Глава 3

– Мы как будто поменялись местами, да? – Сэнсэй кривовато улыбнулся. Не то грустно, не то сакастично. И потянулся за сигаретами. Вообще мы с Евой не курили, но вот конкретно для этого разговора и для конкретного Сэнсея сделал исключение. И даже пепельницу поставил. Благо, в комплект с квартирой входила. Своих гонял на улицу курить.

– Знаешь, сейчас вдруг подумал, что шутки шутками, но в тебе и правда есть что-то… демоническое, – серьезно сказал Сэнсей, выпуская струю дыма. – Совсем недавно ты был какой-то пацан, который звезд фестиваля до туалета провожал. И вот я уже униженно помахиваю хвостом и прошу тебя принять себя в свою свиту.

– Брось, – усмехнулся я. – Ты же знаешь, что все совсем не так.

– В каждой шутке, о проницательный мой демон, есть только доля шутки, – без улыбки отозвался Сэнсей. – За эти полгода ты как будто расправил крылья. А я потерял. По собственной глупости все разрушил.

– Жизнь – штука непредсказуемая, – я пожал плечами. – Всякое случается. Ты же не мог знать заранее, что такое эта твоя скво. Уверен, я бы тоже повелся.

– Да не в ней дело, – поморщился Сэнсей. – Она просто поставила… гм… точку. С парнями и до нее было не все в порядке. Просто я был слеп. И не хотел видеть то, что творится у меня под носом.

– Не скажи, – я покачал головой. – Кристина тут высказала предположение, что Аня прицепилась к тебе весьма даже прицельно. Чтобы вбить клин между тобой и “Папоротником”.

– Но для чего? – приподнял бровь Сэнсей. – Какой смысл?

– Это только предположения, конечно, – проговорил я. – Но скажи, а кроме нее рядом с тобой не появлялось последнее время какого-нибудь душевного человека, искреннего поклонника твоего таланта?

– Хм… – Сэнсей с прищуром посмотрел на меня. – Продолжай.

– Схема простая, Сэнсей, – сказал я. – Устроить так, чтобы твоя группа с позором тебя изгнала, потом подобрать тебя в душевном раздрае, всячески обласкать, засыпать лестью, под это дело заключить кабальный договор и отправить тебя чесом по городам и весям, выжимая бабки из твоей популярности. Музыкантов можно и новых найти. А вот нового Сэнсея, очаровывающего любую публику своими пронзительными балладами и историями – нет.

– Кристина – это же та ослепительная блондинка? – уточнил Сэнсей. – Девушка Астарота?

– Ты же вроде давно ее знаешь, – хмыкнул я.

– Ммм… просто поверить не могу, что у этой куколки в голове такой зловещий калькулятор, – засмеялся Сэнсей.

– Думаешь, она не права? – спросил я.

– Напротив, – Сэнсей затушил в пепельнице недокуренную сигарету. – Скорее всего, на все сто права. И сейчас я очень отчетливо это понимаю. Значение всего этого… гм… нездорового движняка.

– Какого движняка? – я подался вперед.

– Ты же сам все только что расписал, – криво ухмыльнулся Сэнсей. – Душевный человек из одного сплошного почитания. Который как бы случайно все время оказывался на моем пути. Особенно в тех местах, куда меня то и дело таскала Аня. Забей. Права твоя блондинка. А я дурак. Но теперь уже ничего не исправишь.

Я промолчал. Ну да, разговор Сэнсея с кем-то из “Папоротника” я слышал. С его стороны, разумеется. Даже если специально не прислушиваться, все равно было понятно, что с той стороны Сэнсея агрессивно и зло послали. И никакие меры убеждения, никакое красноречие и даже извинения не сработали.

– Можно еще раз поговорить с твоими ребятами, когда они остынут, – предложил я. – Объяснить, что имел место рейдерский захват, что ты повелся, а теперь…

– Нафиг, – Сэнсей поморщился и махнул рукой. – Я накосячил, точка. Но, знаешь… Мне тут вчера на свадьбе один ваш увлеченный странным хобби приятель рассказал одну штуку. Про викингов. Было у древних скандинавов такое понятие “недопустимые речи”. Можно очень по-разному было отреагировать. И мне наговорили такого, что, пожалуй, я сам теперь не очень хочу воссоединяться.

Он поморщился так, будто хотел сплюнуть. Но вовремя вспомнил, что находится в квартире, а не на улице, и не стал.

– На хрен, – снова повторил он. – Забудь. Будем считать “Папоротник” пройденным этапом. Вчерашним днем. А поговорить я хотел о будущем. Нашем совместном, если тебя от такого словосочетания не коробит. Ну так что, демон-искуситель, примешь меня в свою свиту?

– Хм… – я изобразил зловещую улыбку. – Сейчас мне полагается извлечь из воздуха длиннющий свиток и потребовать от тебя расписаться кровью, да?

– Вот ты не поверишь, я бы даже не удивился, если бы что-то подобное произошло, – сказал Сэнсей.

– Хорошенького же ты обо мне мнения, – засмеялся я.

– Есть в тебе что-то демоническое, – снова повторил он.

“А ведь ты не так уж далеко от истины, – подумал я. – Чужой разум в каком-то смысле можно ведь считать и демоном…”

– Меж тем, в роли демона-соблазнителя сейчас выступаешь как раз-таки ты, – хмыкнул я.

Сэнсей бросил на меня удивленный взгляд.

– Сам подумай, – продолжил я. – Ты сидишь тут, на моей кухне, как бедный родственник. И просишь принять тебя в мою свиту. Готовая звезда. Прямо настоящая. Можно тебе все лето расписать концертами по городами и весям. И стричь бабки практически газонокосилкой.

– Да какие там деньги… – отмахнулся Сэнсей.

– Ха, – я покачал головой. Так-то мы буквально недавно проехались с небольшими гастролями “Ангелов С” и “Цеппелинов”. Так что я уже очень хорошо представлял, о каких именно деньгах идет речь в случае с Сэнсеем. Ну а то, что сам он плохо себе это представляет… То этому может быть несколько объяснений. Нынешний продюсер “Папоротника” лох и вообще толком не занимается концертами и гастролями. Или его вообще может не быть. И популярность “Папоротника” из-за этого активно идет на спад. В агонии мечется, можно сказать. Либо у Сэнсея может просто быть настроение такое. Когда что-то подобное происходит, мир принципиально видится такой штукой, в котором ничего хорошего по определению нет. Ты накосячил и поссорился со старым другом и компаньоном, а тебе чудится, что об этом уже не просто знает весь мир, а активно так знает. И уже даже стаскивает дрова для костра, на котором тебя планируют сжечь.

– Кстати, если ты и правда считаешь, что можно расписать мои гастроли и получить с этого каких-то денег, то я совсем даже не против, – сказал Сэнсей. – Ну, скажем так, готов к переговорам о процентах, количестве рабочих часов и все вот это прочее. А ты ведь серьезно?

– Отчасти, – кивнул я. – Понимаешь, моя философия насчет денег довольно простая. Их должно быть столько, чтобы о них не думать. И деньги сами по себе не стоят того, чтобы убиваться до кровавых соплей. Особенно сейчас.

– Да уж… – Сэнсей многозначительно хмыкнул.

– Вот как мы поступим, – сказал я, положив на стол открытые ладони. – Сейчас ты ляжешь спать и продрыхнешь честно до завтрашнего утра. Без полуночного самоедства, философии и всего такого прочего. А завтра я посажу тебя в машину, свеженького и протрезвевшего, и сдам на руки Василию. Концертный чес – это по его части.

– Василий хороший человек, – серьезно кивнул Сэнсей. – Как я понимаю, вы сработались?

– Вполне, – я пожал плечами. – Команды у нас разные, но мы, можно сказать, дружим семьями.

– Но ты же понимаешь, что если на повестке дня встанут деньги, то… – Сэнсей многозначительно приподнял бровь.

– Вот когда встанут, тогда и разберемся, – легкомысленно отмахнулся я.

Чертовски соблазнительно было ухватить за шкирку так удачно подвернувшегося Сэнсея и реализовать вот ту самую стратегию, частью которой была его скво Аня. Даже если “Папоротник” сейчас где-то на излете популярности, выжать из этого можно ого-го какие суммы. Вот только… В голове тут же возник список дел. Найти музыкантов, устроить тотальный обзвон, составить план гастролей, афиши, билеты, рекламная кампания… А еще и, я уверен, все это будет подогреваться и сопровождаться скандальными публикациями о распаде группы. Что с одной стороны сыграет этим самым гастролям на руку, с другой – обязательно повлечет и всяческие конфликтные ситуации. В список дел тут же добавился пункт “охрана и безопасность”, которыми я пока что легкомысленно пренебрегал. Но гастроли Сэнсея – это уже “большой шоу-бизнес”, а значит – дополнительная головная боль. И весь этот ворох дел обязательно вынудит меня отказаться от того, чем я сейчас занимаюсь. “Ангелочки”, наш медиа-холдинг, будущая модная площадка “Африка”… В общем, стопудово потребуется положить совочек и формочки новокиневской “песочницы”, засучить рукава и начать черпать… гм… всякое. Полной ложкой.

Хочу я этого?

Сложно сказать.

Какая-то часть меня азартно выкрикивала с дальних рядов подсознания: “Да-да-да! Это же офигенный шанс! Рви вверх, докажи всем, что ты самый крутой в этой части света!”

Я посмотрел на Сэнсея. Он улыбался, но выглядел все еще потерянным. Будто в голове как заполошные белки носились друг за другом пара мыслей, и обе они были вовсе не о грядущем успехе на много денег.

“Хороший человек Сэнсей”, – подумал я и ободряюще похлопал его по плечу. Здесь в девяностые он оказался одним из тех людей, на которых я, можно сказать, равнялся. Точнее, не совсем так. Он как-то всегда очень вовремя появлялся и говорил нужные слова. Настало время отдавать кармические долги.

Да нет же, черта с два!

Сэнсей всегда был тем человеком, которого я воспринимал как друга и наставника что ли. Не самого, может быть, близкого, в силу разных городов. Просто он не был “моим птенцом”, как я думал про “ангелочков”. Но точно был тем человеком, которому я бы точно помог спрятать труп.

Ну да, ну да. Тот самый мем, от которого меня неизменно бомбило. “Настоящий друг – это тот, кто поможет тебе спрятать труп”. И начинается измерение линейкой всех окружающих друзей на “настоящесть”. Подготовил ли пилу, есть ли у него три пакета… Корявая история. Настоящий друг – это не тот, кто тебе что-то там должен. Настоящий друг – это тот, которому ТЫ поможешь спрятать труп.

И вот сейчас я смотрел на Сэнсея и понимал, что вот он как раз и есть тот человек.

И что пофиг мне, сколько там прибыли извлечет из него хитрожопый и оборотистый Василий, и достанется ли из этого потока хоть что-нибудь мне.

Но вот в чем я точно был уверен, так это в том, что Василий в дело Сэнсея включится со всем возможным рвением.

– Ты замолчал, – прервал повисшую паузу Сэнсей. – Сложные мысли?

– Уже нет, – покачал головой я и подмигнул. – План все еще остается в силе. Ты сейчас идешь в спальню, накрываешься одеялом и засыпаешь. А утром я довожу тебя до Василия и оставляю вас наедине. Обсуждать проценты, рабочие часы и прочие важные и нужные вещи.

– А ты? – спросил Сэнсей.

– А меня уже ангажировала Наташа, у нее там какая-то сумасшедшая идея, которую нужно срочно-немедленно обсудить, иначе мир рухнет, – засмеялся я.

– Ты же понимаешь, что я тоже в деле? – серьезно спросил он. – Люблю сумасшедшие идеи и все такое… А то у меня создалось ощущение, что ты… как бы это сказать? Пытаешься от меня отделаться.

– Как раз наоборот, – улыбнулся я. – Ты сегодня уже задевал тему денег и дружбы. Я все взвесил и понял, что ты мне больше нравишься другом, а вовсе не курицей, несущей золотые яйца. Так что буду не против, если всю прибыль из твоей сложной жизненной ситуации извлечет Василий. А я буду втягивать тебя в сумасшедшие идеи, трепаться о высокой философии на кухне и заниматься прочими вещами, которыми обычно занимаются друзья. Как-то так, если по-простому.

– Я ведь уже говорил, что в тебе есть что-то демоническое, да? – Сэнсей расправил плечи и расслабленно откинулся на спинку стула.

*****

– Луна-парк сюда приезжал, – сказал Бегемот, пиная валяющийся на дорожке фантик. – Мне лет семь тогда было, что ли. Или меньше…

– Да, точно, – Света остановилась рядом со статуей пионерки с собакой. Почти целой еще, только рука отломана. – Жвачки “Педро”, комната страха. Конфетки эти странные, кисленькие.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – сказала Наташа.

– Серьезно? – удивился Бегемот. – Мне кажется, что в луна-парке тогда вообще все были! У нас весь двор туда точно ездил, и пацаны, и девчонки. И взрослые тоже, хоть и делали вид, что только из-за детей сюда едут!

– А, понятно, – Наташа хмыкнула. – Меня в такие места не водили никогда.

– А я там колечко выиграла, – Света погладила пальцем ствол старого дерева, на котором когда-то давно вырезали ножом “Любка+Сережа”. Здесь явно раньше стояла скамейка. Но в этот раз ее или не вынесли со склада. Или увезли в какое-то другое место. – Там был такой аттракцион, где нужно было шарики бросать. Много шариков сразу. Они попадали в лунки с номерами, а потом ведущий смотрел, что выиграла эта комбинация. Обычно были пакетики вот с теми самыми квадратными кисленькими конфетками или жвачка. Но там еще стояли игрушки всякие. А мне выпало колечко с розовым камешком. Мне все девчонки во дворе завидовали. До сих пор дома хранится…

Парк “Юбилейный” от нашего “Буревестника” был совсем даже недалеко. Пацаном я там неоднократно был, и среди моих тогдашних друзей этот парк котировался выше остальных. Он был здоровенный, диковатый, там было полно укромных полянок и непролазных джунглей. Ну и карусели всякие тоже были, не без того. Только вот этой весной он так и не открылся. Карусели так и остались стоять неподвижно, их даже на зиму никто не потрудился законсервировать. Никто не озаботился всякими мероприятиями и народными гуляниями на праздники. В общем, забросили его. И, насколько я знаю, таким он и простоит до начала двухтысячных. Заново за него возьмутся уже где-то в две тысячи десятом только. Вернут ему былую славу, блеск и величие.

– Жутковато тут, – сказал Бегемот, когда мы дошли до перекрестка двух асфальтовых дорожек, рядом с которыми была клумба с еще одной скульптурной композицией в центре. Тут было три пионерки. И пострадали они гораздо больше, чем та, первая. Так что может третья пионерка – это вовсе даже пионер. Просто макияж им нанесли одинаково вульгарный, кто-то постарался и раскрасил статуи в духе, так сказать, падших женщин. Помада красная, глаза до ушей, чулки сеточкой.

– Ой, я тебя умоляю! – скривилась Наташа. – Ты еще вспомни всякие рассказки про то, что по ночам здесь статуи ходят по дорожкам и пьют кровь случайных прохожих.

– Я не слышал ничего такого, – Бегемот на всякий случай убрал руку от одной из статуй. И сделал шаг назад.

– Серьезно? – Наташа посмотрела на него своими инопланетными глазами, и губы ее едва заметно дрогнули. – А между прочим, это правда! У нас один препод жил на Глушкова, а мама его – на старых Черемушках. И ему удобнее всего было ходить к ней и от нее через парк. Однажды она ему позвонила поздно вечером, что-то ей плохо стало. Он подорвался и побежал. А уже темно было, парк тогда еще закрывали на ночь. Он через забор перелез, потому что обходить получилось бы очень долго. А там на заборе табличка висела “Проход через парк в ночное время опасен для жизни”. И вот на этом самом перекрестке слышит он детский голос: “Дяденька, проводи меня к выходу, я потерялась!” Он смотрит, а там девочка-пионерка, вся белая, будто ее мукой обсыпали. Ему стало девочку жалко, он говорит: “Ну ладно, пойдем, только быстрее, а то я к маме тороплюсь…”

Наташа остановилась и критически осмотрела открывшуюся нам площадку со сценой и лавочками. Эстрада была жизнью побитая, конечно, но на вид вполне целая. Доски не сгнили, даже краска еще не совсем облупилась.

– А дальше что было? – нетрепеливо спросил Бегемот.

– Что дальше? – Наташа посмотрела на него недоуменно. Потом хлопнула себя по лбу ладошкой. – А, дальше! Ну, его сожрали, конечно. Вот те три пионерки. А утром, когда дети пришли в парк кататься на каруселях, они увидели, что у всех трех красные-красные губы. Вот как сегодня.

Последнюю фразу Наташа произнесла таким тоном, будто размышляла она вовсе не о судьбе несчастного препода, сожранного кровожадными пионерками, а прикидывала, подойдет эта вот парковая эстрада для ее идеи или нет.

– Это правда была такая история? – Бегемот опасливо оглянулся на оставленную за спиной скульптурную композицию.

– Блин, Дюша, ну конечно же нет! – выдержав паузу, прыснула Наташа. – Я только что все придумала.

– Наташа, блин! – с облегчением выдохнул Бегемот. – С тобой не соскучишься…

– Да и вообще сейчас день, так что не бойся, статуи пионерок боятся солнечного света, – немного подумав, добавила она. – Видишь, даже мамаши с колясками их не боятся.

Бегемот снова напрягся, но потом мы все вчетвером рассмеялись. Заставив вздрогнуть мамочку, катившую мимо нас своего малыша.

– Вообще я вас по делу сюда позвала, а не страшные истории рассказывать, – заявила Наташа и решительно направилась к сцене.