Глава 2.

Марк.

Москва, сразу после высадки из самолёта, встречает разборками на дороге. Классика. Всё, как и принято в родной России – кто кого обогнал, кто подрезал, у кого тачка круче. Хмыкаю, вдавливая педаль газа до упора, выворачиваю руль, до побелевших костяшек вцепляясь в него пальцами.

Я первый. Всегда и во всём.

Проигравший не хочет мириться с этим. Он гордый дагестанец, по номерам видно. У него новёхонький «Гелик брабус» и разгон четыре секунды со светофора. А у меня жёлтый «Додж челленджер», тоже новый и разгоняется чуть больше, чем за две секунды.

Подрезаю его неожиданно, соперник только успевает на тормоза нажать на очередном красном светофоре. Слышится визг шин по асфальту, а я отрываюсь вперёд. Смеюсь. Я всегда счастлив, когда поощряю свою адреналиновую зависимость. Даже когда гонки заканчиваются не на такой удачной ноте, а я уезжаю с разбитой губой и синяком на скуле.

Я отвык от России. Теперь мне не нравится здесь. Люди другие, непонятные, серьёзные слишком. Правила общения уже непривычные. Жирная еда с майонезом, от которой через раз изжога. И вообще, всё не так. Хоть и прошло всего несколько лет.

Но полнейший игнор правил на дорогах, вот что мне нравится в России, из которой мать с отцом увезли меня в штаты в шестнадцать лет. Ха! Всё ради того, чтоб сыночек поступил в один из лучших университетов мира, перестал гонять по ночам с друзьями и шляться по вечеринкам. А что в итоге? Штаты меня не исправили, скорее наоборот. А мать в начале этой весны ночью собрала свои вещи и сбежала в Россию, не удосужившись объясниться. Только наняла доверенного, чтобы развестись с отцом. Отсудила целое состояние, а я всё ждал, что она просто уехала на время и вернётся. Наивный идиот. Ждал, пока не узнал, что сбежала она к новому мужику.

Идея с приездом сюда мне тоже ни черта не нравится. Но я обязан увидеть своими глазами, на кого мать нас променяла. Увидеть мужика и девчонку, которые ей стали дороже родного сына.

На въезде в коттеджный посёлок меня встречает большой фонтан странной формы. «Додж» резко тормозит у охранного пункта «Миллениум парка». Конечно же, это Новая рига. Даже не удивлён. Сборище коттеджных посёлков для престарелых богачей и их деток, которые считают уже слишком вульгарным жить где-то в Барвихе, в домах с золотыми унитазами, куда так стремились все они, когда я был ребёнком. Тут обитают нудные, душные, чопорные снобы, смотрящие свысока на всех, кто не вписывается в их каноны. И их дети, которые впитали в себя высокомерие с молоком матери. Самый крохотный домик в таком вот посёлке стоит от двухсот миллионов, и всё же это и рядом не стоит с Хэмптонс. Уверен, на те деньги, что мать отобрала у папы, могла бы поиметь дом и поприличнее.

Охранники тут же выбегают из округлой панорамной «будки» под большим стеклянным навесом, чтобы расспросить кто я и куда направляюсь. Называю фамилию, от которой тут же передёргивает: Романов. Ставлю сотку баксов, что новый мужик мамы, мнит себя аристократом с царскими корнями.

Жму на газ, снова срываясь с места. Лечу по главной дороге, полосы которой разделены стриженными в виде прямоугольников деревьями, до поворота на нужный мне квартал. Навигатор сообщает, что я уже на месте, поэтому резко бью по тормозам, возле ворот. И выбираюсь из машины.

Поднимаю голову, осматривая современный, вполне красивый трёхэтажный дом: брови чуть сдвинуты на переносице, правая приподнята, твёрдый взгляд с лёгким прищуром, от которого обычно пищат девки и передёргивает парней. Оценивающим взглядом прохожусь по лысому амбалу в деловом костюме, который что-то гневно разъясняет грузчику. Просчитываю, сколько времени потребуется, чтобы он уяснил, кто теперь тут главный. То ли водитель, то ли личный охранник Романова, но теперь ему придётся иметь дело со мной. Он не сноб, как жильцы тут. Скорее, позёр, за что ему и платят. Усмехаюсь мужику, грубо сообщая, кем я, собственно, прихожусь новоявленной хозяйке этого дома.

Забавное начало дня.

Становится ещё веселей, когда в поисках матери я поднимаюсь на второй этаж, и услышав шум в одной из комнат, врываюсь в неё без спроса. Застываю, уставившись на незнакомку с влажными тёмно-русыми волосами, на которой одно лишь полотенчико, еле-еле закрывающее попку, но открывающее вид на великолепные стройные ножки.

Девчонка так пугается, как будто я и правда маньяк, ворвавшийся в её комнату с целью изнасиловать. Больно надо! Но, право, я поражён. Когда отец разузнавал о новом мужике матери, говорил, что у того есть дочь. Я представлял её младше. И в разы страшнее. А она оказывается очень даже ничего. Утончённо-женственная. Беззащитная тонкая шея, выпирающие ключицы, капелька воды, стекающая в выемку меж грудей, скрытых полотенцем, взгляд голубых глаз, такой невинный из-под длиннющих лихо загнутых ресниц. Делаю шаг вперёд ещё больше пугая сводную. Забавная, угрожает мне охраной. Жадно вдыхаю воздух, а ноздри забивает что-то лёгкое, фруктово-цветочное, что щекочет в носу. Злится мило, ерепенится, когда подхожу ещё ближе, как маленький Воробушек. Да, именно так.

Оказывается, она даже не знает о моём существовании. Злость начинает клокотать внутри. Бурлит и вскипает, заставляя кулаки, готовые в любой момент встретиться со стеной, с силой сжаться. Вот как, мам? Решила вычеркнуть нас навсегда из своей жизни? Они твоя новая семья?

Отыгрываюсь на девчонке без зазрения совести. Годы сделали своё дело, а предательство матери окончательно вылепило из меня бесчувственного, уничтожив в душе всё святое. А может быть, и не было там ничего. Всегда играл с чужими сердцами, это легко. А с телами ещё проще. Сводная отлично подходит на роль той, кем можно поиграть. Вся такая правильная, защищает своё личное пространство, но кого волнует её мнение?

Напоминаю себе оголодавшее бешеное животное, готовое броситься на свою необходимую жертву. Подхожу так близко, что наши губы почти соприкасаются. Мне нравится подобная «охота». Погоня, выслеживание, поимка. Загнать её в угол, оказывается, слишком просто. Так я думаю, пока не вижу на лице сводной только страх, отвращение и презрение, вместо ожидаемого желания. Обычно, девки реагируют именно так, когда я оказываюсь рядом. Зато моя реакция на неё непомерно раздражает. Хочется вставить ей до жути. До «прямо-здесь-и-прямо-сейчас». Член в джинсах болезненно напрягается, как бы намекая, что пора действовать. И я готов, плевать мне на рамки и на то, что я здесь нежеланный гость. Но слух различает голос матери с первого этажа и желание как рукой снимает.

Сначала я должен разобраться с ней. А после, мы ещё поиграем с тобой, Воробушек. Обязательно. Так просто ты от меня теперь не отделаешься.

Разворачиваюсь, более не одаривая её и взглядом и спускаюсь вниз.

Глава 3.

Марк.

– Сынок?

Сталкиваюсь с удивлённой мамой на лестнице. Она недовольно поджимает губы. Точно злится, что заявился без предупреждения. Конечно, нежеланный гость испортит картину их идеальной семьи.

А она изменилась за эти почти полгода. Платье светлое, воздушное, c цветочным орнаментом. Чёрные волосы собраны в аккуратную причёску. Как будто это даже не моя мать, которая всегда выглядела как строгая бизнес-леди и предпочитала чёрное. Эта женщина кажется совсем чужой.

– Даже не сделаешь вид, что рада меня видеть? – иронизирую я. – Совсем не соскучилась по сыну?

– Конечно, я рада, Марк, – растерянно говорит она. – Поговорим в кабинете, ладно?

Смотрит опасливо наверх, видимо, не хочет тревожить сводную. Надо же, сама доброта к чужой девчонке. Идём на первый этаж, через кухню и гостиную, по коридору до самой дальней комнаты. Кабинет, кажется, и правда мамин, но опять совсем не в её стиле. Снова светлые тона, много живых цветов в горшках. Не припомню, чтобы мать их когда-либо выращивала. Да кем она, чёрт её дери, притворяется в этой семейке?

Пока мама приседает на диван, а не за стол, видать, чтобы создать видимость доверительного разговора, я бесцеремонно усаживаюсь на край стола. Вытаскиваю из заднего кармана джинсов слегка помятую пачку сигарет. Самые дорогие. Если травить организм, то качественно. Достаю одну из трех оставшихся, провоцируя мать снова недовольно хмурится, наигранно неспешно провожу сигаретой под носом. Зажимаю между зубов фильтр, чиркаю пальцем по ярко-оранжевой зажигалке и прикуриваю, жадно втягивая едкий дым, тяжёлый вкус которого кажется гораздо более приятным по сравнению с атмосферой в доме Романова.

– Снова куришь? – с подчёркнутым недовольством в голосе говорит мама, откидываясь на спинку бежевого кожаного дивана. – Можно хотя бы не в помещении и не в моём присутствии?

– Уже выгоняешь из своего нового идеального гнёздышка? – складываю руки на груди, хмыкая. – Могу уйти прямо сейчас.

– Не неси чушь! Ты же знаешь, как я ненавижу запах табака.

– Знаю.

Знаю, потому что и отец курит, но мне всё равно. Смирится. Когда-то она и нас с папой любила, а к матерям бросивших своих детей испытывала ненависть. А потом вычеркнула нас из своей жизни, хоть и обещала всегда быть рядом со мной, а ему клялась в верности.

Ещё один урок: не стоит верить чьим-либо обещаниям. Это всего лишь слова, за которыми чаще всего стоит обман. Даже самый близкий человек может предать в угоду своим эгоистичным желаниям. Качаю головой, отгоняя навязчивые мысли. Не стоит стольких размышлений та, кто предпочла заменить свою семью чужой, в то время как родной сын и муж изнывали от тоски по ней. Я ведь так любил маму. Только она сдерживала меня от всего пагубного. Ради неё я бросал гонки, переставал ходить на вечеринки и начинал браться за голову, учиться. Хотел стать тем человеком, которого желала видеть во мне мама.

«Это в прошлом. Теперь могу жить как хочу, не оглядываясь на её силы, вложенные в меня», – убеждаю себя в тысячный раз, зарекаясь ковырять открытую рану, что до сих пор кровоточит.

В мои раздумья навязчивым звуком врывается окружающий мир. Мама постукивает тёмно-бежевого цвета короткими наманикюренными ноготками по мягкому подлокотнику дивана, привлекая моё внимание. При этом, мать всматривается в моё лицо внимательно, как будто пытается понять, что я задумал.

– Почему не позвонил? Мы бы встретили тебя.

– Одолжил тачку у Давы.

Она кивает. Знает, что Давид Назарян мой лучший друг с песочницы. Мне девятнадцать, ему пока восемнадцать, мы почти ровесники и всегда были отличной командой. Наши отцы сотрудничали, когда мы жили в России. Совсем мелкими начали играть в «Варкрафт», позже начали гонять смотреть на стритрейсинг, а потом и участвовали в своих первых гонках. Дава всегда был своим парнем. Лучше любого другого разбирался во всевозможных линейках стильных кроссовок. Умел выжать из любой ситуации максимум. Всегда знал, где закрытая вечеринка и лучшие девки. Мне нравилось зависать с ним. Даже уехав в штаты, мы не прекратили общение.

– А не позвонил, потому что хотел сделать сюрприз. Тебе не понравилось? Или ты против?

Делаю глубокую затяжку, плавно выпуская белёсый дым изо рта. Тут же доносится полный негодования звук собственного имени, слетевший с губ матери, в сторону которой повеял дым, заполняя удушающим облаком пространство и намертво въедаясь в её одежду.

– Разве я могу быть против, сынок? – интонация мамы меняется, становясь обеспокоенной. – Но я совсем не понимаю, что случилось. Как же твоя учёба в университете? Академ взял?

– Нет, – выдерживаю театральную паузу, всё ещё нагло ухмыляясь и заставляя маму нервничать. Равнодушно разглядываю кончик тлеющей сигареты. – Перевёлся в институт, где учится Давид. Я сюда надолго.

Такого она точно не ожидает. Вижу, как тёмные брови матери взлетают вверх, а во взгляде карих глаз читается то ли облегчение, то ли наоборот, паника. Сложно понять, что она чувствует на самом деле, всегда так было. Но догадаться, о чём мама думает, нетрудно: знает, что я приехал не просто так.

– И ради чего ты пустил всё под откос? Опять не понравился преподаватель? Или не поладил с девушкой? А может, снова очень скучные, по твоему мнению, сокурсники? Плевать, какие у тебя проблемы. Мы с отцом годами впахивали, ради твоего престижного образования. Будь добр, оценить наши старания! Надоело, что мой сын ведёт себя, как плебей!

Мама склоняет голову чуть вбок, не прекращая зрительный контакт. Мне, признать, не по себе. Наконец-то она снова похожа на себя. Как никто другой умеет ставить на место, даже если не произносит и слова.

– Если скажу, что потянуло к корням, на родину, поверишь?

– Шутить удумал? – интересуется мама, после чего встаёт, подходит к столу, опираясь на его край руками напротив меня, и чуть склоняется к моему лицу. – Девятнадцать лет, а ума так и не прибавилось!

Протягиваю руку к рамке, стоящей на столе ко мне изнанкой. Беру её и переворачиваю к себе лицевой. На фото мать, Романов и сводная. Сидят в ресторане на веранде среди цветущих лоз. Аркадий, что б ему пусто было, обнимает мою маму одной рукой, а свою дочь другой. Все так счастливо улыбаются, аж тошно. Других рамок тут нет. Не сдерживаюсь, мрачно ухмыляясь. Конечно, зачем ей фото сына, от которого она отказалась? Швыряю рамку обратно на стол. Стекло на ней тут же разбивается на мелкие осколки. Прижимаю окурок к прозрачному маленькому блюдцу, в котором лежат разноцветные декоративные камушки. Сминаю остатки сигареты, и только после этого поднимаю взгляд на мать.

Мой голос звучит громче, более требовательно, когда бросаю в ответ неумолимое:

– О моём будущем стоило заботиться до того, как ты уехала.