Местные таубии были более осведомлены, чем кто-либо другой, встречаемый в горах. Из Пятигорска и Кисловодска сюда добирались за два дня. Урусбиевых часто посещали русские путешественники или чиновники. Даже заезжие фотографы привозили сюда свои камеры. Последними здесь были два француза, занимавшиеся поиском редких деревьев. Мы слышали о них повсюду и последний раз видели их приобретения на пирсе в Поти во время погрузки на корабль. Итак, местные жители имели контакты с европейским миром, но его толки едва достигали потаенных уголков континента. Самим таубиям во вкусе не откажешь: один – хороший музыкант, другой, казавшийся более склонным к практической деятельности, получил кое-какое образование на русской службе, имевшей явно военный характер. Дома он ничем не занимался, кроме производства скоропортящихся сыров – только такие и делают на Кавказе. Однажды он, попробовав в России французский «Gruуère», был поражен и начал производить нечто подобное с приличным успехом. До нашего ухода мы видели также несколько отремонтированных колясок, которые собирали по его указаниям, переставляя сделанные топорно детали, использованные прежде. То, что наша страна дала миру великого драматурга Шекспира и все англичане живут бифштексами и портером, произвело на него особенно сильное впечатление. Он чрезмерно извинялся за то, что не мог обеспечить нас нашей национальной едой и предложил послать челядь на пастбище и зарезать бычка. Мы отказались от этого предложения, сказав, что мы вполне довольны только что купленной овцой. Мы старались, насколько возможно, узнать об образе жизни и обычаях этих людей. Но трудно говорить о чем-либо, когда простейшие предметы узнаются от неосведомленного переводчика. Суть собранного нами заключалась в том, что местные жители в верховьях долины на востоке считают себя расой, отличительной от черкесов, которые живут в пределах степи и в горах на западе. Они говорят, что являются здесь старыми обитателями. Они были лишены своего господства, когда толпы черкесов из Крыма заполонили эту местность. Они говорят на татарском языке. Их религиозные взгляды, если они вообще есть, магометанские.

Таубии, казалось, тем не менее были терпимыми к другим и имели широкое мировоззрение. Имперская власть России сильно не давила на этих горцев, которые платили незначительный налог на недвижимость. Они были избавлены от призыва на военную службу^[31] и слишком далеки от этих незначительных ограничений, которые свободные люди часто находят едва ли терпимыми. Их местное управление обычно описывают как феодальное. Нам показалось, что патриархальное будет вполне подходящим словом. Таубии – признанные главы общины. Их жилище было в четыре раза больше других в ауле. По отарам овец и гуртам скота они самые богатые. На них лежит обязанность развлекать приезжих. Но их слово не закон. Они могут только уговаривать, а не принуждать беднейших соседей выполнять их желания.

Мы осведомились о ближайших горах. В Сванетию есть два пути: один, по которому мы пришли по долине Накры, другой ведет вверх по долине на юг, к урусбиевцам, и хребет можно перейти, насколько мы поняли, в районе Бечо. Последний – выше того, что мы одолели, и, говорят, возможен с лошадьми. Путешественник, желающий выйти к Учкулану^[32], основному селению Карачая, имеет выбор пути – по кромке северного или южного склона Эльбруса. Если путник готов преодолеть переход пешком по тропе через ледник, то он поднимется к истокам Баксана и перейдет хребет, связывающий Эльбрус с водоразделом верховий Кубани. Если же он предпочтет менее утомительное путешествие, то перейдет два отрога с северным простиранием и спустится между ними, чтобы перейти долину Малки.

Любой другой дорогой до Учкулана можно добраться за три дня. Река Малка стекает с северного ледника Эльбруса. Русские исследователи обозревали эту гору в истоках Малки во время первой и наиболее значительной попытки восхождения на вершину Эльбруса, осуществленной экспедицией под командованием генерала Емануеля в 1829 году. Вдруг в селение поступило известие о том, что нескольких русских офицеров недавно видели на Малке. Мы встревожились: не обеспокоены ли официальные лица нашим успехом на Казбеке и не сделали ли они усилие опередить нас восхождением на Эльбрус. Ни о каких соперниках раньше мы не слышали. Если в этом извещении и была какая-либо правда, то, я полагаю, она заключалась в том, что кто-то ради удовольствия приехал из Кисловодска взглянуть на эту гору^[33]. Таубий обещал, что необходимые проводники для нашей экспедиции будут готовы рано утром. Они возьмут для нас большие плоские хлебы^[34], которые удобнее нести, чем маленькие крошащиеся булки^[35], обычно используемые для еды в ауле.

Люди, которые должны были выполнять работу носильщиков, выдвинули условия оплаты – два рубля в день, что не вызвало у нас никаких возражений. Вечером мы восхищались спортивными состязаниями молодежи, собравшейся у нашей хижины. Два парня начали бороться. Их подстрекали на более доблестную схватку обещанием двадцатикопеечной монеты победителю.

Селяне то и дело ходили перед нашей дверью, и у нас была явная возможность изучить их натуру. Мужчины были из прекрасного рода с высокой степенью самообладания. Женщины, которых мы видели, преждевременно старели и были морщинисты, за исключением совсем юных дев, которые были весьма хороши. На них были обвешанные монетами плотно облегающие шапочки, из-под которых ниспадали сплетенные волосы. В мужчинах не проявлялась вся красота рода. Молодые жены и девушки на выданье, вероятно, как это положено в магометанской стране, вели затворнический образ жизни.

Июль, 29-е. Утром, как обычно, мы встали и рано позавтракали. Носильщики появились на два часа позже и вошли один за другим. Хлеб тоже еще не испекли, и лишь к 8:30 наши приготовления завершились. С нами пошло пять туземцев. Большую часть груза они взвалили на лошадей, с которыми должны были идти до самого высокого пастбища. У наших спутников были палки с огромными железными сужающимися наконечниками длиною в два фута и шипы на подошву, которые надевают при лазании по льду или скользкому дерну. Вскоре они подтвердили, что были лучшими ходоками, чем те, с которыми мы имели дело раньше. Мы возвращались вверх по долине вполне размеренным шагом. Согласно нашему плану, мы должны были свернуть в долину, ведущую к восточному леднику Эльбруса, который, судя по карте, являлся прямым путем к горе.

Мы с трудом общались с носильщиками и понимали, что наши намерения не совпадали. Они желали свернуть, но мы считали, что еще не дошли до нужного поворота. Они утверждали, что мы должны подниматься по основной долине Баксана до ее верховья, а затем свернуть направо, чтобы дойти до юго-восточного ледника Эльбруса. Наши возражения по поводу предлагаемого нами пути не принимались. Пастухов в этом направлении не было. В долину не вела тропа, что заставило бы нас идти в обход и заняло бы три дня, чтобы добраться до подножия горы. Две первые причины внушали доверие, третья – смехотворная и полностью противоречила нашей точке зрения, которая появилась у нас позднее во время восхождения.

Разобравшись в ситуации, мы молча согласились с намерением наших спутников и продолжили путь по старым следам вверх по долине, порой извлекая пользу из знаний местности наших проводников, идущих коротким маршрутом через лес. Рядом с хижиной, где мы провели ночь после перехода хребта, в изобилии росла земляника. Обычно земляники не так уж и много в этой местности.

Изгиб в направлении долины скрывает ее верховье от путешественника, до тех пор пока не обойдешь выступ северного склона; у подножия его поток столь сильно сжат, что тропа вьется по склонам над густым хвойным лесом. Здесь мы встретили двоих охотников, едущих на осликах. Каждый ослик был нагружен недавно убитым у кромки ледника диким козлом. Один был с прекрасными рогами, другой – сравнительно молодой. Наконец-то мы свернули за выступ, и перед нами открылся исток Баксана. Огромный ледник заполонил верховье долины. В пустынной хижине сделали привал для консультаций. Наши спутники предложили нам выбор: сворачивать в долину, открывающуюся справа, или же идти дальше – в верховья. Мы выбрали первый из двух, ибо этот путь был прямым^[36].

Мы довольно быстро взбирались по долине; над нами слева поднималась поразительная масса столбообразного базальта с густо-красным оттенком и странно искривленная. В высоких травах шныряли змеи, как правило, редкие на Кавказе. Один из носильщиков призвал меня кивком головы следовать за ним. Мы прошли несколько футов вверх по тропе, и он показал мне сглаженную снежную вершину Минги-Тау, видимую над ледопадом. Это был первый вид Эльбруса, с тех пор как мы прибыли на Кавказ. Подплывая к Поти на пароходе, мы лишь мельком видели эту гору с Черного моря. Мы прошли с полчаса у кромки ледника и встретили пастухов, которые стреножили своих лошадей на лугах, куда мы дошли от Урусбиево за девять часов. Здесь мы легко приобрели отличное молоко, сыр и каймак^[37] (нечто, похожее на девонширские сливки) – деликатесы горской жизни, которых нам не хватало на южной стороне хребта. Наша палатка была установлена рядом с бивуаком пастухов. Овцы были заметно обеспокоены воздвигнутым новшеством на месте их отдыха, что побудило их сторониться, а большую часть ночи наседать на бока нашего укрытия. К счастью, альпийскую палатку нелегко свалить, но наш сон постоянно прерывался бестолковостью злившихся животных, которые бодали фут нашей палатки у изголовья.

Июль, 30-е. Утро было чудесное. Холодный ветер, казалось, предвещал период установившейся погоды. Мы не ожидали, что предстоит долгая работа. Мы уже были на высоте 8000 футов. На высоте 12 000 футов мы едва могли найти подходящее место для стоянки. Тем не менее, мы отправились в хорошее время, чтобы, в случае необходимости, поспешить разведать местность. Лошади шли с нами с полчаса до ледника, который значительно отступил за последнее время. На четверть мили от его нынешнего ледового конца были заметны древние морены, уже заросшие травой. Перейдя речку, разлившуюся на несколько потоков, мы начали подъем по крутому холмистому склону справа от ледопада, с весьма чистым льдом, разбитым на башни и шпили. Спустя некоторое время череда трещин преградила нам путь. Однако они незамысловато сходились в одном месте близ водопада, чьи струи взлетали над почти вертикальными слоями базальта. Выше усыпанные горечавками склоны на низком дерне выглядели контрастом снежным прогалинам и обломкам пород, которые простирались до обрывистого берега, откуда мы смогли лучше рассмотреть рельеф склона.

Мы были на скалистом гребне, вершина которого находилась в шестистах футах выше нас и ограничивала снежное поле, спускавшееся к Баксану двумя конусами – один был ледопадом, по которому мы поднялись, второй, на запад, – ближе к верховьям долины.

Носильщики совершили долгий обход, чтобы избежать крутой берег, по которому мы только что взобрались, и потерялись из виду. Мур чувствовал себя неважно, из-за чего шел с трудом. Таккер, Франсуа и я начали взбираться на гребень перед нами в надежде найти подходящее место для бивуака близ его вершины. Валуны были огромные, но перебраться через них трудностей не составляло. Прошло много времени, прежде чем мы смогли найти нечто, в шесть квадратных футов. Если придать слову более широкий смысл, то можно назвать это ровным участком. Когда мы наконец-то успешно достигли цели, объявили об этом криком нашим приятелям внизу и поспешили взглянуть, что там выше. Мы прошли скалы на самых высоких отметках, и дальнейшее восхождение футов на пятьдесят привело нас к огромному снежному полю, окружающему вершину Эльбруса, которая вдруг выросла перед нами. Она напоминала нам в очертаниях перевернутую чайную чашку. Гора проявилась двумя вершинами, почти равными по высоте, и обе – легко досягаемые любому, кто привык к альпийским восхождениям.

Весьма довольные своими наблюдениями, мы вернулись к тому месту, что выбрали для нашей палатки, и начали усиленно его выравнивать. Чтобы добиться желаемого, мы выкопали ледорубами почти фут каменного грунта с возвышенной стороны и выровняли за счет него нижнюю. Дыхание учащалось из-за нехватки кислорода и усилий, с которыми мы разбивали камни с одной стороны и перебрасывали их на другую. Промежутки в естественной скальной стене с подветренной стороны мы заделали полностью. Закончив работу, довольные собой, мы сидели и восхищались нашим рукоделием и ждали затянувшегося прибытия остальной части нашей группы. Наконец-то наши носильщики прибыли, и палатка установлена. Вечерний вид с нашей площадки на высоте около 12 000 футов был великолепный. На юг, напротив, через Баксан, видна центральная цепь гор.

Величественным квадратом вздымался Донгузорун. Его скалы на макушке покрыты огромным ледовым карнизом; широкий чистый ледник струился по его склонам. Далее на восток – двузубый гигант: в нем мы узнали поразившую нас при знакомстве со Сванетией Ушбу. С юга она выглядит совершенно неприступной, а в развороте с севера на ней больше снега. Наше удовольствие от этой картины было прервано непредвиденным беспокойством. Носильщики затребовали оплаты за первые два дня. Мы напомнили им, что они согласились с условиями оплаты полностью по возвращении в Урусбиево и тогда же оплата была предложена в две банкноты. Они отказались от сказанного и затребовали каждому его часть. Мы сказали, что у нас нет мелких денег, из-за чего они объявили о своем намерении возвратиться домой и оставить нам самим спускать свой багаж вниз, насколько нам это удастся. Такое поведение без явной причины могло быть воспринято только с негодованием, и мы ответили, что они могут делать все, что им заблагорассудится, а мы пойдем вскоре после полуночи и вернемся в полдень. Пока наш груз не будет в целости доставлен до бивуака пастухов до наступления ночи, мы не заплатим им ничего. Мы добавили, что если кто-либо из них пожелает идти с нами на восхождение, то это доставит нам большое удовольствие. Мы снабдили каждого веревкой и ледорубом. Получив такой ответ от Павла, все пятеро ушли, будто верили, что мы не вернемся. Но менее чем через полчаса они вернулись, как дети, переставшие дуться, и извинились за свое поведение. Это недоразумение, ко всеобщему удовольствию, было сглажено, и, пока мы готовились к ночевке, они ушли в уединенный приют, расположенный ниже холмистого склона. Павел не соглашался с нашим советом и настаивал на своем участии в восхождении, так как он сильно хотел взойти на эту знаменитую гору. Он был рядом и за свою жизнь он многое слышал, что о ней рассказывали. Нам не хотелось сдерживать его душевный порыв, тем более что для этого не было повода, чтобы его желание не было осуществлено. Ночь обещала быть холодной, и мы предложили Франсуа перейти в палатку, которая, как это подтвердилось на Казбеке, приспособлена для четверых. Павел тем временем нашел себе пристанище во рве, вырытом нами в изголовье палатки.

Июль, 31-е. Холод ночью был такой сильный, что вода, которой мы наполнили на ночь прорезиненные мешки, висевшие под пологом палатки, смерзлась к утру в крепкие сосульки. Из-за того, что у нас не было дров, мы не могли добыть воду. В 2:10 ночи, зная, что твердь земная скоро останется позади, мы связались веревкой и отправились одни, так как туземцы на наши крики не ответили. Мы вскарабкивались по крутым снежным гребням, которые вели нас к «громадному плато». Павел скользил беспомощно, и Таккер почти волоком тащил его какое-то расстояние. Когда через четверть часа мы добрались до кромки грандиозной снежной равнины, Эльбрус едва проявился перед нами: громадный, бледный и, к нашему удивлению и разочарованию, частично окутанный темным облаком. Теперь шлось легко, и мы брели, не сказать, что в угрюмой тишине, но молча с ледорубами под мышками и спрятав руки в карманах. Мы были хорошо защищены от свирепого холода валлийскими шерстяными шапочками ручной вязки, шарфами, кардиганами и шерстяными манжетами, хотя, благодаря нашим спутникам, я потерял гамаши, чем дал повод для иронических замечаний. Несколько неисправимых путников повторяли известное утверждение, что красота природы застывает в снежном поясе, и те, кто преодолевает этот предел, не получает никаких наград за свои старания, кроме удовлетворения воспринимать эту гору, как смазанный жиром шест на сельской ярмарке для желающих рискнуть по нему взобраться. Когда мы брели по снежным полям Эльбруса, я пожалел, что с нами нет этих неверящих, чтобы вынудить их признать поразительно пугающее великолепие, а сильный холод окажется для них справедливым наказанием за их прошлые обиды. Последние лучи заходящей луны осветили вершины Главного хребта: меж его вершинами мы увидели множество южных отрогов. Ледовые склоны Ушбы и Донгузоруна отражали бледное мерцание небес. Далеко на запад скалистые пики скрывались в густой тени. Мы были достаточно высоко, чтобы взглянуть на хребты, расходящиеся от Эльбруса на северо-восток. В этом направлении темная череда облаков, нависшая вдали над степью, освещалась мерцанием в виде растянутых белых полос, производимых вспышками раскаленных молний. Густые темные облака все еще были на горе перед нами. Тем не менее, небо было чистым, а звезды светили необыкновенно ярко.