Глава 5. Лиззи

Сентябрь

Первые несколько недель на новой работе пролетели незаметно. Обходы, назначения, консультации, подготовка к операциям, рецепты – Джоан помогала мне адаптироваться к местным особенностям.

Удивительно приятно было ее наставничество.

– Лиз, тебе необходимо подписать эти документы.

– Обрати внимание, как заполняются истории болезней, и что передается в страховую.

– Не забудь пообедать.

Джоан рассказала, как работала вместе моим отцом, как он помогал ей проводить операцию на открытом сердце молодого человека в самом начале карьеры. А потом этот молодой человек пришел в больницу с огромным букетом и кольцом. Джоан только вышла из операционной, едва успев снять залитый кровью халат, а тут он, стоит на одном колене перед дверями и просит принять его предложение – сердце, которое она спасла.

– Уже больше 30 лет прошло, а я помню этот день как вчера. Он продолжает баловать меня свежими букетами по утрам.

Мне было приятно проводить с ней время, моя наставница рассказывала об устройстве больницы, сложных клинических случаях, получении финансирования – всем том, чем были заняты ее менеджерские будни. Иногда я замечала, как она приходит в смотровую и подолгу наблюдает за операциями.

Джоан имела привычку раз в неделю принимать участие в обходе пациентов вместе с врачами, она болтала с ребятами, доставала из бездонных карманов халата безделушки и дарила их малышам.

Дети чувствовали фундаментальность Джоан, ее степенность и внимательность, и каждый раз замирали, когда она входила в палату. А новички после обхода обычно спрашивали, кто эта седовласая женщина? Одна девчушка лет 5, чей выбритый висок рассекал ярко-розовый шрам предположила вслух:

– Я думаю, что что это жена Санта Клауса.

Я улыбнулась и заметила, дети согласно закивали и согласились с ней.

Я наслаждалась работой. Безусловно, в Ориндже я совершенно отвыкла от специфики приема и консультаций малышей. Там была общая практика, которой мы учились на первых курсах. Опыта моей работы было достаточно, чтобы вести прием и взрослых, и детей, но, все же, нейрохирургия была совершенно иным профилем.

Как-то вечером после особо трудного дня Джоан пригласила меня прогуляться по Центральному парку. Мы шли по освещенным дорожкам и обсуждали, как я устроилась в городе.

– Знаешь, я заметила сегодня, что ты пытаешься скрыть красноту глаз. Что случилось?

– Я следила за сегодняшней операцией… – слова застряли у меня в горле и Джоан понимающе кивнула.

Кайл (то есть Доктор Мэтьюс) пытался спасти 8-месячного малыша – он поступил несколько дней назад с опухолью, которая разрослась настолько, что малыш почти ослеп. Три часа команда лучших специалистов боролась за его жизнь. Три часа мы следили за каждым движением хирургов, анестезиологов, медсестер. Кайл был великолепен: несмотря на то, что он даже не смотрел на меня после нашего «знакомства», я не могла не признать – он виртуоз. Но порой даже самые крутые люди бессильны. В этот раз болезнь победила.

– Я поняла, что самое страшное чувство для меня – это тишина приборов. Пока был слышен писк кардиомонитора, оставалась надежда. А потом…

Я вспомнила этот звериный рев Кайла – он сорвал с себя хирургическую шапочку, бросил ее на пол и вышел из операционной, бросив ассистенту: «закончи».

– Да, Лиз. Порой болезнь оказывается сильнее. Это надо научиться принимать.

Джоан смотрела перед собой и, сделав глубокий вздох, сказала:

– Самое страшное для родителей, потерять своего ребенка. Я пыталась пережить это и знаешь, твой папа, с которым мы тогда работали в одном отделении, очень мне помог. В один из дней, когда я просто не могла встать с постели, он привел меня в эту больницу, попросил разрешение у заведующего отделением провести пару часов с пациентами. Мы сидели в общем зале, читали книги. Ребята слушали нас, задавали вопросы, смеялись. Кто-то уже пережил операцию, кто-то только ждал, когда попадет на стол к хирургу. Они жили одним днем, и были рады каждой капельке тепла и внимания, которые им могли подарить взрослые. Тогда я поняла, что мой долг – помогать таким детям.

Джоан замолчала ненадолго, а потом продолжила:

– В тот день провела с детьми почти 10 часов, вернулась домой и бесконечно долго рыдала на плече супруга. Говорила о той боли, которая разрывала меня изнутри, несправедливости, безысходности, а успокоившись, спросила у него – позволит ли он сменить мне специализацию и пойти работать в нейрохирургию.

Он тогда сказал мне: «Бог привел тебя к этому решению сложными путями. Ты должна следовать зову сердца!».

На следующий день я написала заявление о переводе. За эти годы я видела много трагедий, но побед, спасений и счастливых исходов было значительно больше.

Я внимательно слушала ее.

– Приди домой, набери ванну, расслабься, поплачь и смой с себя этот день. В жизни много несправедливости, но ты одна из тех, кто может и должен с ней бороться.

Мы еще немного прогулялись пешком, обсуждая планы. Джоан предложила выйти из парка и, пройдя несколько кварталов, мы остановились у цветочного магазина.

– Подожди минутку.

Джоан вошла в лавку и спустя пару минут вернулась с несуразным фикусом в ярком горшке.

– Я не поздравила тебя с новосельем. Пусть это будет мой подарок и напоминание тебе об этом дне.

Я поблагодарила босса, после чего мы разошлись – я поспешила домой, чтобы найти место моему новому сожителю.

Стоит ли говорить, что лютым кошмаром для меня было предстоящее первое занятие с моим куратором?

За месяц работы я встречалась с Кайлом только в коридоре и комнате отдыха. Он всячески игнорировал меня и делал вид, что я – пустое место.

При этом я следила за его работой. Была почти на всех операциях, читала документацию. Может как человек он был отвратителен, но как профессионал – ему не было равных. Точное удаление опухолей, красивые и ровные швы. Во время обхода я как-то разговорилась с одной его пациенткой, девочкой 12 лет. Она показалась мне не по годам взрослой.

– Доктор Мэтьюс замечательный! – сказала мне она, когда мы с медсестрой обрабатывали шов после операции. – Я вырасту и буду благодарить его за то, как идеально он выполнил шов. Модная укладка и его совершенно не будет видно!

Мы с медсестрой подтвердили ее слова, стараясь максимально безболезненно удалить швы.

Да, доктор Мэтьюс отличался ювелирной работой. Когда я смотрела за тем, как он виртуозно работает скальпелем, моя память подкидывала картины его нежных и напористых рук на моей коже. Мне стоило огромных усилий отгонять от себя эти мысли, но возбуждение растекалось по венам, когда я видела Кайла в деле.

День Х настал, в указанное в плане консультаций время я стояла у его кабинета. Три удара в дверь, короткое «войдите». Я выдохнула, нажала на ручку и сделала шаг, как мне показалось – в бездну.

– Добрый день мисс Коннорс. Вы вовремя.

Фраза прозвучала как упрек. Я сделала вдох: «спокойно, Лиззи!».

– Добрый день доктор Мэтьюс.

– Присаживайтесь.

Он указал рукой на стул.

– Я ознакомился с вашими документами, внимательно прочитал рекомендации от коллегии нейрохирургов. Вам необходимо провести операцию по удалению злокачественной опухоли у ребенка до 5 лет.

Я кивнула.

– Два месяца назад к нам обратилась мать пациентки.

Он положил передо мной тонкую папку с документами, я быстро пробежала глазами и кивнула.

– Вера, 4 года. Афроамериканка мать, отец неизвестен. Живут в муниципальном доме в Квинсе. Мы начинаем процесс согласования медицинского вмешательства – больница в рамках благотворительности может взять Веру на операцию. У матери, конечно, нет ни денег, ни страховки. Процесс может занять несколько месяцев – для девочки пока нет угрозы. Ваша задача познакомиться с ними, собрать полный анамнез. Если получится, выяснить, кто отец.

Я снова кивнула. Он поднял глаза на меня.

– Элизабет, вам все ясно?

– Да, доктор.

– Пожалуйста, когда я задаю вопросы, отвечайте на них вслух.

– Хорошо, доктор.

– На следующей неделе вы ассистируете мне на операции.

Он положил передо мной новую папку – более толстую. Я открыла ее: с фотографии на меня смотрел очаровательный малыш. 6 лет, нейробластома, один из самых частых диагнозов, с которыми сталкиваются детские нейрохирурги.

– Есть вопросы?

– Да, хотелось узнать…

– Да, доктор, простите, что хочу отвлечь вас своим глупым вопросом.

Я опешила от его тона.

– Доктор Мэтьюс, по-моему, мы тут собрались не для того, чтобы обсуждать мои когнитивные способности?!

– Нет, а для чего же? Хотите, обсудим более выдающиеся ваши… эм… области…

– Да как вы смеете? – я почувствовала, как заливаюсь краской.

– Что же я такого сказал?

– Док, чего вы добиваетесь? Моих извинений? Вас так задело, что утром, проснувшись, вы не обнаружили меня в своей постели? А что, правила игры не такие – вы отлично проводите время, а я отправляюсь домой?

Он ухмыльнулся.

– Да, это было не вежливо.

– А вежливо было затаскивать меня к себе в кровать, будучи помолвленным?!

– Во-первых, вы добровольно согласились пойти со мной! – Кайл вальяжно откинулся на спинку кресла, – во-вторых, я не помолвлен. В тот вечер, когда мы напились, я расстался со своей якобы невестой. В-третьих, мне действительно не хочется с вами работать, но не потому, что мы провели вместе ночь. Хотя я до сих пор мысленно срываю с вас этот халат и нагибаю над моим столом и, заведя руки за спину, жестко трахаю до того, как вы начнете громко выкрикивать мое имя в экстазе оргазма. Меня это отвлекает, черт возьми. Но мне не хочется с вами работать не из-за того, что я не могу сосредоточиться, а из-за того, что вы взбалмошны, легкомысленны и я совершенно не уверен, что вы достойны занять место в этом отделении.

– Я что?! – вот тут у меня просто слов не нашлось от возмущения.

– Лиз, не прикидывайтесь. Перед первой рабочей сменой вы напиваетесь да так, что набрасываетесь на мужика в лифте, грозя сорвать с него боксеры и сделать минет, стоя на коленях на грязном полу. Ваш первый день в больнице начался с похмелья, вы опоздали, у вас тряслись руки, и вы умудрились нахамить своему куратору да так, чтобы третий лишний понял ваш недвусмысленный намек про мой язык.

Мне нечего было на это ответить – он был прав, и я, осознавая это, злилась еще сильнее. Какого черта он отчитывает меня как девчонку:

– А вы что же?! Точно также как и я были в больнице в тот день, с похмелья.

– Я сюда приехал только ради встречи с вами.

Шах и мат. На это мне было нечего ответить.

– Честно, утром у меня были мысли, что я должен отыскать ту девушку с танцпола. Она, такая гибкая и грациозная, запала мне в душу. Но когда я увидел вас здесь, опоздавшую, в мятой форме с синяками под глазами, я понял, что не готов доверить ни одного своего пациента такой как вы. Джоан попросила остыть.

– Вы нажаловались ей?

– Я попросил снять меня с кураторства.

– Даже не дав мне шанс?!

– Я не хочу это обсуждать. Мы встретимся через 2 недели на обсуждении вашего задания. Через неделю – совместный осмотр этого пациента перед операцией. «Здесь, – он протянул мне большой учебник, – ответы на все ваши теоретические вопросы перед экзаменом». Я готов буду обсудить их, если у вас возникнут вопросы. Но искренне верю, что НЕ возникнут.

Он сделал ударение на «НЕ», я поняла, что на пути к заветной мечте проводника рядом со мной не будет.

– Спасибо за честность. Не буду обещать, что я вас не подведу. Нам придется терпеть друг друга, и единственное, что мы можем сделать, провести отведенное время максимально эффективно.

– Лиз, не обольщайтесь! Я не верю в чудесное исправление. Мне плевать, почему вы уехали из Нью-Йорка, мне еще больше плевать, почему вы вернулись, но я постараюсь сделать все, чтобы вы не получили степень – мне заранее жаль ваших будущих пациентов.

Я молча собрала все бумаги, направилась к выходу, бросив на прощанье: «До свидания». Ответа я не услышала.

Только отойдя от кабинета мне показалось, что керамическая чашка разлетелась вдребезги об стену. Что же, мать его, я сделала такого, чтобы Кайл Мэтьюс так меня возненавидел?

После консультации с Кайлом я позвонила матери маленькой Веры и договорилась, что приеду навестить ее через день, когда у меня будет полноценный выходной.

Чтобы как-то унять дрожь после этого ужасного разговора, я пошла на обход. Почти все маленькие пациенты находились в больнице максимум пару недель и после лечения отправлялись домой: наши врачи еще несколько месяцев отслеживали их состояние, но чаще всего ребята в больницу не возвращались.

Но в правом крыле на шестом этаже больницы было отделение, где находились те, кто никак не мог порадовать близких выздоровлением.