ТОГДА

ГЛАВА -2: "ПЕПЕЛ И ТЕНЬ"

Дата: 13 апреля 2035 года

Я брёл сквозь пелену дождя, и мои ботинки вязли в липкой грязи Ниппон-Сина – города, застывшего в будущем, которого я сторонился, но которое теперь стало моим единственным укрытием. Ночь 13 апреля 2035 года обрушила на меня холодные струи, стекавшие по вискам и смешивавшиеся с коркой сажи, осевшей на коже с тех пор, как я покинул храм ровно месяц назад. Узкие улочки нижнего города обступали меня стенами из гнутого железа, изъеденного ржавчиной; их скрипучие изгибы дрожали под порывами ветра, источая запах промозглой пустоты, пропитанной тленом десятилетий. Над головой мерцали вывески, чьи огни – пурпурные, бирюзовые, ядовито-жёлтые – отражались в мутных лужах, напоминая мне о звёздах, которые я видел с Акико в детстве, лёжа на крыше заброшенного склада, пока мир ещё казался нам чем-то большим, чем этот клубок проводов, смога и отчаяния. Дроны прорезали небо, их гул напоминал скрежет стали о камень, знакомый мне по тем минутам, когда монахи выгоняли меня из храма, вынуждая натянуть капюшон ниже, пряча лицо от их бесстрастных линз, выискивавших каждый мой шаг в этом лабиринте из металла и теней.

Камень Они висел у груди, его жар пробивался сквозь ветхую куртку, стянутую с лотка уличного барыги три недели назад, когда последние следы моего прошлого растворились в потоках ливня, оставив лишь эхо шагов по камню святилища. Каждый его пульс отдавался в рёбрах, подобно слабому биению сердца, звучавшему в ту ночь, когда багровое сияние унесло её, бросив меня среди дымящихся обломков и угасающих голографических символов. Месяц минул с тех пор, как её голос затих в пустоте, с тех пор, как я потерял всё – храм, семью, себя. Монахи отвернулись, их взгляды сверкали холодом острее, чем лезвия, которыми они указали мне на дверь, а слова настоятеля – "Ты осквернил нас" – гудели в голове, подобно отголоскам молитв, оборвавшихся под моими пальцами. Изгнанный, я остался с этим артефактом, бросить который не мог – он был последней связью с ней, с той ночью, когда я верил, что смогу вырвать её из лап смерти. Его тепло стало моим единственным ориентиром, но оно же терзало душу, подобно раскалённому штырю, вонзавшемуся в грудь при каждом воспоминании о её лице – бледном, словно лепестки, тронутые искусственным светом, и её улыбке, растаявшей перед тем, как экран поглотила тьма.

Переулок дышал сыростью и едким дымом от жаровен, тлевших под рваными навесами; их языки пламени бросали дрожащие блики на потрескавшийся асфальт, где торговцы выкрикивали свои предложения – синтетическая лапша за три кредита, импланты с гудящими контурами, ломти хлеба, пропахшие затхлостью, но всё ещё находившие спрос среди тех, кому нечего было терять. Их голоса, хриплые и надрывные, сливались с рёвом электрокаров, оставлявших за собой шлейфы пара, поднимавшиеся к низкому небу, где кружили дроны, выслеживая добычу своими алыми огоньками. Моя киберрука скрипела под напором влаги, её ледяной металл дрожал в суставах, измученных бессонницей, грызшей меня с тех пор, как я перестал закрывать глаза. Последний кусок хлеба, проглоченный позавчера, ушёл вместе с остатками кредитов, заглушив голод, урчавший в животе, словно двигатели мастерских, гудевших за углом, где чинили обломки машин и людей.

Я шагал дальше, шаги вязли в лужах, чья поверхность рябила от капель, отражая кривые линии света, и каждый удар подошвы отзывался болью в груди, где совесть шептала мне сдаться, рухнуть в грязь и забыться. Но я не мог – её дыхание, тонкое, как шелест ткани, звучало в пульсе Камня, удерживая меня над пропастью. Её образ мелькал в отсветах на мокрых стенах, в шорохе воды, стекавшей с покосившихся карнизов, и я проклинал себя за это – за неспособность удержать её, за веру в артефакт, за цепи, которые я сам выковал, неся его на груди. Моя живая рука дрожала, пальцы цеплялись за край куртки, промокшей до костей, и слёзы обжигали веки, растворяясь в ледяных струях, проникавших под кожу. Куда я направлялся, я не знал, но продолжал идти – остановка сулила конец, а я ещё не был готов его встретить, пока Камень шептал мне, подобно монахам, чьи мантры я больше не мог произнести.

Город жил вокруг, пульсируя своим ритмом – дроны рассекали воздух, их алые точки мелькали в вышине, словно маяки, знавшие обо мне больше, чем я сам. Торговцы горланили, их крики тонули в вое машин, оставлявших за собой запах палёного пластика и озона, пропитавший воздух до удушья. Я видел людей – в лохмотьях, с мигающими имплантами, их лица, измождённые, но живые, вызывали во мне зависть: они цеплялись за этот мир, зная, ради чего, а я блуждал без цели. Моя киберрука сжималась, металл звенел под давлением, и её холод смешивался с теплом Камня, пульсировавшего под тканью, напоминая мне о том, что я утратил. Я стал тенью среди неоновых огней и смога, не понимая, кем сделаюсь дальше, но ощущая – её голос, звучащий из пустоты, держал меня, как якорь в бурю.

Я свернул в узкий проход, где стены из покорёженного железа сжимали плечи, их ледяная поверхность пробирала сквозь куртку, липнувшую к телу, а свет угасал за поворотом, оставляя лишь тусклый отблеск фонаря, мигающего вдали, словно угасающий пульс в ночи. Дождь стекал с капюшона, капли падали в грязь, смешиваясь с маслянистыми разводами под ногами, и сырость пропитывала меня, заставляя кости ныть от изнеможения, накопившегося за недели скитаний. Улочка казалась мёртвой, её тишина давила на виски, но я знал – это иллюзия; Ниппон-Син не засыпал, его тени шевелились в углах, скрытые от глаз, поджидая свою минуту. Моя киберрука дрожала, металл звенел при каждом шаге, и я сжал её, пытаясь унять озноб, терзавший меня с тех пор, как я оставил храм позади.

Шаги за спиной вспороли тишину, их звук пробился сквозь гул ливня, словно треск искр от оголённых проводов, и я застыл, ощутив, как холод сковал грудь – не от воды, а от инстинкта, кричавшего мне бежать. Обернувшись медленно, я надеялся увидеть лишь мусор, гонимый ветром по асфальту, но они уже стояли там – трое, их фигуры вырисовывались в сумраке, подобно силуэтам машин, круживших над рынком в те дни, когда я ещё мог купить еду. Киберпанки – маски с мигающими линзами, пылавшими красным, как очи статуй в храме, скрывали их лица, а руки, усиленные имплантами, гудели энергией, провода торчали из лохмотьев, напоминая жилы, проступавшие в цифровых потоках. Их лидер шагнул ближе, высокий, с клинком, чьё голубое лезвие шипело под дождём, и оскалился, его голос резанул воздух:

– Новенький, да? Гони кредиты, или мы вырежем их из тебя вместе с твоей жестянкой.

Мой киберглаз мигнул, сканируя их – трое против одного, их импланты, старые, но острые, как лезвия стражей храма, не сулили мне шансов. Я был измотан, голод грыз внутренности, ноги подгибались, словно ржавые балки подо мной, и сердце стучало, подобно барабанам той ночи, когда Акико ускользнула из моих рук. Отступив, я поскользнулся на мокром асфальте, оставляя следы в грязи, и сжал Камень, ощутив, как его жар растёкся по ладони, словно откликнувшись на мою мольбу.

– У меня ничего нет, – прохрипел я, голос дрожал, как сигнал старого передатчика, но они не слышали, их линзы мигнули, выхватив меня, подобно дронам, выслеживавшим добычу.

Лидер метнулся ко мне, его клинок – плазменный резак с раскалённым краем – сверкнул, как дуга разряда, осветив переулок вспышкой, что напомнила мне ночь, когда энергосети города мигнули и погасли под перегрузкой. Я рухнул назад, колени врезались в бетон, отдача загудела в суставах, а лезвие рассекло воздух над головой, оставив шлейф ионизированного газа, чей резкий запах смешался с вонью мокрой грязи и ржавчины. Его оружие шипело, треск разрядов дразнил меня, пока двое других заходили сбоку, их экзоскелеты гудели низким тоном, сервоприводы в кулаках щелкали, готовые размозжить мне рёбра, как прессы дробят металл в цехах. Мой киберглаз сканировал их – тепловые контуры мелькали в интерфейсе, отслеживая движения, – но разум онемел, паника сжала виски, как токовые клещи, что я видел в руках техов, и пот стекал по лицу, солёный и липкий, смешиваясь с дождём, что хлестал по асфальту.

Я сжал Камень сильнее – твёрдый, холодный, с острыми гранями, что впивались в кожу цепляясь за него, как за провод под напряжением, что я однажды схватил в мастерской, надеясь, что он выдержит. Я не знал, кому кричал внутри себя: "лишь бы выжить, лишь бы не стать ещё одним пятном в этом переулке". И тогда жар вспыхнул в груди – ток, пробежавший от ладони вверх по нервам, где адреналин смешался с биотоком, что гудел в моём теле под ударами сердца.

Камень отозвался – его структура завибрировала, кристаллы внутри сжались под давлением моих пальцев, и накопленная энергия, что дремала в его ядре, высвободилась. Стресс – мой скачок пульса, дрожь мышц, ток в венах – стал катализатором: биоток усилил резонанс кристаллов, и они преобразовали его в поле сжатой энергии, что рвануло наружу, как ударная волна от взрыва. Она ударила их – плотная, невидимая, но ощутимая, как порыв ветра от турбин, – швырнув тела в стены с глухим треском, что отозвался в узком пространстве. Железные панели прогнулись под их весом, как листы в ангарах под молотом, и они рухнули, маски на их лицах мигали, теряя питание, а плазменный клинок лидера коротнул в луже, его свет угас в воде, как гаснут фонари, когда цепь рвётся. Задыхаясь, я смотрел на свои руки, дрожавшие под ливнем, и видел, как тонкие линии света проступили на Камне – алые, мерцающие, точно следы разрядов на его поверхности.

Они пульсировали – траектории энергии, что вырвалась из кристаллической решётки, и тепло от них проникало в кожу, отдаваясь током по нервам, как гудение старых генераторов в цехах. Мой киберглаз фиксировал их, проецируя данные на сетчатку – температура Камня подскочила, излучение усилилось, – но я не понимал, как это сработало. Они стонали в грязи, их голоса тонули в шуме дождя, смывавшего их кровь, смешанную с маслом из треснувших экзоскелетов, и я стоял, дрожа под ливнем, заливавшим переулок. Разум кричал бежать, бросить Камень, забыть, но я не мог – его жар стал частью меня, как киберрука, как шрамы, что ныли в костях. Взглянув на них, корчившихся в месиве, я ощутил, как страх смешался с силой, что я не звал, но теперь владел. Сжав Камень крепче, я почувствовал его отклик – слабый гул, пробивший холод, – и понял: это не конец, а начало пути, остановить который я не в силах.

Я остался один под ливнем, и красные линии на руке угасали, оставляя слабое тепло, струившееся сквозь холод кожи, подобно углям, тлевшим в храме в ту ночь краха. Дождь барабанил по капюшону, заглушая стоны киберпанков, корчившихся у моих ног, их голоса растворялись в потоках воды, смывавших их кровь с асфальта, оставляя тёмные пятна, блестевшие под тусклым светом фонаря вдали. Моя киберрука дрожала, металл скрипел под напором влаги, и я смотрел на Камень в ладони – чёрный, как безлунная ночь над городом, его гладкая поверхность напоминала обсидиановые статуи храма, но внутри что-то шевелилось, подобно зверю, выпущенному мной в ту ночь, когда я пытался спасти её. Это был не просто артефакт, не просто память – это была сила, непостижимая и пугающая, заставлявшая меня дрожать сильнее, чем клинки, лежавшие теперь в лужах, их плазма угасла, как надежда, растаявшая месяц назад.

Я смотрел на него, и мой киберглаз мигнул, фиксируя его пульс, отдавшийся в ладони, подобно эху её дыхания, звучавшего в ту ночь, когда её веки сомкнулись. Его жар был живым, пробиваясь сквозь кожу, как ток мастерских, и я ощущал его взгляд – не глазами, а чем-то глубинным, цеплявшимся за мою душу, подобно монахам, державшимся за свои молитвы, когда я ещё был среди них. Мой разум закружился от вопросов, терзавших меня острее, чем лезвия этих бандитов – что это было? Почему он откликнулся на мой страх? Что он сделал со мной?

Дождь стекал по щекам, смывая грязь и слёзы, обжигавшие веки, и я ненавидел себя за это – за неспособность удержать её, за веру в артефакт, за цепи, которые я сам себе надел. Моя живая рука дрожала, пальцы цеплялись за край куртки, и холод пробирал до костей, смешиваясь с жаром Камня, пульсировавшего в такт моему сердцу. Я хотел швырнуть его в лужу, утопить в грязи вместе с кровью этих бандитов, но не мог – он стал частью меня, как шрамы, выжженные в душе, как её голос, шептавший из пустоты. Сжимая его сильнее, я впился ногтями в его гладкую поверхность, и он отозвался – слабым толчком, пробившим ладонь, подобно обещанию или угрозе, которых я не мог разгадать.

Я вспомнил, как монахи напевали мантры, их голоса сливались с гулом серверов в ту ночь, когда я думал, что перепишу судьбу, и как их глаза резали меня, выгоняя из храма. Теперь я был изгнанником, тенью в городе, сиявшем неоном и дымом, не зная, кем стану, но чувствуя – Камень был больше, чем память. Он жил, он был силой, вызванной мной, и он требовал чего-то – понимания, контроля, может быть, подчинения. Мой киберглаз фиксировал его, отражая красный свет в лужах, и я видел, как он пульсировал, подобно сердцу, бившемуся в ту ночь краха. Я не мог уничтожить его, не мог забыть, и страх смешался с решимостью, поднимавшейся во мне, как жар, струившийся по руке.

Сеть – там были ответы. Я слышал о ней от торговцев, выкрикивавших о товарах под навесами, от хакеров, шептавшихся в барах о цифровой бездне, где можно найти всё – следы ушедших, тайны города, может быть, её. В храме монахи говорили о мантрах, плывших в воздухе, но я никогда не погружался в её глубины, как они. Теперь я должен был – Камень звал меня туда, его шёпот напоминал голос Акико, звучавший в ту ночь, и я не мог отвернуться. Разум кричал бежать, бросить его в грязь, забыть, но я знал – это невозможно. Он был моим проклятием, моим якорем, и я должен был понять его, узнать, что он сделал, чего хотел от меня.

Прошептав:

– Что ты такое? – я утопил голос в шуме ливня, и Камень отозвался слабым толчком, его тепло пробилось сквозь ладонь, подобно свету, озарявшему храм, когда её улыбка угасла.

Сжимая его сильнее, я дрожал, но знал – это мой путь. Я больше не монах, не брат, я – кто-то иной, и сеть стала моим следующим шагом. Дроны гудели в вышине, их алые огоньки мелькали, словно глаза, следившие за мной, и я шагал вперёд, оставляя киберпанков в грязи, их стоны затихали за спиной, подобно эху той ночи, которую я не мог забыть. Дождь смывал кровь с рук, но не вину, жегшую меня изнутри, и я чувствовал – Камень вёл меня, как тень, которую я не мог сбросить, как голос Акико, шептавший из пустоты.