Цитаты из книг автора «Светлана Барсукова»

Таким образом, дефицит товаров потребления и продуктов питания порождал терпимость власти к экономической инициативе, не подчиненной плану и осуществляемой вне централизованного ресурсного потока. Это могла быть как легальная частная собственность (колхозные рынки, артели тому пример), так и теневая практика[80]. У власти не было выхода, если не считать таковым сосредоточение всех ресурсов на борьбу с недовольством населения. Однако при расширении частной инициативы или при смене политической температуры эта деятельность пресекалась, порой довольно жестоко. Перегнуть палку власть не боялась, так как благодаря неослабевающему дефициту деятельность частников была заведомо прибыльной, что обеспечивало их регенерацию при малейшем послаблении режима. Подведем итоги. Во-первых, советская «вторая экономика» не может рассматриваться как аналог мелкого товарного производства в рыночной системе. Даже при стабильном и доброжелательном отношении государства «вторая экономика» социалистического типа (в отличие от малых предприятий капиталистической системы) обычно представлена легально нерасширяющимися, самоограничивающими свой рост предприятиями, где доход не инвестируется в расширение. Во-вторых, «вторая экономика» получает шанс на развитие только за пределами легальных границ, что является естественным следствием структурной позиции «второй экономики» в социалистической системе.

Судебные разбирательства проходили часто закрыто, поскольку выявляли простой факт: без патронирования со стороны плановой экономики, без негласного благословения официальных лиц нелегальная экономика не могла бы существовать.

Итак, в силу ряда причин советская хозяйственная система объективно нуждалась во «второй экономике», но оставляла ей лишь теневой путь к расширению и развитию. «Самодеятельность» предприятий и граждан довольно эффективно гасила дефицит, связывала «горячие» деньги, создавала стимулы к увеличению доходов, и в силу этого власть смотрела на нее сквозь пальцы. Но эта же «самодеятельность» становилась объектом репрессий, как только ее масштаб превосходил отведенные ей рамки.

Но протеста не происходит. Система устойчива. В значительной мере потому, что «вторая экономика» создает для человека нишу, компромисс между идеологическими лозунгами и готовностью людей жить под ними.

«Вторая экономика» создавала возможность реальной дифференциации в условиях номинального равенства.

Интересное исследование, посвященное сравнению оплаты неквалифицированного труда в государственной и «второй экономиках», провел Г. Гроссман [Grossman, 1988]. В 70-е годы он опросил более тысячи недавних мигрантов-мужчин из разных республик и регионов СССР на предмет рыночной стоимости мужской стрижки. Под рыночной ценой понималась стоимость услуг частного мастера или же прейскурантная стоимость в государственной парикмахерской с учетом чаевых. Оказалось, что чаевые «доводили» фиксированную цену до рыночного уровня, составляя примерно 40% от фиксированных расценок [Grossman, 1988, р. 171]. Почему Гроссмана интересовала стоимость стрижки в СССР? Дело в том, что еще в 1949 г. в Париже вышла книга Дж. Форестье, где в качестве «эмпирического закона» утверждалось, что цена на мужскую стрижку (вместе с чаевыми) примерно равна оплате одного часа неквалифицированного труда в этой стране. Это утверждение было сделано на эмпирическом материале трех городов (Каир, Париж, Нью-Йорк). Позже в разных странах и в разное время находились желающие проверить эту зависимость и, по крайней мере, в рыночных экономиках, она подтверждалась. Сам парижский ученый объяснял этот феномен относительным постоянством производительности труда парикмахера и неквалифицированного рабочего во времени и в пространстве. Гроссман внес коррективу: производительность труда меняется, но схожим образом. Если этот «эмпирический закон» верен

В этой связи отметим некорректность межстранового сравнения и политических спекуляций, делающих выводы об относительной дешевизне советских товаров. Действительно, оптовые и розничные цены в государственной торговле были относительно низкими, но реальный доступ к товарам и услугам предполагал дополнительные затраты в форме взяток, чаевых, или же обращение к услугам черного рынка, где цены были

…Чем выше дефицит какого-либо материала, тем больше его накапливают» [Корнаи, 1990, с. 124, 125]. В результате дефицит на макроуровне сосуществует с затовариванием на микроуровне.

воровство. Речь идет о разворовывании общественной собственности. Эта практика носила тотальный характер и воспринималась как естественное право советского человека, как одно из не оговариваемых, но подразумеваемых условий трудового контракта с государством. И дело не только в получаемой таким образом существенной надбавке к заработку строителя коммунизма. Воровство являлось материальной базой «второй экономики». Впрочем, оно могло и не иметь осязаемой формы. Скажем, использование служебного транспорта в личных целях являло собой, скорее, воровство рабочего времени. Существовали и более изощренные формы воровства. Речь идет о списании части произведенной продукции, которая проводилась по документам как пропавшая при транспортировке, хранении и пр. Затем такая продукция могла быть реализована на черном рынке. Но было бы упрощением думать, что целью подобных действий была исключительно личная выгода. Зачастую подобные нелегальные действия были призваны упрочить положение руководства, добивающегося такими нелегальными операциями бесперебойной работы предприятия. Так, списанная продукция могла быть обменена на тот компонент производственного процесса, оперативный доступ к которому был крайне затруднен бесконечными административными согласованиями;

контекстуальности и пластичности.