2

Ты наверняка слышал, как иностранные студенты говорят, что здесь все типично американское.

В первую очередь название. «Калифорния Дрим».

Широкие окна, красные диваны, серебристые столы. Почти во всю длину барная стойка, запах сладких коктейлей, жареных бургеров и сваренного кофе, обновляемого под людской гул и шипение мяса с открытой кухни.

Я не ем мясо, но люблю иногда приходить. Из-за ванилина. Им пахнет слоеная выпечка с ореховым кремом. Коктейль со вкусом сникерса пахнет сникерсом, и это моя любимая категория сладкого.

Вы уже на своих местах. Как всегда, у окна за последним в цепочке столом, рассчитанным на большую компанию.

Когда освобождается место позади вас, сажусь лицом, не привлекая особого внимания. Мне нет смысла себя прятать.

Сегодня кутаюсь в золотую кофту с косой молнией и капюшоном из искусственного меха. Не из соображений психологичной защиты. По крайней мере, не сегодня.

Я проснулся в половине десятого и, прежде чем прийти в закусочную, прогулялся вдоль реки Чарльз до центрального общественного парка. Телепортация из голубой краски мороза в желтую отапливаемого кафе закономерно щекочет кожу легким ознобом.

Греюсь черничным чаем и балуюсь запахом ванилина.

– Что ты думаешь по этому поводу? Юни? Юни!

Юни сидит ко мне лицом, но и смотреть не нужно, чтобы знать, как он кривится на слащавое уменьшительно-ласкательное и показательно отстраняется:

– Я думаю, что тебе нужно уменьшить количество парфюма, который ты выливаешь на себя по утрам.

– Ну, Юни-и-и, мне совершенно не хочется выражать свои мысли на бумаге, а вдруг их потом прочтет Мерлин!

Дакоте Каннин всегда удается быть выборочно невнимательной. Это один из тех завидных даров, который вручают феи при рождении.

– А вот вдруг он очередная реинкарнация Шекспира, – Лиен сидит спиной, но мне видно, как его личные драгоценные палочки тычут в собеседницу, – а ты не хочешь этого замечать.

Я давно понял, что твой друг повсюду носит их с собой, так и не сумев договориться с четырехзубцовым европейским прибором, которым пользуются в этой стране.

– Кто Шекспир?! Мерлин – Шекспир? – Юни на это закатывает глаза и буквально наваливается локтем тебе на спину. Ты не реагируешь, так и продолжаешь лежать головой на сложенных на столе руках. – Рехнулся, что ли, совсем?

У Дакоты занятный акцент и особая тональность голоса: он летит вверх, по-царски распушая хвост. Американцы любят говорить, что это «фишка» британцев. А ирландцы даже среди британцев – извечный повод переглянуться, сдерживая улыбку.

– Реинкарнацию Шекспира я почувствую за километр.

Юни смотрит искоса и говорит, что у Дакоты поэтическое воспаление мозга. Он очень занятный человек. Антикомик, но, если прислушаться, можно посмеяться от души.

Мне он в свое время сразу понравился.

Они с Дакотой встречаются уже восемь месяцев, правильно? Ты говоришь, у них высокие отношения. «Выше только Эмпайр Стейт». Падать замертво не дают ограждения, свойственные Юнину с рождения. Я заметил, что он умеет притворяться глухонемым. Это тоже дар фей.

– Скажи это тем парням, в которых ты ошиблась.

– Все, не ворчи. – Дакота показательно отмахивается.

Кинематографично. Изящная ладонь перебрасывает за спину густые локоны.

Эта девушка считается очень привлекательной. Шикарные клубничные волосы, великолепная фигура и глаза с полотен Маргарет Кин. Вполне заметно, что ей это все отлично известно. Когда человек знает, или верит, или думает, что красив, другие определенно начинают это замечать. Мне потребовались столетия, чтобы открыть для себя силу человеческой мысли.

Твоего друга Юнина мне отчего-то сложно назвать просто парнем или даже юношей. Смотрю на него – и приходит на ум нечто литературное вроде «невысокого роста молодой человек азиатской наружности в очках с квадратной оправой».

Знаю, что он учится на факультете русского языка и литературы, много курит, иногда цитирует Маяковского и часто засиживается в Мьюгаре, пока не стемнеет и вы с Лиеном не явитесь, чтобы выгнать его оттуда.

– Я не хочу выполнять это задание. Вот нахрена оно надо…

– Угомонись. – Доминик Моно по обыкновению очень терпеливый, но, когда дело касается Дакоты, у многих в потоке подтасовываются карты личной натуры. Раздражители – слово грубое, но ты же знаешь, что лучше взбалмошных экстравертов никто не потрошит чужие защитные панцири. – Тебе же не обязательно описывать свои чувства и на каждой странице признаваться, как в девятом классе ты не добежала до туалета, про…

– Тш-ш! Потише!

Я достаточно тайный слушатель, чтобы знать, что Доминик с Дакотой лучшие друзья еще с детского сада. Они везде вместе. Музыкальный кружок в начальной школе, театральный в старшей, один факультет в Бостонском.

– Выбери какую-нибудь тему, например, опиши свой скрапбукинг, и ничего в этом сугубо личного.

– Мне скрапбукинг описывать все семь дней подряд?

– Это как больше нравится. – Лиен звучно запивает жареную курицу колой в самом маленьком из стеклянных стаканов. Твой друг слишком часто жалуется, поэтому мне известно, что у этого будущего фотожурналиста хронический гастрит. Есть какое-то олицетворение милой глупости в том, что ноль три литра газировки кажется ему достаточной жертвой, способной полностью покрыть жареную курицу в кисло-сладком соусе. – Говорить о нем часами тебя не смущает, значит, найдешь и что написать. Закончишь про скрапбукинг, можно переключиться на твою прабабушку и любовь к хлебцам.

Дакота, естественно, недовольна:

– Если я целую неделю буду писать про скрапбукинг и хлебцы, у меня упадет самооценка.

– Тогда напиши советы по ее поднятию, ты же отлично в этом разбираешься.

– Тогда это будет похоже на мой канал, все сразу догадаются.

– Заканчивай раздувать из этого проблему, – режет под корень Юнин. Оборачивается и сверкает миндалем глаз, спрятанных за линзами очков.

Внутри себя улыбаюсь.

Потому что все. Это магия фей.

Взбалмошный экстраверт опускает плечи, предположительно дует губы и отворачивается к окну. За ним сегодня все еще январь, по-прежнему скупой на свое белое золото. Его стружка разбросана в самых странных местах, как остатки разорванных листовок.

Сегодня выглянуло солнце. Лишенное всякой инициативности, бедно греет облака, лезет через окна, подогревая участки столов, и делает немного более терпимым сильный ветер, поднявшийся еще с четверга.

На фоне богатого освещения закусочной как зерна таинственного чего-то.

Пыльца.

Вяло и ласково распыляется по трубам солнечных лучей.

Я могу не слышать звуки и концентрироваться только на природе с ее личными кистями, палитрами и стержнями карандашей. Мне нравится. Я обожаю.

Возможно, такова суть нашего вида, но мне приятнее считать свою любовь сильнее навязчивых законов генетики.

– Джей.

Любое из твоих имен всегда царапается без предупреждения. Включает звук, и кисти гремят, падая к чужим ногам. Я тоже проигрываю. Закрываю глаза. Дышу.

Выдыхаю.

– Джей!

Самое худшее – это другие краски. Мои личные. Те, что внутри.

Самое опасное – то, как спонтанно и невыносимо они мажутся где-то между животом и грудью, когда я просто слышу одно из двух твоих имен.

А глаза сдаются.

Всегда сдаются. Открываются, насильно оставляют этот цвет зимы за окном и заставляют снова повернуться к столу напротив. Заставляют на тебя смотреть.

– Подъем! – Лиен несильно пихается под столом, дергаясь всем телом.

– Да оставь, пусть спит.

– Я хочу напомнить, что по первоначальным инструкциям этот вечно спящий придурок был заявлен как друг, окей? – Судя по движениям рук, Лиен протирает свои палочки. – С пометкой «мобильная и бодрствующая модель», так? А оказался с брачком.

– И?

– Никого не смущает, что он стал похож на кота? Либо спит, либо ест, а что делает ночью – точно не известно.

– Как будто в первый раз. – Юнин убирает локти со стола, позволяя официантке забрать пустые тарелки. – Пора бы уже привыкнуть.

– Проснись и пой, слипинг бьюти. – Доминик сидит ближе всех: ему несложно вытянуть руку и щелкнуть тебя пальцами по лбу с явными отметинами неудобной позы. – Первый час дня, суббота, год девятнадцатый, война закончилась.

Ты – слипинг бьюти – всегда поначалу щуришься. Потом потягиваешься, сцепив ладони на затылке. Очень беззастенчиво, так, что задирается серый лонгслив и оголяется линия живота и шнуровка хлопковых джоггеров.

– Ты как с попойки.

Юнин всегда прямолинеен, а ты никогда не реагируешь враждебно.

Выпрямляясь, оказываешься в самом эпицентре того единственного участка, который захвачен крохотной порцией солнца. Такой забавный, когда приходится щуриться и склоняться в разные стороны, чтобы найти возможность спрятаться.

И когда морщишься. Просто потому, что солнце тебе докучает.

– Ты выбрал, о чем будешь писать? – Это, конечно, Дакота. Не дает времени освоиться в мире яви и единственных шансов. Валит грузом неумолимого времени.

А тебе не до этого. Мир должен ждать, пока ты приходишь в себя после обрывочной полудремы, в которой провел последний час. Доминик над тобой смеется, отмечая глупый дезориентированный вид, а ты как будто не слышишь: все никак не можешь найти удачную точку в тени и убрать с лица волосы.

Сегодня спросонья штормовая буря, заливающая брызгами глаза и путающаяся мачтами в ресницах. Запорошенный помятый лоб и щеки с отпечатками сна.

– Где писать и о чем? – Ты по-прежнему занятно щуришься и теперь пробуждаешь связки, откашливаясь.

– Задание Симмонса!

– Я уловил что-то про скрапбукинг и хлебцы. Откуда взялся профессор Симмонс?

Лиен ожидаемо возводит очи горе. Он заведомо уверен: ты ни черта не знаешь, потому что проспал все полтора часа социологии.

На самом деле, только минут пятьдесят.

А Дакоте все это только на руку. Она меняет центр внимания и ожидаемо набирает воздух в легкие, чтобы изложить всю суть. Вы с ней с одного факультета, так что тебе полезно послушать.

Я слушаю тоже.