– Да только что. Они с подругой на кухне сидели, разговаривали, мне подруга и позвонила – слава богу, что рядом была. Бабушка все забыла. Пила чай и вдруг стала спрашивать, кто она, где, – ничего не помнит. Скорую вызвали. Папа уже мчит сюда, пообедаем и поедем. Ты как, недельку один поживешь? Я попросила Алису, чтобы она за тобой присмотрела.

Нет, было бы слишком просто, слишком вне правил этой новой, неизвестной ему игры.

– И что Алиса? – спросил Мирон, пряча лицо за курицей.

– Ну что Алиса? Согласилась, конечно. Будет следить, чтобы ты учил, все сдал и вообще не падал духом. – Проходя мимо, мама взъерошила ему волосы. – Все будет хорошо, бабушка у нас сильная.

Едва ли сильнее магии. А виноват Мирон. И ведьма с сумкой, которая все это подмутила.

Ведьма! Она начала – значит, сумеет и остановить.

Отъезда родителей он дожидался как на иголках. Поели супа, выпили кофе, папа отнес вещи в машину и долго укладывал их в багажник, не возмущаясь количеству сумок – вдруг придется задержаться. Обнялись, по семейной традиции присели «на дорожку». Раньше Мирон над этим посмеивался, а сейчас смирно высидел положенную минуту, пока мама давала последние наставления: напоминала, где лежат деньги, и просила, если что, не стесняясь обращаться за помощью к тете Яне.

– Ну, пора! – сказал наконец папа.

– Пора, – эхом отозвалась мама и чмокнула Мирона в щеку. Для этого ей пришлось встать на цыпочки.

– Позвоните, когда доедете!

Ага, «позвоните». Убедившись, что машина отъехала, Мирон поднялся в свою комнату и стал выдвигать все ящики подряд. Хлам пер наружу, но он героически заталкивал бумаги, провода и геймпады обратно и переходил к следующему, пока не наткнулся на то, что искал. Огрызок с пятого класса: экран 4,7 дюйма, камера 8 мегапикселей, 4 гигабайта памяти, на задней крышке сохранилась наклейка с надписью «Мирон Отдельнов» и черно-белым мячиком – мама заказывала такие в прачечной и клеила на его школьные вещи.

Хотя бы какая-то связь.

Укрепив дух, Мирон переоделся в светлые джинсы и толстовку, пригладил расческой волосы и вышел под дождь.

* * *

Подниматься в квартиру не хотелось – страшно было снова оказаться там, откуда все началось. Помыкавшись у подъезда, Мирон запрокинул голову и попытался отыскать бабкины окна. Впрочем, толку от этого не было: сейчас день, и понять, дома она или нет, невозможно. Придется идти. Загадал: если лифт снова сломался, значит, нужно вернуться домой. Как бы знак такой, что ему туда не надо. Заскочил в подъезд, чуть не врезавшись в выходивших оттуда людей, вдавил кнопку… Лифт послушно потащился вниз. Ладони вспотели – рану под бинтом защипало. На девятый этаж Мирон ехал, кажется, целую вечность – и столько же топтался под дверью, прислушиваясь к звукам из квартиры: телевизор, стук крышки по кастрюле. Там она, точно. Была не была…

– Никак поверил? – сощурился в дверной щели ехидный бабкин глаз, и Мирон шагнул в знакомую прихожую. Накурено было – жуть.

Пока разувался, бабка уковыляла в кухню, бряцнула форточкой.

– Чего застрял? Сюда иди! Сама приглашаю, не боись.

Мирон неловко прошел за ней и уселся на облупленный табурет, поджав под него ноги.

– А я и не боюсь.

Суетясь, бабка на мгновение открыла холодильник, и Мирон увидел полки, плотно заставленные банками с красной икрой. Бабка поймала его взгляд и подмигнула:

– Просила-то капусты да морквы, а ты вон чего отчудил.

Извлекла одну банку, щедро черпанула оттуда ложкой, сунула ее в рот и причмокнула:

– От склерозу помогает!

– Сделайте как раньше, – пискнул Мирон и откашлялся. Повторил уже громче: – Мне это не нужно, я хочу, чтобы все вернулось.

– Чего вернулось-то? – без интереса спросила бабка, помешивая в кастрюле.

– Я из-за этого вот… – начал он и запнулся, не понимая, каким словом обозначить свою проблему. – У меня одни беды. Я друга потерял, меня избили, телефон отобрали, а теперь еще и бабушка…

– А-а! Так ведь не отдашь – не возьмешь. Наперед просьбы надо жертвочку приложить…

У Мирона потемнело в глазах.

– Какую, на фиг, жертвочку? – взвился он, даже на ноги вскочил и крепко сжал кулаки, забыв про рану. – Я не хочу! Мне не надо! Забирайте себе!

– Не могу забрать, – выпалила бабка и пальцы в кукиш свернула. – Не могу забрать – не мое. Шорным родился – шорным и помрешь. Не хочешь сам – вон, рука заживет, и не трогай. А другие-то, кто знает, завсегда тебя пользовать будут. Надоумить могу, защитить, про жертвочки скажу, но не просто так – послужить придется. Коли я тебя нашла – всё, аллес! – И так ладонью о ладонь шлепнула, что Мирон вздрогнул и будто пришел в себя: разом увидел и кухоньку, и бабку, и свое перепуганное лицо, и даже что в кастрюле борщ.

– Вот же хрень, – отрезал он.

Сунул ноги в кеды и выскочил из квартиры.

* * *

В этот раз каждый притащил то, что сумел раздобыть: домашних животных, своих или соседских, овец, свиней, колбасу, в отдалении мычала корова. Жертвы, жертвочки. Мирон приоткрыл пересохшие веки и увидел, как женщина, похожая на его маму, передает мужчине, похожему на монаха, котенка. Мужчина, похожий на монаха, морщится, но сжимает на пушистом тельце лапищу, затянутую в крагу. Трещит огонь. Внутренний голос шепчет: «Не смотри!» Ладонь уже не чувствует прикосновений, ее затерли до кровавых волдырей. Как только просительница отходит, появляется следующая – с ребенком месяцев шести. Младенец смотрит прямо на Мирона и радостно пускает пузыри, мать смаргивает слезы и передает его мужчине, похожему на монаха, – не смотри! – и вот ей нужна только рука, его рука-а. А-а. А-а-а!..

Прикованный Мирон дернулся, застонал и проснулся.

Он лежал на диванчике в кухне, уткнувшись носом в спинку. Подушка под головой промокла, рука онемела. Пахло фастфудом. Темноту разгоняла лампа над плитой, в ее белом свете тени казались еще чернее.

– Проснулся? Есть будешь?

Голос Алисы заставил его сжаться и глубже зарыться в спинку дивана. Мирон сказал:

– Прости. Я так не думаю.

– Я знаю, – ответила она ровно. – Сейчас десять вечера. Мы заказали гадостей в «Бургер Кинге», и на тебя тоже. Все остыло, я разогрею.

– Я ходил к бабке, – просипел Мирон, не оборачиваясь. – Все правда, и ничего не изменить.

Пискнула микроволновка. Запах картошки фри усилился.

– Нужно готовиться к ЕГЭ, – сказала Алиса. – Начнем завтра.

Он вскочил как подброшенный, схватил подушку и вжался в нее лицом.

– Да какой, к черту, ЕГЭ? Ты не понимаешь!

Она не понимала. Если бабка нашла его – наверняка найдут и другие. Те, что знают и начнут пользовать. Даже если Алиса никому не проговорится, настанет момент, когда все прочее станет для нее неважно – только эта его магия, так всегда бывает, и тогда она отыщет его, из-под земли достанет, и на что она будет готова, чтобы исполнить очередное желание? Заплатить? Шантажировать его тем, что разболтает о магии всему миру? Отпилить чертову руку?..

– Ты чего? – раздался осторожный голос. – Плачешь, что ли?

Мирон ожесточенно потер глаза и дернул плечом, которое гладила Алиса. Она сунула ему под нос коробку с креветками, и он не сдержался – вытащил одну за хвост и хрустнул, проталкивая поглубже застрявший в горле ком.

– Я, – наконец выдавил он, – таким родился. Бабка сказала.

– Видимо, – вздохнула она, не убирая руки. – Я кое-что вспомнила, давно еще подслушала. Ты знаешь какую-нибудь Настю?

– Коробкову, из нашего класса, – подавив всхлип, выдавил Мирон. – И еще Фролову, дочь маминой подруги, но мы не очень общаемся. Она странненькая.

Настя Фролова и правда была странненькой. Младше Мирона на год или чуть больше, в школу она пошла раньше. В первом классе ей быстро стало скучно – перевели сразу в третий, потом в лицей с углубленным изучением китайского, а в пятнадцать она уже поступила в МГИМО, самостоятельно выучив хинди и суахили. Пару раз они встречались семьями в центре. Мирон и Настя шатались в окрестностях Кривоколенного переулка, пока взрослые пили вино на летней веранде, но общение не заладилось: в то время как Настя выдавала заученную информацию о старейшем жилом доме в Москве и его прежних владельцах, Мирон играл на телефоне в «Майнкрафт».

– Во, – закивала Алиса, – наверное, это про нее твоя мама моей рассказывала. Я тогда не поняла ничего, только сейчас сложилось. Эта Настя должна была умереть до года. У нее в пять месяцев обнаружили болезнь спинного мозга – СМА. Один укол лекарства – около ста пятидесяти лямов. Когда тебе исполнилось два, Настина мама приехала тебя поздравить. Пока все праздновали, она от тебя не отходила. Ты поранил руку, заплакал, она стала водить тебе по ладони «тень-тень», чтобы успокоить, и сказала твоей маме: «Вот бы мою увидеть такой же, вот бы нашлось лекарство…»

– Черт! – простонал Мирон и спрятал голову под подушку.

Голос Алисы доносился теперь издалека.

– И после этого Настя пошла на поправку. Врачи говорили: чудо, невозможно, не бывает. И не просто тебе выздоровела. Она вундеркинд!

– А что случилось плохого?

– Чего? – не поняла Алиса.

– Расплата, – пояснил Мирон из своего укрытия. – Я из-за твоего «пони» с тобой поссорился. А тут что? У меня должна была нога отвалиться или там язык отсохнуть.

– Как видишь, не отсох, болтаешь ты что надо. Не знаю, Мир. Но если это правда… – Она стащила подушку с его головы и приблизилась так, что у Мирона во рту пересохло. – Нужно что-то делать! Представляешь, сколько таких Насть выздоровеет благодаря тебе? Ты же теперь как супер…

– Нет.

– Но почему?

Мирон посмотрел ей в глаза, сухость во рту сменилась горечью, не похожей на креветки, которые он ел.

– Потому что мне страшно.

– А ты не признавайся, – пожала плечами Алиса, будто речь шла не о жизни и смерти, а о списанной контрольной. – Никому не говори, в чем дело. Никакой магии нет. Придумай запутанный ритуал, пусти пыль в глаза – главное ведь результат, правда? Сам подумай: ты можешь все! Даже ЕГЭ этот сдать без подготовки, – нервно усмехнулась она. – Если бы я так умела, ни секунды бы не сомневалась!

– В жо… – начал он, и тут зазвонил телефон. Глянул на экран – мама. Поспешно договорил: – …В жонглировании важно не только освоить все трюки, но и правильно подобрать мячи.

Сжав телефон в руке, Мирон взбежал по лестнице в свою комнату. Плотно прикрыл дверь и только тогда ответил:

– Да.

– Не спишь? – сонно спросила мама.

– Не-а, – бодро ответил он. – Ужинаю. К ЕГЭ готовился.

– Умничка моя. Мы еще едем. Все хорошо, дорога пустая, но в ямах – только что чуть колесо не оставили. От папы привет.

– И ему, – машинально ответил Мирон и замялся. – Слушай, а помнишь Настю Фролову?

– Настенька, конечно! Она недавно уехала в Пекин, стажируется. Уже деньги зарабатывает…

– Ага. – Мирон сглотнул сухим горлом. – Она ведь болела в детстве, да?

– Страшно болела! – Судя по легкому маминому тону, секретом это не было. – Бедная моя Вера, но потом тьфу-тьфу-тьфу, сейчас сам знаешь – все более чем.

– А со мной… года в два было что-то плохое?

Мама хмыкнула. Мирон слышал, как она передала его вопрос папе, тот рассмеялся, а затем ответила в трубку:

– Ты был лучше всех! Самый здоровый и веселый.

Мирона прошиб холодный пот.

– Погоди, Настину маму же тетя Надя зовут.

– Ну, – посерьезнела мама. – Надежда – мачеха. А была Вера. Ты разве не помнишь? Сам же спрашивал, как в нее залез рак… Еще потом в море боялся заходить.

Па-ра-па-пам, подумал Мирон и щелкнул по замершему на столе «вечному двигателю». Пыльные шарики ожили и закачались.

– И тетя Вера… умерла?

– Лет десять как, Мир. Ты чего вдруг?

Он шумно выдохнул.

– Мам, а что бы ты сделала, если бы могла сделать вообще все? Ну, как магия.

Мама ойкнула, перебросилась парой неразборчивых фраз с папой и совершенно серьезно, так, что у Мирона не возникло ни малейшего сомнения в ее честности, ответила:

– Дороги. Идеальные дороги по всей стране. Что еще тут можно пожелать?

И отключилась, видимо, пропала связь.

Так это не он расплатился ссорой с Алисой, а, наоборот, она! И слова эти дрянные он сказал не потому, что они где-то там в нем глубоко сидели и вот наконец нашли выход, а из-за ее желания… Она трогала его руку тогда. Дальше он делал сам – и огребал тоже сам. Впрочем, это мало что меняло. За Настину жизнь тетя Вера расплатилась своей. Сердце ухнуло: бабушка…

Никогда больше, никогда, никогда.

В кладовке под лестницей царил порядок: зимние вещи и обувь убраны в коробки, лыжи приторочены к стене, палки от них – в углу. Мирон включил лампу и пошарил в ящике с шарфами и шапками. Скомканные водительские перчатки нашлись на самом дне. Мама давно их не надевала: как она говорила, сменила стиль. Мирон натянул одну на здоровую, правую руку, сжал и разжал пальцы. Ничего, привыкнуть можно. Или нет, это странно, только привлекает внимание. Так ничего и не придумав, он вернулся к Алисе.

Оставив на столе коробки с едой, она вышла в прихожую.

– Завтра зайду, будем готовиться вместе.

Мирон знал, что Алиса зубрит маниакально, и не ждал ничего хорошего. Но то, что произошло потом, оказалось еще хуже.

Алиса пропала.