Одна из главных причин этой ситуации связана с фактором, который в различных концепциях моральной социализации выделяется в качестве одного из основных. Ж. Пиаже считал таким фактором уровень развития интеллекта (Piaget, 1932). Вообще, согласно Пиаже, существует онтогенетическая связь между когнитивным и моральным «рядами», причем ведущая роль в их синхронном развитии принадлежит когнитивному «ряду». Аналогичные взгляды высказывал и Л. Колберг (Kohlberg, 1984). При этом эмпирические исследования продемонстрировали, что уровень морального развития коррелирует с уровнем образования^[6], который, в свою очередь, тесно связан с уровнем интеллекта (Al-Ansari, 2002). Подтвердили они также существование высокой корреляции между уровнем морального развития и когнитивной сложностью (Jaffee, Hyde, 2000), которая тоже непосредственно связана с уровнем интеллекта. Большая нагрузка ложится и на интуицию, а, стало быть, и на лежащие в ее основе неосознаваемые процессы. «Мораль, характеризующая низкодифференцированные системы культуры, не проявляется в субъективном плане в качестве четких законов и инструкций, основана на „чувствовании“, а не на „знании“, – пишут Ю. А. Александров, В. В. Знаков и К. А. Арутюнова (Александров и др., 2010, с. 345). Не меньшая нагрузка ложится на эмоциональный интеллект: «эмоционально тупые», не способные к сопереживанию люди редко бывают высоконравственными. Эмпирические исследования продемонстрировали также, что чувство ответственности за свои действия перед обществом имеет в своей основе такие психологические процессы, как эмпатия, сострадание, сочувствие, сопереживание и др. (Miller, 2005). Важным качеством нравственных (в данном случае не высоко-, а просто нравственных, т. е. уважающих хотя бы основополагающие нравственные принципы) людей служит также регулярно испытываемый ими когнитивный диссонанс по поводу нравственных дилемм (Гулевич, 2010), тоже производный от уровня интеллектуального и эмоционального развития личности. Нравственный человек регулярно сомневается по поводу принимаемых им нравственных решений, в то время как лишенный этого качества, «когнитивно простой» человек не склонен к «душевным страданиям». В этой связи уместно процитировать Г. С. Померанца: «История – это прогресс нравственных задач. Не свершений, нет, но задач, которые ставит перед отдельным человеком коллективное могущество человечества, задач все более и более трудных, почти невыполнимых, но которые с грехом пополам все же выполняются (иначе все бы давно развалилось)» (Померанц, 1991, с. 59). И действительно, если бы люди не испытывали сомнений по поводу моральной допустимости новых возможностей, постоянно открываемых перед ними научно-техническим прогрессом, то этот прогресс уже давно было бы некому осуществлять, ибо такое человечество неминуемо себя уничтожило бы. А одной из слагаемых образа «крутых» или «конкретных» парней, пропагандируемого нашим телевидением, служит именно отсутствие «неконкретных» нравственных сомнений.

Хотя существует немало межкультурных различий в проявлении закономерностей морального развития, связанных главным образом со спецификой коллективистских и индивидуалистических культур^[7] (Miller, Bersoff, 1998; и др.), эта закономерность выглядит достаточно инвариантной относительно специфических черт различных культур и народов, особенно в условиях «интернационализации моральных ценностей» (Keller et al., 2005), т. е., несмотря на частую встречаемость высокоинтеллектуальных и высокообразованных злодеев^[8] (литературный символ этого типажа – заклятый враг Шерлока Холмса профессор Мариарти), особенно в высших эшелонах власти, все-таки в общем и целом повышение образовательного и интеллектуального уровня населения способствует повышению нравственности. И, наоборот, все факторы, которые ухудшают качество человеческого материала: алкоголизм, наркомания, низкий уровень жизни, плохое питание, курение и другие вредные привычки, массовая беспризорность – снижают средний интеллект нации, а посредством этого – и ее нравственный уровень.

В этой связи уместно выделить два типа личностей, имеющих низкий уровень морального развития и в быту проявляющих себя подчеркнуто безнравственными поступками: 1) «безнравственные по убеждению» («злодеи»); 2) «безнравственные по недомыслию». Первые прекрасно понимают социальную роль морали и необходимость нравственных принципов для нормального существования общества, но нарушают их, подчас с явным удовольствием, под влиянием самых разных мотивов: корысти, самоутверждения, удовольствия от глумления над общепринятыми ценностями и т. д. Вторые просто не осознают смысла этих норм и напоминают чеховского героя, который в отсутствие каких-либо дурных намерений свинчивал гайки с рельсов, не понимая, к каким последствиям это может привести (т. е. в современных терминах готовил теракты, не отдавая себе в этом отчета). Значительная, если не основная, часть безнравственных поступков наших сограждан относится именно к этой категории, а их психологической основой служит «задержка» моральной социализации, проистекающая из дефицита интеллектуальных способностей.

Важно отметить, что эти способности достаточно многообразны и не сводятся только к общему уровню интеллекта или к тем интеллектуальным операциям, на которых делают акцент Ж. Пиаже и Л. Колберг, описывая моральное развитие ребенка. Сюда относятся также эмоциональный интеллект, рефлексивные способности, в частности, способность (и желание) оценить, как твои действия воспринимаются другими, к каким последствиям они могут привести, и т. п. Показательно, что многие бытовые проявления безнравственности наших сограждан выглядят не как осознанное попирание нравственных норм, а как дикость, варварство или дебильность. Яркой иллюстрацией могут служить наши городские пляжи, которые по утрам, убранные гастарбайтерами, производят вполне благообразное впечатление, а ближе к вечеру выглядят так, будто именно здесь, причем только что состоялась Куликовская битва.

В данном случае стоит нарушить сложившуюся традицию в понимании соотношения морали и нравственности, согласно которой «мораль – это форма общественного сознания, а о нравственности уместно говорить применительно к конкретному субъекту – как он усваивает известные всем моральные нормы, например, десять заповедей» (Знаков, 2011, с. 414). Оставив за моралью ту же «понятийную нишу» – системы правил, дифференцирующих добро и зло^[9] и предписывающих, что следует, а что не следует делать, вынесем понятие нравственности на нетрадиционный для него уровень – уровень «неконкретного» субъекта, которым является социум в целом. Тогда на данном уровне можно будет выделить основные слагаемые этого понятия и, соответственно, реперные точки, на которые обычно опираются, говоря о нравственности того или иного общества.

На соответствующей систематизации основан предложенный нами Индекс нравственного состояния общества (ИНСО)^[10], фиксирующий такие слагаемые нравственной атмосферы общества, как уровень: 1) жестокости, 2) бесчеловечности, 3) несправедливости, 4) цинизма. Операциональным показателем первой характеристики служит количество убийств на 100000 жителей, индикатором второй – количество беспризорников (точнее, детей, оставшихся без попечительства родителей), индикатором третьей – Индекс Джини, выражающий неравномерность распределения доходов, показателем четвертой – Индекс коррупции. Разумеется, можно использовать и другие индикаторы нравственности/безнравственности общества, и другие способы их индикации, однако и описанный способ представляется вполне приемлемым (вообще все подобные варианты операционализации и количественной оценки качественных явлений – «не догмы, а руководства к действию»). Оцененная подобным способом динамика нравственного состояния нашего общества в годы реформ показана на рисунке 1.

Рис. 1. Динамика нравственного состояния современного российского общества

Как видим, динамика негативная со слабо выраженной тенденцией к улучшению в последние годы. Особенно выражено негативное нравственное состояние современного российского общества, если сравнивать его с ситуацией перед реформами – в 1990 г., что вынуждает сделать малоутешительный вывод: морально-нравственному состоянию нашего общества реформы на пользу явно не пошли.

Удручающее нравственное состояние российского общества подтверждается самой разнообразной статистикой.

Так, у нас ежегодно 2 тыс. детей становятся жертвами убийств и получают тяжкие телесные повреждения; от жестокости родителей страдают 2 млн детей, а 50 тыс. – убегают из дома; пропадают 25 тыс. несовершеннолетних; 5 тыс. женщин гибнут от побоев, нанесенных мужьями, и 15 тыс. – другими близкими родственниками – отцами, сыновьями и т. д.; насилие над женами, престарелыми родителями и детьми фиксируется в каждой четвертой семье; 12 % подростков употребляют наркотики; более 20 % детской порнографии, распространяемой по всему миру, снимается в нашей стране; около 40 тыс. детей школьного возраста вообще не посещают школу; детское и подростковое «социальное дно» охватывает не менее 4 млн человек; темпы роста детской преступности в 15 раз опережают общий прирост преступности; в современной России насчитывается около 50 тыс. несовершеннолетних заключенных, что примерно в 3 раза больше, чем было в СССР в начале 1930-х годов (Анализ положения детей в РФ, 2007). А в конце истекшей декады – в 2009 г. в нашей стране насчитывалось около 700 тыс. сирот (после Великой отечественной войны их было меньше), совершено 106 тыс. преступлений против детей, 2 тыс. которых были убиты (Аргументы и факты, 2010). Бытовые примеры того, до какой степени безнравственности доходят наши сограждане, тоже вызывают содрогание: от младенцев, выброшенных пьяными матерями в окно, до таких явлений, как рабство и каннибализм (это в XXI веке!).

Если оценивать состояние нравов в нашей стране в рамках описанной выше схемы по уровню жестокости, бесчеловечности, несправедливости и цинизма, то положение дел выглядит плачевным в каждой из этой сфер, что проявляется в соответствующих показателях (таблица 1).

В общем оценка нравственного состояния современной России, т. е. наших продуктов трансформации общих моральных принципов в индивидуальную нравственность, дает неутешительный результат, и показательно, что вывод о ее нравственной деградации в годы реформ делают представители практически всех научных дисциплин, которые обращаются к этой проблеме (см.: Юревич, Ушаков, 2010).

Кризис второго из выделенных в начале этой статьи элементов системы поддержания нравственности в нашем обществе – системы трансляции нравственных принципов с социального на индивидуальный уровень – отчетливо проявляется также в состоянии ключевых институтов моральной социализации, к числу которых принято относить семью и образовательные учреждения (Гулевич, 2010), а также «улицу» и средства массовой информации. Здесь следует подчеркнуть три основные тенденции: во-первых, атрофию некоторых институтов, например, общественных организаций советского времени^[11]; во-вторых, изменение относительной влиятельности существующих институтов, в частности, снижение авторитета школы и рост влияния СМИ; в-третьих, изменение их функций. «Традиционные институты социализации (семья, школа, учреждения профессионального образования, учреждения дополнительного образования, трудовые коллективы) утрачивают свое влияние. Образовавшиеся проблемы восполняются легкодоступными носителями мнформационного продукта, например, средствами массовой информации», – пишут С. К. Бондырева, Г. В. Безюлева и Д. В. Сочивко (Бондырева и др., 2010, с. 265). При этом, как отмечает В. А. Соснин, «значительные возможности влияния средств массовой коммуникации на массовую аудиторию обусловливаются тем обстоятельством, что их содержанием охватывается весь спектр психологического воздействия в диапазоне от информирования, обучения, убеждения до манипуляции» (Соснин, 2010, с. 327).

Таблица 1

Некоторые показатели состояния современного российского общества (2008)

Источники: Доклад о развитии человека, 2009; Российский статистический ежегодник, 2009; Transparency International, 2009.http://www.transparency.org.

Налицо также выхолащивание воспитательных функций некоторых институтов моральной социализации, что связано, в частности, с описанной выше псевдолиберальной идеологией. Так, ее адепты, в начале 1990-х годов занесенные волной либеральных реформ в органы управления отечественной системой образования, официально провозгласили отказ от выполнения нашей школой воспитательной функции и превращение ее в сервисную структуру по «оказанию образовательных услуг населению». Тем самым был изъят заложенный еще А. С. Макаренко краеугольный камень отечественной системы образования – единство обучения и воспитания, а учитель, по существу, оказался низведенным к статусу официанта. Данные о том, что ученики открыто матерятся на уроках примерно в половине российских школ (Юревич, 2010), практика избиения учителей за плохие оценки и выкладывания в Интернет видеозаписей экзекуций закономерно оформили этот новый статус учителей и, соответственно, школы как «сервисного» института. Естественно, существуют другие ученики, другие школы, далеко не все из которых вписываются в образ, созданный в скандальном фильме В. Гай-Германики, но, к сожалению, даже многочисленные исключения не нивелируют общей тенденции постепенной утраты нашей школой воспитательной функции. Иное было бы и невозможно, если учесть, что именно это провозгласили в качестве официальной цели псевдолибералы, по-прежнему занимающие ключевые позиции в нашей системе образования и близко не подпускающие к ним своих идейных оппонентов.

Аналогичный «захват власти» псевдолибералами произошел в таком институте социализации, как СМИ, прежде всего на телевидении, влияние которого на нашу нравственность вынуждает отечественные законодательные органы настойчиво искать пути противодействия ему. Показательно, что более 80 % наших сограждан выступают за введение нравственной цензуры на ТВ^[12] (Семенов, 2011), которую наши псевдолибералы, естественно, являющиеся ее противниками, пытаются выдать за цензуру идеологическую,