Глава 5

Последними в праздничной гостиной появились Чарльз с Камиллой – теперь вся семья (или тот ее состав, что ждали на Рождество) в сборе. Гости вскоре вошли каждый в свою привычную колею, проторенную за многие годы и поколения. Снаружи уже был в разгаре традиционный футбольный матч против соседней деревни Касл-Райзинг. Команду Сандрингема, состоящую из дворцовой и поместной прислуги, в отсутствие Уильяма возглавлял Гарри. Внутри дети собрались вокруг рождественской елки, чтобы развесить украшения, выставленные специально для них в старинных картонных коробках, некоторые из которых сохранились еще со времен королевы Виктории. С потолка гостиной за ними приглядывал нарисованный фазан. Ее величество с удовольствием наблюдала за происходящим с кресла, попивая горячий чай с лимоном и раздавая советы, куда следует повесить то или иное украшение.

К ней подсела Анна.

– Мамочка, мне очень жаль, – тоскливо протянула она.

– Почему?

– Рука же!

– Ах, это.

– Ты, должно быть, чувствуешь себя ужасно.

– Вовсе нет, – в последние полчаса, окруженная детской болтовней, королева смогла наконец выкинуть Сен-Сира из головы.

– Слышала, Астрид тоже пропала?

– Что за Астрид?

– Подруга… невеста Неда. Дочь Мойры Вестовер.

– О, поняла. Какой кошмар. Откуда ты знаешь?

– Передавали по радио, – объяснила Анна, – как раз, пока мы ехали сюда. Это она заявила о Неде неделю назад.

– Господи, – вздохнула королева. Начальник полиции ничего такого не упоминал. Еще одно осложнение. Она подумала про семейство Вестовер. Ситуация и так была непростой, но проживать ее на глазах публики было еще тяжелее. Она понимала это лучше, чем кто‐либо другой.

Подарки открывали после чая, по немецкой традиции, сохранившейся со времен принца Альберта. В гостиной собрались четыре поколения членов королевской семьи в костюмах и нарядных платьях (в Сандрингеме переодеваний было больше, чем во время театральной постановки на Вест-Энде). Ранняя зимняя тьма подчеркивала уют комнаты, освещенной свечами, лампами и плеядой сказочных огней на елке.

Пока младшие дети церемонно раздавали яркие свертки с нагруженных столов, в воздухе витало предвкушение. Никто из взрослых не ожидал дорогих гаджетов или винтажных часов. Подарки детям, как правило, были традиционными и щедрыми, но остальные члены семьи уже давно усвоили: когда сидишь в дворцовой зале в окружении старинных венецианских вееров и одной из лучших в мире коллекций Фаберже, когда хозяйке вечера недавно представили статую одной из ее любимых скаковых лошадей в натуральную величину, соревнование в роскоши невозможно. Вернее, соревнование было, но другого рода: на самую оригинальную идею, при этом с ограниченным бюджетом. Победителем (а в семье все были азартны до предела, так что обычно победитель находился) становился тот, кто придумает самую забавную шутку.

Особый фурор произвел прошлогодний подарок от Кэтрин Гарри – “Набор для выращивания подружки”. Гарри и сам был мастером дерзких подарков. Королеве очень понравилась шапочка для душа с надписью “Сучья жизнь”, которую он ей преподнес. Внук признался, что в этом году купил Уильяму лысый парик с сантиметровой полоской волос по краю, и был очень разочарован, что ему не удастся посмотреть на лицо брата, когда тот его получит.

“Набор для выращивания подружки” в этом году был бы уже не актуален. Вполне настоящая подруга Гарри сейчас была в Канаде на съемках сериала, так что он прибыл один, но при этом был настолько очевидно влюблен, что на него было просто радостно смотреть. Кончики его ушей розовели всякий раз, когда звучало ее имя. Уильям бы безжалостно дразнил его, пользуясь правом старшего брата, так что хоть в этом смысле можно было порадоваться, что он не приехал.

Королева оценила последний подарок Гарри, который представлял собой вощеную рыбацкую панаму, призванную сделать ее похожей на знаменитую женщину-детектива из телешоу. “Ты точная копия”, – заверил ее Гарри. В действительности панама пришлась кстати в плохую погоду и приятно напоминала королеве о матери, у которой была целая коллекция таких головных уборов. “Обязательно надену, когда раскрою свое следующее дело”, – пошутила она, и все улыбнулись абсурдности такой идеи. Это весьма обнадеживало.

Однако в этом году фаворитом стал подарок от отсутствующего маленького принца Джорджа. Рядом с неразборчивым карандашным рисунком лежала кружка, которая заставила королеву громко рассмеяться, стоило ей приглядеться.

– Что там? – спросила Анна.

Королева повернула кружку к дочери. На ней был изображен ряд упитанных серых птиц с зелеными и фиолетовыми переливами на шее. Под ними красовалась надпись: “Может показаться, что я вас слушаю, но в действительности я думаю о голубях”.

– Ха! Молодец Кэтрин, – заметила Анна. – Чувствую, это она приложила руку.

– Должно быть, это голубь на рисунке, – подумала королева вслух. – Сначала я решила, будто это жираф.

– Определенно голубь, – согласилась Анна. – Властитель твоего сердца.

Как и ее отец, и его отец до него, королева была страстной любительницей голубей. Семья считала это ее личным маленьким хобби, но голубиные гонки были стары, как христианская религия. Ей всегда нравилось, что за серьезно звучащим названием “Национальный летательный клуб” скрывается голубиный спорт. Эти птицы могли преодолеть тысячи миль и обладали безошибочным инстинктом возвращения, который наука все еще не изучила до конца. Что‐то связанное с магнетизмом и железом в клювах, как поняла королева. Голуби были намного дешевле скаковых лошадей, но разводить их было столь же интересно. Ее Величество с нетерпением ждала возможности познакомить правнука со своим хобби. И впрямь, молодец Кэтрин.

После чая все удалились наверх. Многочисленные няньки готовили детей ко сну, а прислуга развешивала у камина чулки в преддверии визита Деда Мороза, пока взрослые одевались к ужину. Сегодняшний вечер был особенным: черные галстуки, вечерние платья, бриллианты, шелковые туфли и редкая и ценная возможность расслабиться в компании близких друзей.

Филип, продемонстрировав несгибаемую силу духа и ибупрофена, спустился в салон к коктейлям одетый с иголочки. Что же до королевы, то никакое количество макияжа и блесток не могло скрыть розовый нос и красные глаза, а ее голос уже стал настолько хриплым, что она едва могла говорить. Однако небольшой коктейль “Дюбонне Заза”¹⁰ с щепоткой апельсиновой цедры помог ей увидеть мир в более радужном свете.

Чарльз направился к матери через салон, и она приветственно подняла бокал. Коктейль определенно делал свое дело.

Чарльз несколько скорбно посмотрел на нее:

– Хотел сказать, что я понимаю, как тебе сейчас непросто.

– Не переживай. Просто простуда. Завтра наверняка станет лучше.

– Нет, я имел в виду руку.

– А.

– С пляжа.

– Ммм.

– Весь день о ней думаю.

– Хм.

– Но я обещаю, мы не будем поднимать эту тему.

– Вот и славно.

– Ты знаешь, – продолжил он через секунду, – что полиция обыскивала лондонскую квартиру Неда? Видел в новостях, пока одевался.

– Неужели? – спросила королева и решительно добавила: – Правда же, Гарри чудесно выглядит?

– Да? Наверное, ты права. Они были в костюмах химзащиты. Такие, белые, как у пчеловодов.

– Кто?

– Полицейские. В квартире Неда в Хэмпстеде. Понятия не имею зачем, учитывая, что руку вынесло в Норфолке. Я уж думаю, не была ли это неудачная попытка похищения. Помнишь того мальчишку с ухом, Гетти?¹¹ Ужас. Письмо потеряли на почте. Специально не придумаешь.

– Да уж. О, Софи! – королева через всю комнату отчаянно помахала жене Эдварда, графине Уэссекской. – Как дела у детей? Они всем довольны?

– О, более чем. – Софи присоединилась к ним.

На ней было элегантное шелковое платье, и королева с радостью отметила, что уже видела его раньше. Королева не одобряла бездумных модниц, которые надевали наряд не больше одного раза.

– Вы уже слышали про мужчину, который пропал? – спросила Софи. – Он жил неподалеку, да? Я как раз говорила с миссис Мэддокс, она рассказала, что ее дочь работала на книжном фестивале в том поместье несколько лет назад. Познакомилась со Стивеном Фраем. Кажется, там был даже какой‐то романтический интерес.

– К Стивену Фраю?

– К Эдварду Сен-Сиру. Я его, кажется, никогда не встречала. Вы были хорошо знакомы?

К счастью, тут прозвенел гонг, зовущий к ужину. Королевская чета повела остальных взрослых в столовую. Фисташковый цвет стен, “бремарский зеленый”, выбрала королева-мать, чтобы напоминать себе о любимом шотландском замке¹². Цвет придавал комнате радостный, женственный флер, в котором чувствовалась мамина легкая рука. Однажды королева случайно услышала, как посетитель говорит, что комната похоже на кафе-мороженое в “Хэрродс”, но, наверное, это не так уж и плохо? Как всегда, комната была освещена только свечами, мерцающие отблески которых, она надеялась, делали даже самые простуженные лица достаточно привлекательными. Возле окна блестела серебром искусственная елка. Вино было превосходным, и дичь приготовили идеально. Но разговор упорно возвращался к Сен-Сирам, не успев уйти в сторону.

– Само собой, полиции стоит искать разъяренного мужа, – предположил Эндрю. – Всем известно, что Нед Сен-Сир любил аристократочек в бриджах для верховой езды. – Он ухмыльнулся сестре, которая посоветовала ему заткнуться.

– Он был художником? – спросила Камилла. – В новостях его лондонскую квартиру назвали “студией”.

Анна начала объяснять, припоминая свои юношеские годы:

– Художником был отец Неда. Саймон Лонгборн? Или Пол? Не помню. Мама, как звали мужа Джорджины?

Но сидящие за столом тоже не могли припомнить, вернее, не могли прийти к общему мнению. Саймон или, возможно, Пол подарил Джорджине фамилию Лонгборн при замужестве еще во время войны. Все они жили в Ледибридж-холле вместе с младшими сестрами Джорджины и ее лихим братом Патриком, а Нед был Недом Лонгборном до восьми лет, пока Пол или, возможно, Саймон, не развелся с Джорджиной и не сбежал в Грецию, где он писал картины и пил, пока алкоголь не свел его в могилу, а юному Неду досталась студия в Хэмпстеде и дом с открытой крышей на Корфу. Вполне вероятно, что Джорджина даже не заметила отсутствия супруга. Ее всегда больше интересовали лошади, к тому же она помогала отцу управлять поместьем. После развода она вернула девичью фамилию, и Нед последовал ее примеру. Он унаследовал от матери золотисто-рыжие волосы и римский нос, харизму, любовь к быстрым авто, периодические вспышки гнева, обаяние… Насколько могли судить собравшиеся, от отца Неду не досталось ничего, кроме двух объектов недвижимости.

– После смерти своего отца Джорджина выкупила Эбботсвуд, – пустился в объяснения Филип. – Отличная вилла времен Регентства. Не такая большая как Ледибридж, само собой. Во время войны здесь были янки, от виллы мало что осталось, но ландшафт там отличный. Проект Рептона, судя по всему.

Знания Филипа об архитектуре и дизайне никого за столом не удивили. Если герцогу что‐то было интересно, он, как правило, изучал предмет досконально, и местная архитектура была одним из его хобби.

– Джорджина уединилась там, будто героиня Диккенса, хотя ей было едва за сорок. Ездила охотиться и почти ни с кем не общалась. Она так и не простила кузену Ральфу, что он выгнал ее из Ледибриджа, когда умер ее брат и Ральф унаследовал поместье. Хотя что еще он должен был сделать, не представляю.

– Разве она не могла остаться вместе с ним? – спросила одна из младших принцесс.

– Может быть. Но нужно было знать Джорджину. Старшая дочь – единственная, у которой мозги были на месте, – она практически единолично управляла поместьем в последние годы. Она бы постоянно наступала новому барону на пятки, подвергала сомнению любой его шаг. Не удивлен, что Ральф фактически обанкротился, чтобы избавиться от нее. Нед тоже так и не простил его. Ральф умер сорок лет назад, но если бы это его рука оказалась в воде…

Королева многозначительно взглянула на мужа.

– Каким он был человеком? – хотела знать Камилла.

– Нед? Сумасбродным, – с некоторым неодобрением ответил Чарльз.

– Упрямым, – добавил Филип.

– В крыле для прислуги его называют первопроходцем, – сообщила Софи, и все головы повернулись к ней. – Передаю со слов миссис Мэддокс. Он затеял какой‐то проект, чтобы превратить Эбботсвуд в заповедник. Собирался сделать там центр для вымирающих видов животных.

– Неужто? – нахмурился Филип. – Не слышал об этом.

– Это недавняя задумка. Миссис Мэддокс была очень воодушевлена. Как я сказала, она фанатка Неда.

Беатриса, которая сидела напротив королевы, выглядела удивленной:

– Если он жил так близко, почему ни я, ни Евгения с ним не пересекались?

– Я тоже, – поддержал Гарри.

– С годами мы потеряли контакт, – расплывчато ответила королева.

– Ха! – подал голос Филип. – Ты хотела сказать, он поспешил избавиться от нас.

– От нас? – переспросила Беатриса. – Серьезно?

– Он рос как маленький лорд Фаунтлерой¹³ в Ледибридже, а после того, как его и Джорджину выставили, уехал в Грецию, там у него случилось псевдопрозрение, и вернулся он уже законченным коммунистом. Он считал нас отсталыми ханжами. Слишком занудными, на его богемный вкус. Он любил только твою двоюродную бабушку Маргарет. Нам же больше нравился сын Ральфа, Хью. Ничем не примечательный, но надежный. Ты знаешь Хью. Одевается как чучело, разводит овец и пишет о Джоне Донне¹⁴. Надо сказать, что любили мы по большей части его жену, Ли. Очень привлекательная блондинка из Йоркшира. Просто волшебница по части растений. Она умерла этим летом. Слишком рано.

– Мы были ровесниками, – заметил Чарльз, покрутил в руках бокал вина, осушил одним глотком и жестом попросил наполнить его снова. – Родились в один день. Всегда посылали друг другу корзину гиацинтов на день рождения. – Вид у него был скорбный. – Кажется, с Хью их познакомил как раз Нед. Слава богу, она не выбрала Неда.

– Мама, ты, кажется, говорила, что Нед звал тебя на свидание? – повернулся к Анне Питер Филлипс.

– Ммм, было дело, – признала Анна. – Со мной Нед не рвал связей. Но он был такой непредсказуемый. Эталонный “плохой парень”, ну вы представляете. В семидесятые Эбботсвуд был знаменит своими рок-концертами. Кажется, там как‐то играли “Лед Зеппелин”.

– Ого! – Беатриса была впечатлена.

– Конечно, со временем он остепенился, – сказала Анна. – Последний раз я видела его на деревенской ярмарке пару лет назад, он стоял у прилавка с веганским кормом для собак.

– Я слышала, его исчезновение может быть как‐то связано с наркотиками, – сообщила Евгения. – Об этом тоже упоминали в новостях.

– Это точно не про Неда, – твердо заявила Анна. – У его лучшего друга в Греции случилась передозировка, с тех пор Нед категорический противник любых веществ. Какое‐то время Эбботсвуд был даже центром реабилитации для зависимых.

– Пока один из подопечных чуть не спалил виллу, – напомнил ей Чарльз.

– Пфф, – фыркнул Филип. – Нед умел находить последователей, только вот настоящего лечения им предоставить не мог. Вечно хватался за очередную безумную идею, и все шло наперекосяк. Наполовину Дон Жуан, наполовину Дон Кихот. Никогда не мог довести дело до конца.

– Звучит увлекательно, – улыбнулась Беатриса.

– Он и был увлекательным. Вот и доувлекался, – проворчал Филип. – В этом и проблема. Слишком старался впечатлить мать.

– Какой фрейдистский взгляд, – заметила королева, почти уверенная, что термин здесь уместен, а также что ее реплика заставит Филипа наконец сменить тему.

К ее удовольствию, именно в этот момент двери столовой открылись, и процессия лакеев внесла высокие шоколадные суфле, посыпанные сахарной пудрой и украшенные шоколадными листьями падуба. Раздался гул одобрения, и разговор перешел в новое русло. Этот вечер был одним из любимых в году для королевы, и наконец она смогла им насладиться.