недалеко от этого редута. Немного отдохнув, он велел привести к нему черкесских князей и вождей, которые собрались, чтобы засвидетельствовать свое почтение генералу и справиться о причине, приведшей его сюда. Слухи, что мы собираемся войти на территорию карачаевцев и подойти к Эльбрусу, распространились. Пока мы еще находились на территории кабардинцев, которые уже давно присягнули на верность Его Величеству императору России и привыкли видеть у себя русские войска. Карачаевцы, разбитые русскими в прошлогоднем сражении, только что присягнули на верность и не могли спокойно смотреть на столь значительную силу, приближающуюся к их границам. Несколько недоброжелателей, несколько абазинских посланцев, пока еще независимое племя, находящееся под влиянием Оттоманской Порты, воспользовались моментом брожения, чтобы подстрекать карачаевцев на восстание, и внушали им, что русские придут только для того, чтобы их уничтожить и отомстить за потери, которые они им причинили в прошлом году. Карачаевцы действительно попросили помощи у соседей. Они усилили свои селения, закрыли ущелья, принесли камни на горы, чтобы их скатывать на нас, когда мы будем проходить. Однако до начала военных действий они решили послать некоторых из своих вождей навстречу генералу, чтобы постараться выявить его истинные намерения.

Генерал пригласил их в свою кибитку, говорил с ними с большой доброжелательностью и вскоре рассеял их страхи. Он им сказал, что теперь, когда они дали клятву верности, их рассматривают как русских подданных и что он сам не рискнул бы вызвать недовольство государя, если бы хотел им причинить хоть немного зла. Хорошим управлением и покорностью в прошедшем году они приобрели неоспоримые права на дружбу с русскими. Его и нескольких ученых, занимающихся только сбором растений, камней и животных, привело сюда всего лишь желание узнать их замечательную страну. Он хотел воспользоваться пониманием между русскими и карачаевцами, чтобы приблизиться к Эльбрусу, к которому еще никто не подходил. Он им пообещал, к тому же, что не будет проходить через их селения, и, сделав несколько подарков, проводил их.

На следующий день мы опять принимали нескольких кабардинцев: их привело в наш лагерь любопытство. Самым видным из них был Кучук Жанхот, один из самых богатых князей Кабарды; он себя называл родственником императора России, потому что Иван Васильевич вошел в его семью, женившись на княжне Марии, дочери Темрюка; именно после этой женитьбы русский царь стал называться князем Кабарды.

Князь Жанхот, 90-летний старик, но, несмотря на свой преклонный возраст, он еще очень крепкий, хороший всадник и великий охотник. Он возвращался с охоты, где убил одного медведя и двух оленей; но «мои силы начинают убывать, я нехорошо себя чувствую, и я намереваюсь пойти к минеральным водам, чтобы подлечиться», – говорил он. Он был окружен своими вассалами, которые выказывали ему большое уважение. Хоть черкесская знать и независима, она все же обычно располагается в определенном порядке вокруг какого-нибудь богатого и влиятельного князя, сопровождая его на охоте, следуя за ним на поле битвы. Этот обычай придает величественный вид князьям, которые, впрочем, не очень отличаются от узденей ни в своем одеянии, ни в образе жизни. Обычай дает большую власть древним родам – Джембулатовым, Бекмурзиным, Мисостовым и Атажукиным – и покровительствует особенно их склонности к бродячей жизни и разбою, ибо князь везде находит отважных узденей, готовых разделить с ним опасность и доходы от их поприща. Они объезжали окрестности большими отрядами, захватывали людей, которые удалялись от военных постов без охраны, похищали стада скота и лошадей и даже нападали несколько раз на русские поселения, проскользнув через кордон по самым трудным тропам под покровом ночи. Они никогда не берут с собой провиант: если охота, столь обильная в этих местах, не даст им достаточной пищи, они имеют право взять барана из каждого стада, которое встретят, а в случае необходимости они умеют обходиться без пищи в течение одного или двух дней. Ночью они находят убежище под какой-нибудь скалой; их широкие бурки служат им одновременно и подстилкой, и одеялом; их лошади, не знающие другого корма, кроме луговой травы, находят здесь ее повсюду в изобилии; их стреножат специальными ремешками, чтобы они не могли далеко уйти от хозяев. Если приближается враг, они сначала вскакивают на лошадей, затем рассматривают его издали, чтобы сравнить его силы со своими; если он более силен, они находят спасение в бегстве, вынимая на ходу ружья из чехлов. Им практически всегда удается ускользнуть потому, что их лошади более ловкие, чем лошади их врагов, и потому, что они лучше знают тайные тропы. Но если враг оказывается намного слабее, они совещаются и окружают его: если он сдается без сопротивления, они не причиняют ему зла, они его только грабят, связывают ему руки и ноги и увозят как пленника. Если он из низшего класса, они его продают туркам как раба, но если это кто-нибудь, за кого они могут надеяться получить хороший выкуп, они ему надевают железное кольцо на шею, привязывают к ножке кровати в своей хижине, чтобы держать его на виду, до того, как он будет выкуплен.

В тот же день, то есть 10 июля, генерал решил сделать экскурсию на Кинжал, который был частью Передового хребта гор Кавказа. Взяли только две кибитки и провиант на три дня. Конный отряд и несколько пехотинцев составили нашу охрану. Один из князей, самых верных русской короне, из рода Атажукиных, сообщил о своих прогулках в окрестностях Кинжала. Причиной к более точным исследованиям послужил кусок свинцовой руды, который выглядел весьма насыщенным. Мы перешли Малку по мосту, о котором я говорил выше, и продвигались в маленькой долине по ручью, впадавшему в эту реку. Повернув налево, мы направились к высотам, от них долина Малки оставалась с юга. Постоянно поднимаясь, мы прошли несколько плоскогорий с пышной зеленью.

Пройдя несколько часов, мы удалились от нашего лагеря на Малке в юго-восточном направлении, к заметной вершине, выдающейся своей формой высокого мыса и белым цветом скал, из которых она сложена. За свой цвет скал она получила название Белый Яр (Белая гора). Мы остановились недалеко на возвышенности, которая называлась холмом Магомеда (Магомедов курган), откуда открывается Кинжал и Центральный хребет Кавказа.

Передовой хребет Кавказа, чьи вершины почти полностью состоят из песчаника, имеет форму очень вытянутого плато и удостаивается внимания географов и историков. Песчаник дает родниковым водам сток, легкий и свободный, лучше задерживает дождевую воду, чем известковые скалы и трахит. Несомненно, по этой причине трава, покрывающая эту гору, имеет прекрасную свежесть. Черкесы с давних пор используют эти великолепные пастбища: когда из-за жары и насекомых пребывание в долине становится невыносимым для отар, они пасут их в горах, где трава еще нежная, а воздух свежий. Они разделили эти луга на несколько владений. Каждая видная семья имеет гору, которая принадлежит преимущественно ей, хотя их право собственности не исключительно. Таким образом, каждая гора первого хребта получила отдельное название, в то время как среди вершин, покрытых вечными снегами, которые составляют Центральный хребет, различают только самые высокие – Эльбрус и Казбек.

Продвигаясь вперед с востока на запад по Передовому хребту Кавказа, где он наиболее приближен к Центральному хребту, образующему вереницу пропастей, обращенных к югу, прежде всего можно встретить Инал, который назван по благородной фамилии черкесского князя. К востоку от Инала глубокой расщелиной отделяется остроконечная вершина, покрытая пиками необычной формы, которые дали вершине черкесское название Науджица, или по-русски – Бабий Зуб, что означает «зуб старой женщины». Инал простирается на запад до горы Кинжал, затем идет Бермамыт, Mavoahanna^[15], Пагун, Эльмурза, Kacheghogha^[16], Очкор, последний простирается до правого берега Кубани. К концу нашей экспедиции мы прошли вдоль всю гряду гор. В продолжение этого доклада я его опишу более детально, а теперь вернемся к нашему походу на Кинжал.

Мы подошли к краю пропасти, внизу которой Урда несла свои пенистые волны. Эта река берет свое начало между Кинжалом и Иналом, идет вдоль последнего, направляясь на восток, и увеличивается за счет притока нескольких ручейков, среди которых выделяется Псыпса. Она мчится из расщелины между Науджицей и Иналом и впадает, наконец, в Баксан, получив название Кенделен. С места, где мы остановились, можно увидеть долину Баксана, но устье Кенделена скрыто горой. Взору открываются… Инал, Кинжал и в глубине картины Центральный хребет, покрытый снегом. Это все создавало очень живописный ансамбль. Пока мы ждали прибытия наших кибиток, которое задерживалось по случайности, генерал решил спуститься на берег Урды и подняться вверх по реке как можно дальше.

Спуск был тяжелым: долина Урды узкая, и с двух сторон к ней прилегают крутые горы. Мы шли очень близко к реке, которую нам приходилось несколько раз переходить вброд, когда обвалы мешали нам идти по одному берегу. Вскоре с правой стороны мы заметили пещеру, которую осмотрели. Она была просторной, достаточно глубокой и разделена на несколько камер; струйки воды устремлялись вниз с высоты скал. Мы обнаружили следы копоти на сводах. Нам сказали, что горцы иногда здесь живут, когда пасут своих овец в долине Урды. На небольшом расстоянии от этой пещеры река настолько сужается между скалами, что продолжать наш путь стало невозможно. На берегах Псыпсы, что впадает в Урду в этом месте, мы немного отдохнули в тени скалы, которая нависала над нашими головами. Затем мы вернулись в лагерь на Магомедовом холме той же дорогой, что и пришли.

На следующий день, 11 июля, в четыре часа утра мы снова покинули наш лагерь, чтобы осмотреть верховья Урды, куда мы не смогли добраться накануне. Генералу доложили, что там находили графит. Мы шли несколько часов в направлении, параллельном хребту, Иналу и Кинжалу, по очень неровной местности и спустились в долину, образованную слиянием двух маленьких рек. Мой барометр показывал высоту 5 тысяч футов над уровнем моря. В десять часов утра для ясной и спокойной погоды было достаточно свежо, температура близлежащих родников была лишь 4 ºR. После скромного завтрака мы снова пустились в путь. Трудными тропами мы прошли несколько крутых гор и, наконец, оказались на берегу глубокой и узкой долины, куда нужно было спуститься. Это была все еще долина Урды, но мы были ближе к ее верховьям, чем в первый раз. Тропинка, по которой нужно идти, совершая множество поворотов, в некоторых местах настолько крута, что мы вынуждены были слезть с лошадей и вести их под уздцы. Я уже говорил, что Центральный хребет Кавказа, вулканического происхождения, имеет совершенно другой вид, нежели Передовой хребет. Здесь находишься на границе двух формаций: уже видно несколько слоев пористой и черной лавы, прорвавшейся на поверхность через трещины в известняковой скале. Урда несет свои стремительные воды в глубину огромной бездны. Мы впервые побывали в тесно сжатой пропасти. Песчаники, покрывающие возвышенности, часто имели вертикальные трещины; огромные пласты отрывались и катились в пропасть или останавливались на каком-то расстоянии от места падения. Скалы, от которых они оторвались, долго представляют собой выступающие углы от недавнего излома, остроконечные горы, шпили и множество других причудливых форм.