Цитаты из книги «В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль»

Люди чувствуют себя подавленными избытком потребительского выбора и при этом ощущают нехватку контроля над ситуацией.

Люди (по крайней мере, в относительно благополучных странах, где не вмешиваются более насущные потребности) говорят о тревоге, нечестности и страхе перед обязательствами.

экзистенциалистские идеи и взгляды настолько глубоко внедрились в современную культуру, что мы почти не думаем о них как об экзистенциализме.

Словно слившись с Бенетом, он тоже охвачен чувством, что все ускользает. Иногда, говорит Бенет, он чувствует изменение, потерю дыхания и памяти. Неужели он просто не понимает, что происходит? Может быть, это сон? «В конце того, что необходимо, я пришел туда, где нет дороги». Он встает, но в этот момент что-то чувствует: это паук, ползущий по его руке. Он помогает пауку вернуться в свою паутину, спускается к мосту и переходит через реку.

Действительно, вся книга показалась мне трогательной и заставляющей задуматься. В этом последнем романе Мердок дает нам представление о том, каково это – быть разумом (или Dasein), который теряет целостность и связь, но сохраняет способность выразить свой опыт словами и яростное желание сделать это – в пределах человеческих возможностей. Это феноменологическое желание разделяют Сартр, Бовуар, Мерло-Понти и все, кто представлен в этой книге, включая даже самого Хайдеггера.

Ее особенно привлекал хайдеггерианский образ разума как просвета в лесу, который она находила прекрасным (как и я).

Главным же долгожителем среди наших героев стал Эммануэль Левинас, который умер 25 декабря 1995 года, за три недели до своего девяностолетия.

Я с грустью думаю обо всех книгах, что я прочла, обо всех местах, что я видела, обо всех знаниях, которые я накопила и которых больше не будет. Вся музыка, все картины, вся культура, так много мест: и вдруг ничего. От них нет меда, от этих вещей, они не могут никого накормить. В крайнем случае, если мои книги все еще читают, читатель подумает: мало ли чего она не видела! Но та уникальная сумма вещей, тот опыт, которым я жила, со всей его упорядоченностью и случайностью – опера Пекина, арена Уэльвы, кандомбле в Баие, дюны Эль-Уэда, проспект Вабансия, рассветы в Провансе, Тиринф, речь Кастро к пятистам тысячам кубинцев, серого цвета небо над морем облаков, пурпурный остролист, белые ночи Ленинграда, колокола Освобождения, оранжевая луна над Пиреем, красное солнце, встающее над пустыней, Торчелло, Рим, все то, о чем я говорила, и то, что я оставила невысказанным, – нет места, где все это будет жить снова.

Внутри, у могилы, Ланцман прочитал отрывок из последних страниц третьего тома ее автобиографии «Сила обстоятельств», размышляя о смерти, жизни и потере. Она писала:

Ее похоронили рядом с Сартром на кладбище Монпарнас. Как и в случае с ним, ее тело положили в меньший гроб внутри большого, чтобы позже его можно было забрать для кремации.