Глава 5
Аспен

В семнадцатый раз я пропускаю одну и ту же гребаную ноту.

Я ударяю по клавишам, и маленький репетиционный кабинет наполняет громкий, резкий звук. Я повторяю это действие, стараясь не вздрогнуть, но мне это не удается, поэтому я позволяю звуку утихнуть. В этот момент мне кажется, что все пространство в комнате замирает, и я слышу только свое прерывистое дыхание.

Стил выводит меня из себя.

Я проверяю свой телефон и просматриваю электронное письмо, которое получила этим утром от его отца с просьбой сообщить последние новости. Он не получил ответов на свои последние два письма, потому что я слишком старалась избегать любых упоминаний о Стиле О’Брайене. Я понимаю, что, если не предоставлю отцу Стила хотя бы какую-то информацию, он просто не будет оплачивать мой следующий семестр. Я всего лишь инвестиция, которые часто сокращают, если те не приносят прибыли.

Черт возьми, угроза в его письме почти не завуалирована.

Понимая, что у меня нет выбора, я быстро набираю ответ. Я не могу рассказать ему о Стиле то, чего не знаю, поэтому в общих чертах говорю о том, что он ходит на хоккейные тренировки и занятия, не посещает вечеринки и не флиртует с девушками.

Конечно, этого будет недостаточно, но я отправляю сообщение.

Бросив телефон поверх сумки на пол так, чтобы до него нельзя было дотянуться, я делаю глубокий вдох, а затем снова кладу пальцы на клавиши и пробегаюсь по пьесе с самого начала, снова пропуская ноту.

Я резко встаю, опрокидывая скамейку, хватаю нотные листы и вырываю их из подставки. Они разлетаются по полу вокруг меня, и я чувствую, как в моем горле образуется комок, а глаза жгут слезы. Не успевая опомниться, я начинаю рыдать.

– Аспен?

Я резко оборачиваюсь и замечаю, что по другую сторону стеклянной двери стоит Чейз. Я поспешно вытираю слезы, понимая, что он уже заметил, как я плачу, и открываю ему дверь. На самом деле для того, чтобы посещать репетиционные кабинеты, нужно заполнить определенные формы, и я сомневаюсь, что Чейз это сделал.

Нахмурившись, он входит в кабинет и, опускаясь на колени, поднимает с пола скамейку.

– Садись, – бормочет он, и я послушно выполняю его просьбу.

Мои глаза все еще наполнены слезами, и, обхватив руками колени, я наблюдаю за тем, как Чейз собирает нотные листы, разбросанные по полу, а затем складывает их в аккуратную стопку на пианино. Он хмурит брови и продолжает стоять на коленях, и чем дольше я смотрю на него, тем больше убеждаюсь, что с ним тоже что-то не так.

– Что случилось? – спрашиваю я хриплым скрипучим голосом.

У меня всегда был глубокий голос, но когда я плачу, хрипотца становится заметнее.

– Случился твой рыцарь в сияющих доспехах, – отвечает он, и я вздрагиваю.

Чейз усмехается и, поднимаясь, стряхивает невидимую пыль со своих джинсов.

– О,Брайен – тактик, и он только что сделал следующий ход в вашей войне, вероятно, направленный на то, чтобы заставить тебя плакать.

Вломиться в мою комнату и трахать меня – это его тактика?

Я открываю рот, чтобы озвучить свою мысль, но затем закрываю его и качаю головой. Ляпнуть такое было бы безумием и к тому же вызвало бы вопросы о вечеринке. Конечно, я и тогда думала, что выбирать джокера глупо, но теперь я знаю об этом наверняка.

Зачем я это сделала? Когда Чейз показал мне свою карту с черной девяткой, я на каком-то интуитивном уровне поняла, насколько скучен был бы выбор похожей карты. Девятка – это как середина пути. Не высоко и не низко, а где-то посередине. Не извращение и не ваниль. Но мне действительно хотелось чего-то иного. Правда, я до сих пор не поняла, чего именно.

Но теперь, когда Чейз садится рядом и обнимает меня за плечи, я понимаю, что не так уж и противлюсь его поддержке. Я не возражаю против того, чтобы он был моей безопасной пристанью, даже если он не чувствует себя рядом со мной в безопасности.

Он отпускает меня, только когда мои слезы наконец останавливаются, и я прерывисто выдыхаю.

– Поужинаем? – спрашивает он, а затем, выждав мгновение, встает и протягивает мне руку.

Я не решаюсь посмотреть ему в глаза и пристально разглядываю его белые кроссовки. Они действительно кажутся невероятно белыми, как будто он не пересекал двор по недавно скошенному газону, не наступал в лужи и не сходил с тротуара. Возможно, именно поэтому в итоге я лгу.

– Я бы рада, но мы с моей соседкой по квартире собирались поужинать за пределами кампуса.

– Без проблем, Аспен, – кивает Чейз и отходит. – Тогда я не буду мешать твоей репетиции.

Дверь за ним закрывается, и я слышу тихий щелчок. Сделав глубокий вдох, я еще минуту смотрю на клавиши и на нотные листы. Я сижу совершенно неподвижно, а мои кисти словно окаменели. Музыка всегда была для меня источником утешения и надежным убежищем в моменты грусти, одиночества или страха. Когда я могла играть или слушать музыку, все остальное отступало на второй план. Однако, несмотря на то что музыка была моим убежищем в течение долгого времени, сегодня она им не стала.

Попробовав сыграть пьесу снова, но запнувшись на том же самом месте, я наконец собираю свои вещи и запихиваю их обратно в сумку. Дома у меня лежат отличные наушники, закрывающие уши и отгораживающие меня от остального мира. Я планирую надеть их и включить плейлист с инструментальной музыкой, которая поможет мне расслабиться. Мне хочется лечь на кровать и попытаться ни о чем не думать.

На полпути к дому я чувствую, как по моей спине бегут мурашки, и, оглянувшись через плечо, обвожу взглядом улицу. Несмотря на то что сейчас только шесть часов вечера, уже начинает темнеть. В это время года солнце садится рано, и над моей головой загорается уличный фонарь. Оглядываясь по сторонам, я замечаю, как от обочины отъезжает машина, и меня охватывает страх. Он становится сильнее, когда автомобиль останавливается рядом со мной и пассажирское окно опускается. С удивлением я замечаю, что за рулем сидит мой дядя. Он встречается со мной взглядом и приподнимает бровь.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, переминаясь с ноги на ногу, и пытаюсь понять, как лучше поступить.

Как лучше описать моего дядю?

Он родом из небольшого района Чикаго. По слухам, вырос на улицах, был связан с бандами, участвовал в драках и торговал запрещенкой. Он – худший кошмар гангстера и лучший друг мафиози, потому что способен на то, что обычным людям не под силу. Когда я думаю о монстрах, то в первую очередь вспоминаю своего отца, а затем дядю.

– Садись, куколка. – Раздается щелчок открывающихся замков машины, и он распахивает пассажирскую дверь.

– Я…

– Аспен, не заставляй меня принуждать тебя.

Подчиняясь его холодному приказу, я сажусь на обтянутое черной кожей сиденье затонированной машины, и он сразу же поднимает стекло и блокирует замки, от чего и без того темный интерьер становится еще темнее.

– Это меня просил передать тебе твой папа. – Дядя достает тяжелый коричневый бумажный пакет с закругленными краями и кладет его мне на колени. – Также он велел передать, что в долгу перед тобой.

Что бы ни было в этом пакете, отец, вероятно, не хотел, чтобы это видели другие люди.

– Я не разговариваю с ним, дядя, – тихо говорю я, и он фыркает.

– Ты уже взрослая и находишься в полной безопасности. Особенно учитывая, что ты учишься в престижном университете и получаешь деньги от крупного бизнесмена.

Я морщусь, и в этот момент машина трогается с места. Мне приходится держать пакет на коленях, чтобы он не упал на пол, но в итоге дядя останавливает машину у обочины перед моим домом.

– Приехали, – ворчит он. – Я буду в Бостоне до конца недели, а после вернусь в город. Если тебе что-то понадобится, звони.

– Поняла тебя, – говорю я и тянусь к дверной ручке.

Дядя кладет руку мне на плечо, и я невольно замираю. Внезапно в автомобиле включается свет. Другой рукой дядя берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо к себе, заглядывая в глаза. У него темно-синие глаза и темно-каштановые волосы, как у меня и моего отца. Я думаю, что мы с ним похожи.

– У тебя какие-то проблемы?

– Нет, – лгу я, а он, прищурившись, смотрит мне в глаза.

Мне кажется, что за его суровой внешностью скрывается забота обо мне. Возможно, ему действительно не все равно. Мне сложно сказать наверняка, ведь такие периоды, когда он проявляет свою заботу, возникают довольно редко и накатывают волнами. Мой отец только притворялся, что заботится о моей матери. Он женился на ней, потому что обрюхатил, а потом показал свое истинное лицо.

Дождавшись, пока дядя уберет от меня руки, я выхожу на тротуар и быстро закрываю за собой дверь машины. На какое-то мгновение я позволяю себе задуматься о том, что теперь он точно знает, где я живу. Пока я роюсь в сумке в поисках ключей, которых наверняка там нет, дядя заводит двигатель, но не трогается с места.

– Проблемы, Аспен? – Не глуша мотор, дядя выходит из машины и, взбежав по ступенькам, останавливается прямо передо мной.

Вне машины он может выглядеть еще более пугающе: высокий, с татуировками на теле и сурово нахмуренными бровями. Он из тех парней, которые совершенно не терпят от людей какого-либо дерьма.

– Просто не знаю, где мои ключи, – говорю я, переминяюсь с ноги на ногу. – Но все в порядке. Я просто позвоню своей соседке по квартире.

Усмехнувшись, дядя заставляет меня отойти в сторону и вытаскивает из кармана два тонких серебристых инструмента. Через мгновение дверь распахивается.

– Ты забыла ключи и от дверей своей квартиры?

Я смотрю на татуировки, украшающие шею и подбородок моего дяди, и думаю о том, что он выглядит как настоящий мафиози. Он заходит в подъезд первым, и мне ничего не остается, кроме как последовать за ним, особенно если я хочу попасть внутрь, не потревожив Талию.

Мы проходим мимо рядов почтовых ящиков и поднимаемся по лестнице к двери моей квартиры.

– Почему ты помогаешь мне? – выпаливаю я.

Ведь с дядей я вижусь намного чаще, чем с отцом.

Он продолжал следить за нашим благосостоянием все эти годы, находя нас, даже когда папа не мог этого сделать. Я подозреваю, что это случалось, потому что мама хотела, чтобы кто-нибудь из братьев Монро был рядом, и считала, что лучше это будет папин брат.

Дядя смотрит на меня, а затем на пакет, который я сжимаю своими пальцами.

– Возможно, ты думаешь, что похожа на свою мать, – осторожно говорит он. – Но некоторые говорят, что ты больше похожа на отца.

– Это неправда, – морщусь я.

– Твои сестры не похожи на тебя, – парирует он. – Они более мягкие. Но ты…

Я самая мягкая из них.

Отперев дверь, дядя придерживает ее, подняв руку достаточно высоко, чтобы я могла под нее поднырнуть.

– В квартирах на первом этаже опасно, – говорит он. – Вам следует закрывать окна.

Да уж, это точно.

– Ты оставила ключи в квартире?

– Почти уверена в этом.

Утром я потратила на их поиски столько времени, сколько могла, но это ничего не значит. У меня нет привычки класть вещи на место.

– Спасибо, что подвез.

Все еще странно глядя на меня, дядя кивает и убирает руку от двери.

– Не забудь позвонить мне, если что-то понадобится.

– Обязательно, – заверяю я его и, когда дверь между нами наконец закрывается, тяжело выдыхаю.

Я запираю входную дверь, хотя он только что доказал, что эта бесполезная привычка не удержит злоумышленников от взлома, а затем начинаю включать свет во всей квартире. Положив сверток на стол, я ставлю рядом с ним сумку и иду в свою спальню. Я очень устала и хочу сразу лечь спать, а все мысли об отце оставить на потом вместе с ужином.

– Кто это был?