Редактор В. Коростелев

© С. Терсанов, 2019

© В. Коростелев, 2019

ISBN 978-5-4496-5541-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

3 октября 1941 года, будучи молодым лейтенантом, я приехал в Харьков в распоряжение военного совета Юго-Западного фронта. В Харькове я узнал, что почти все войска фронта вместе с полевым управлением находятся в окружении вражеских войск, в большой излучине Днепра.

Это было Киевское окружение, – «большой котел», как называли его тогда немцы. Внутри этого «котла», в результате расчленения окруженных войск, образовалось несколько изолированных друг от друга очагов сопротивления, «малых котлов». Самым стойким из них был очаг, где сражалась 26-я армия под командованием генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко, зажатая превосходящими силами противника в Оржицком районе Полтавской области, в междуречье Днепра, Сулы и Оржицы.

В Харькове задачи фронтового управления выполняла небольшая оперативная группа при Главнокомандующем войсками Юго-Западного направления. Она организовала прием, учет и распределение по частям выходящих из окружения военнослужащих. Для них было создано несколько сборно-пересыльных пунктов. В один из таких пунктов на временную работу я и был направлен.

Почти четыре месяца шли к нам окруженцы. Одни пробивались через линию фронта боевыми отрядами в военной форме, с оружием и личными документами, другие – мелкими группами или поодиночке, в ужасном гражданском тряпье, без оружия, но с личными документами и даже с орденами. Третьи – приходили и вовсе оборванными, во вшах, без оружия и документов. До февраля 1942 года шли они темными студеными ночами, ползли по заснеженным полям – измученные, истощенные, обмороженные…

С интересом и большим сочувствием выслушивал я их рассказы о неравных боях в условиях полного окружения и мытарствах на оккупированных врагом землях Украины. Потрясенный услышанным, я дал себе слово, что после войны, если останусь жив, поведаю об этом всем людям.

Много лет после войны я еще служил в армии. В отпускные месяцы я напряженно работал над задуманной книгой. Исписано было немало бумаги, но чем дальше, тем больше я убеждался, что работаю вслепую и что без личного ознакомления с местом событий не обойтись.

В конце лета 1949 года побывав в Киеве, Лубнах и Оржице, я познакомился со многими старожилами – очевидцами Киевско-Оржицкого сражения. Материал и впечатления пополнились, работа продолжалась, но… опять не так успешно, как хотелось. Недоставало главного – документов.

После увольнения в запас я поступил на работу в Центральный архив Министерства Обороны на должность старшего научного сотрудника. В этом архиве хранятся все документы войсковых штабов военного периода. Но, к моему большому огорчению, документов полевого управления 26-й армии, ее соединений и частей не оказалось. Все они были уничтожены в окружении. Мне удалось разыскать много письменных свидетельств вышедших из окружения офицеров, политработников и солдат Юго-Западного фронта, а также трофейных дел и карт, в которых в разной мере отражены боевые действия войск обеих сторон в условиях полного окружения. Эти документы мною были изучены и использованы в работе над книгой.

Таким образом, общая военная основа описанных в этой книге событий строго документальна. Хронология их почти почасовая. Решения и действия военачальников обеих сторон показаны так или почти так, как было на самом деле, либо должно было быть, судя по действиям руководимых ими войск.

Фамилии, имена и звания командиров советских соединений, действовавших в этом районе, кроме Дубнищева, а также руководящих работников фронтового и армейского звена, кроме Жасминова, не изменены. Фамилии командиров немецких соединений – 48-го танкового корпуса и 16-й танковой дивизии – тоже настоящие.

Боевые эпизоды взяты мною или из архивных документов, или из рассказов участников и очевидцев сражений. Правда, описание их проводилось с глубокой творческой детализацией, хотя и в ней я старался быть как можно ближе к тому, что происходило на самом деле.

Светлой памяти павших воинов

юго-западного фронта (первого)

посвящается

«Солдаты! Идя на восток, вы шагаете по собственным имениям».

(Из приказа А. Гитлера)

«Смерть фашистским захватчикам!»

(Из приказов И. В. Сталина)

«Храбрые русские воины! Каждый из Вас есть спаситель Отечества! Россия приветствует Вас сим именем».

(М. И. Кутузов)

Вместо пролога

Сичень – это январь… Меткое название дали ему украинцы: весь месяц сечет, будто тончайшими ледяными иглами, до самых костей просекает жестокий морозный суховей. Все, что осталось зимовать в просторных, открытых степях юго-восточной Украины, стонет и корежится под его стремительным натиском. Стонут слабо прикрытые снегом поля с затерявшимися в них одинокими деревцами и кустиками; стонут редкие в этих краях, почти до дна закованные льдом речки; рассыпается в пыль разбросанный повсюду бурьян-старьевик. Но леденящий ветер неумолим и алчен. Взвихряя поземку, зловеще посвистывая, он дерзко врывается на широкие улицы степного города, и от его леденящих поцелуев все покрывается мохнатым серебристо-белым инеем. Бледное зимнее солнце сиротливо бродит почти на уровне городских крыш. Обледеневшие окна одноэтажных домов, словно безжизненные бельма слепцов, безучастно глядят на страшные людские страдания.

Кряхтя и задыхаясь на морозном ветру, горожане плотнее запахиваются в одежду, ежатся, на ходу растирают окоченевшие носы и уши, потешно подпрыгивают, а утоптанный на тротуарах снег отзывается на удары каблуков сильным сухим визгом. Иногда сильно озябшие люди посматривают вверх, на солнце. Сдавленное багрово-оранжевым сиянием, как ржавым обручем, оно сквозь мутную пелену неба бросает на стонущую от мороза землю слабые, совсем не греющие лучи.

Дни короткие, тяжелые и безрадостные…

В один из таких январских дней 1942 года в военную комендатуру прифронтового города привели человека без документов. Сержант, приведший этого человека, вошел к помощнику коменданта, доложил:

– Товарищ старший лейтенант, еще один окруженец пришел… – и, понизив голос, добавил: – Только этот совсем плох: чуть держится на ногах и весь в вошах.

Старший лейтенант отодвинул стул для посетителей на середину комнаты и приказал ввести задержанного.

Сержант вышел. Дверь оставалась открытой, и долго никто не входил. В глубине коридора были слышны звуки, напоминавшие передвижение ледяной глыбы по деревянному настилу.

Когда задержанный с трудом вошел в комнату, он попытался ухватиться за спинку стула, но не смог: ноги, обутые в обледеневшие деревянные башмаки, непослушно разъехались в разные стороны, и он упал на пол. Сержант поспешил ему на помощь, но он слабым движением руки отстранил его и скорчился в удушливых судорогах простудного кашля.

Кашлял он с таким надрывом, что страшно и до боли жалко было на него смотреть. Казалось, что из груди его вот-вот вылетят куски внутренностей.

Он был молод, но муки и лишения, которые он перенес, оставили свои жестокие следы. На маленьком исхудавшем лице резко выделялись тонкий хрящеватый нос, заостренные скулы, и темные провалы глаз. Жидкая бороденка, которую он то и дело чесал тонкими пальцами, делала его почти стариком. Руки его были настолько худыми, что их синие, с зеленоватым оттенком, вены сильно выпирали из-под кожи. Когда он шевелил пальцами, на кистях его рук неприятно играли сухожилия.

Помимо деревянных башмаков, на ногах было множество намотанных и оплетенных веревкой тряпок. Обвисающие лохмотьями ватные штаны были подпоясаны заскорузлым брезентовым ремнем, за широкий пояс штанов заправлены полы тоже рваного овчинного полушубка. Вместо шарфа на тонкой жилистой шее болталась полуистлевшая портянка. Из надорванных науший ветхой шапки торчали куски пакли.

Старший лейтенант вышел из-за стола и только тогда заметил, что задержанный весь усеян вшами. Оказавшись в теплом помещении, паразиты зашевелились, выползли из складок-укрытий и суетливо стали шнырять в разных направлениях. Добираясь до ватных штанов, они занимали сохранившиеся кое-где стежки и выстраивались в сплошные серые цепочки.

Когда незнакомец откашлялся, его усадили на стул и дали стакан чаю, который он выпил с лихорадочной жадностью. Жестом он попросил еще стакан, потом еще. Только после четвертого стакана чуть слышным простудным голосом он представился:

– Лейтенант Волжанов… Владимир Николаевич… – Он медленно снял с шеи портянку, затем свалил с плеч полушубок и свитку. Под ними оказалась грязная, пропитанная потом гимнастерка с полевыми петлицами и зелеными эмалевыми квадратиками. Старший лейтенант, сержант и боец, приносивший чай, невольно вытянулись и переглянулись. А потом Волжанов снял и гимнастерку, под которой больше ничего не было. Такое им пришлось увидеть впервые… Две играющие гармошки ребер, пара торчащих ключиц, пара рук-прутьев, каким-то чудом державшихся в острых от худобы плечах; впадина в том месте, где должен быть живот, – все это в любой момент, казалось, могло рассыпаться, если бы не было обтянуто кожей, черной от грязи и исполосованной. Это был скелет… Живой скелет!..

Не поднимаясь со стула, Волжанов извлек из лабиринтов своих лохмотьев складной нож, разложил на коленях гимнастерку и под одним из ее рукавов отпорол заплатку. На пол упало удостоверение личности. Из-под другого рукава он таким же способом освободил кандидатскую карточку ВКП (б). Вручив эти документы старшему лейтенанту, он развел руки в стороны и смущенно сказал:

– Как видите, почти с того света. Поэтому не уберег документы, как положено. Подопрели малость. – При этих словах он опять согнулся и закашлял тем же удушающим, бухтящим кашлем.

.Спустя две недели, когда Волжанов отдохнул, набрался сил и освободился от приступов кашля, он написал отделу кадров фронта подробное объяснение, которое было взято за основу этого повествования.