Я скривился от такой подначки, но сразу же забыл о ней. Все мое внимание занимал открывавшийся вид на село. Любопытство мое совсем не было наигранным… Я как заведенный вертел головой по сторонам, стараясь запомнить любые подробности, которые позднее могут спасти мне жизнь. «Улицы кривые, не то что у меня в деревне. Не поймешь ни хрена, куда идти. Как они тут строились?! Один дом окнами сюда, другой в обратную сторону, – село словно оседлало несколько оврагов и холмов и поэтому казалось каким-то многоуровневым. – А вот, похоже, и местная власть. Флаг, табличка какая-то. Надо запомнить… Кажись, сворачиваем. Бог мой, что это за халупа? Может, нам не сюда?!»

Заросший бородой мужичок что-то протяжно прогудел, натянув поводья, и его лошаденка встала как вкопанная. Стало быть, я не ошибся – нам именно сюда. «Вот, значит, ты какая, Старая Падь. Б…ь! Дерьмо!» Спрыгнув с телеги, я тут же вляпался в свежую, еще дымящуюся коровью лепешку. И это, по всей видимости, очень ярко и символично отражало ту ситуацию, в которой я сейчас находился и в фигуральном, и настоящем смысле…

«Ну вот, а теперь пора “врастать” в местную среду и вершками, и корешками. Ха-ха, черт!» К сожалению, разработанного ПЛАНА «врастания» у меня так и не появилось. ПЛАН?! Вообще о каком плане сейчас могла идти речь? О большом красивом листе ватмана с синими и красными стрелочками, ведущими на встречу друг другу?! О плане победы над Америкой, который висит у каждого уважающего себя патриота на стене под ковром? Или о плане победы над Германией? Да у меня в эти секунды буквально голова пухла от десятка целей и задач, которые все казались мне важными и нужными… Это и связь с руководителями страны, и своя эвакуация из этих мест, и создание своей команды, и поиск профессора Виноградова – создателя телепорта и так далее, и тому подобное.

Правильно же сориентироваться в этом времени и грамотно расставить приоритеты во множестве вставших передо мной задач мне крайне мешал недостаток знаний о местных реалиях. Я и шагу не мог ступить, чтобы не попасть впросак. Спасибо, еще спасало молчание и недавнее лежание в больнице! Можно было сделать просящие глаза с наворачивающими на них слезами или, наоборот, придать лицу каменное бездумное выражение, после чего многие вопросы окончательно исчезали.

Если честно, я о настоящем вообще ни черта не знал… Ни о гигиене этого времени (чем, в конце концов, зубы чистить? или подтираться-то?), ни о документах (какие у меня должны быть бумаги? «Уши, лапы и хвост», что ли?), ни о местной пище (а где конфеты?), ни о местной власти (кто тут в селе вообще самый главный босс?), ни о специфических оборотах речи (кто-нибудь что-нибудь завернет эдакое, а ты ни слухом ни духом), ни о местных газетах и радио (насколько это был объективный источник информации) и так далее. Кроме этого, было еще множество нюансов, которые мне просто жизненно необходимо было знать, чтобы сойти здесь за своего и не казаться белой вороной.

Словом, я прикинул следующим образом. В моем распоряжении было примерно две недели чистого времени до начала местного апокалипсиса – до начала войны. Потом был еще примерно месяц до того, как немецкие войска появятся в этой местности. Значит, полтора месяца у меня есть!

И отталкиваясь от этого срока, я и отвел себе на добычу информации почти целую неделю. Семь дней и семь ночей – это, по-хорошему, много или мало? Целых сто шестьдесят восемь часов? Вот я проверил, насколько это время субъективно и объективно велико… Оказалось, это катастрофически маленький срок, за который было крайне сложно стать своим. Я, отводя себе эту неделю, еще мыслил категориями XXI века, когда и скорости передвижения, и каналы распространения информации, да и сама информация, были совершенно иными.

Видит бог, я даже представить себе не мог, насколько сложно оказалось разузнать хоть что-то. Чтобы получить какие-нибудь сведения даже о самых обычных вещах, мне приходилось устраивать настоящую специальную операцию, которая не всегда завершалась удачно… Вон пару дней назад в поисках самой обычной газеты я отчаялся до того, что даже попытался залезть в открытое окно чужого дома, где на столе лежали несколько пожелтевших печатных листков. Ведь по-другому раздобыть мне газету было почти невозможно! В селе ее не купить в киоске (да и денег нет), не найти выброшенной на улице (выбросить газету – да такое было просто немыслимым), не раздобыть у бабули (она явно недолюбливала советскую власть, перенося свою нелюбовь и на печать)! Оказалось, познакомиться с местными газетами можно было лишь в библиотеке, куда я пока соваться опасался. Учительница местная и так уж на меня странно косилась, когда шарился по страницам чьего-то забытого на парте учебника.

Я, конечно, не сдавался и ухищрялся как мог! Три дня я с утра и до самого вечера лазил по селу, стараясь посетить все самые важные объекты сельской инфраструктуры. Спасибо, хоть их было не так много, и находились они вблизи от бабкиного дома. Это были сельсовет, школа с библиотекой, медпункт – местный зародыш ФАПа, колхозное правление, колхозные мастерские, сельская лавка, возле которых я терся постоянно!

Еще меня сильно выручало молчание и, конечно, сам факт лежания в больнице, которые позволили «отбрехаться» от председателя колхоза. Этот деловой до ужаса мужичок, бывший вечно в «мыле», меня просто замучил, каждодневно пытаясь вытащить в поле и усадить за рычаги трактора. Придет и начинает талдычить: «Ну что ты, Митюха, опять отдыхаешь?! Уважь уж обчество. Колька, паразит, снова запил. Уже пятый день пьет без просыха, а трактористов больше нема…» Словом, бродить по селу приходится с большой осторожностью – то прихрамывая, то постанывая.

Как ни странно, но такая нехитрая маскировка хорошо помогала. И редко кто-то из сельчан обращал на меня, особенно ковыряющего в носу, внимание (за что им спасибо большое). Они сновали между сельсоветом и колхозным правлением, школой и лавкой, разговаривая, крича, ругаясь, бормоча и шепча.

Иногда мне перепадало даже чуть больше, чем обрывки малопонятных разговоров. Так, на второй день моей эпопеи в селе и вынужденного караула возле школы я стал свидетелем одного интересного разговора между той старой учительницей и отцом одного из учеников.

– Вы, Наталья Павловна, не сумлевайтесь, мой негодник все сделает, – добродушно бухтел крепкий мужчина, мявший в руках полотняную кепку. – Он эту книжку у меня всю прочитает. От корки до корки! Все про наше село будет знать! Как отче наш! Ой! – мужичок почему-то вдруг замялся, едва произнес про «отче наш». – Я говорю, все выучит…

На подоконнике открытого окна школы как раз и лежала та самая книга о селе. Судя по ее видневшейся мне обложке, это была еще не старая книжка. По всей видимости, какое-то исследование по краеведению. Словом, вы понимаете, что я не мог не сделать стойку на нее. Краеведение – это ведь не только и не столько история, это и знание о настоящем этого села и окрестной местности: карты, дороги, знаменитые жители, памятные события и еще много чего интересного и нужного мне.

– Вы уж, Фома Егорович проследите, будьте добры, – послышался строгий голос учительницы. – Он же у вас умненький мальчишка. Хулиганит только иногда. Вчера вон доску школьную воском натер. Смотрите, писать совсем невозможно.

Я встал на цыпочки и осторожно заглянул в окно. Там, в классе, пожилая женщина в темном жакете и светлой длинной юбке продолжала жаловаться на одного из своих учеников.

Та самая книга лежала буквально в нескольких сантиметрах от меня. Я даже год издания разглядел. Всего лишь 1939 год! Какая удача! Совсем свежак!

– А за эти его непотребства я ему выдам по первое число ремнем-то! – батя ученика вновь начал бухтеть. – Он у меня сидеть пару ден не сможет!

Словом, книгу я эту не мог упустить. Да чего греха таить, пришлось мне ее утащить.

В другой раз я почти полдня пролежал в лопухах, подслушивая девчачьи разговоры. Если честно, даже предположить не мог, что за бесполезной шелухой в них будет столько полезной и нужной информации! Я, конечно, опух от бесконечных разговоров о каких-то новых и ярких тряпках у бесстыдницы Аленки – председательской дочки, о смазливом парне – шофере и гармонисте. Но наградой мне стала информация о девчачьих песенниках! Да-да, об этих сшитых вместе и тщательно украшенных обычных школьных тетрадках, куда девчонки записывали понравившиеся им песни, вклеивали яркие картинки и прочее. Я же запал на нечто другое… Оказалось, там могли попасться и поистине золотые сведения – о местном роднике, о расписании поездов на ближней к селу станции, о ближайших средних и высших учебных заведениях и так далее.

Все это натолкнуло меня на одну мысль, которая поначалу мне показалось лишь интересной. Время же показало, что эта идея оказалась пророческой! Размышляя о сложностях получения информации и трудности передвижения, я задумался о помощниках. «Если уже сейчас я скатился до воровства газет и книг, то что произойдет, когда мне понадобится что-то более серьезное?! Еда, вещи, деньги, оружие, в конце концов?». По-хорошему, эта мысль о помощниках, а может и настоящей команде пришла мне уже давно, но именно сейчас она начала оформляться во что-то более или менее осязаемое. «Сейчас один я точно ни черта не смогу сделать. Для меня вон даже раздобыть газету – уже целая эпопея. Чего тут говорить про станцию или про Москву. Значит, мне нужны люди. И думать о них нужно уже сейчас, а не тогда, когда немец нам всем даст пинка под зад».

Знаете, сидение в лопухах оказалось очень эффективным. Если бы, конечно, не муравьи, я бы наверняка додумал тот самый главный ПЛАН до самого конца. «Однозначно начинать нужно с тех, кто ближе всего. А кто это? Правильно, бабуля! Надо ее для начала как-то вербануть». Муравьи кусались все сильнее и сильнее, а шевелиться особо резко было нельзя. Продолжавшие трещать девчонки за свои раскрытые тайны меня определенно бы порвали на множество маленьких медвежат. «Бабка вообще-то крепкий орешек. Такой в КГБ работать. Или как там сейчас все это добро называется? НКВД, точно! С ней придется повозиться… Вообще здесь спешить нельзя».

Однако, счастливый случай мне все же помог подобрать к ней ключик. Произошло это благодаря одной случайности, на которую я сразу и не обратил внимание… Где-то на исходе первой недели, которую я дал сам себе на подготовительный этап по сбору информации о селе и ее жителях, я решил основательно взяться за свою главную проблему – молчание. Ведь врач еще в больнице сказал, что с точки зрения физиологии у меня было все в порядке. Значит, мне нужно лишь работать и еще раз работать над своим молчанием.

Вообще-то кое-что я уже умел. Ха-ха! Мычал я прекрасно. Так мычал, что сельские коровы обращали на меня внимание, принимая, по всей видимости, за своего. Вдобавок после первых тренировок – о чудо! – у меня стали получаться кое-какие слова. Правда, было одно огромное НО! Мое горло очень быстро уставало и после длительных словесных упражнений начинало выдавать одни сплошные хрипы… Словом, для прокачивания навыка общения, без которого, в принципе, было не обойтись, будь ты хоть семи пядей во лбу, я начал каждый вечер тренироваться разговаривать. Проделывал я все это скрытно, таясь от своих новых родственников.

В тот вечер, когда проблема с бабулей наконец-то начала разрешаться, я, как и обычно, забрался в дальнюю часть двора. Здесь у задней бревенчатой стены дома я уже успел в высокой крапиве вытоптать небольшой пятачок, где, собственно, и расположился. За несколько вечеров у меня уже сложилось несколько упражнений, с которыми я и работал.

– Лы-ы-ы-ы-ы-ы, – негромко пытался я рычать, чтобы зазвучала буква «р». – Л-ы-ы-ы-ы-ы-ы. Челт! Не идет… Лыцаль, лыцаль, лано, лов, – говорил я, растягивая слова, но все равно ничего не получалось. – Челт! Челт! Плоблема…

Помучившись так с полчаса, меня вдруг осенило. «Стоп! Что это я пыркаюсь? Помнится, как-то наш всеми любимый доктор Малышева говорила про работу логопедов… Чего уж она там трындела-то?» Перехваченные когда-то с экрана телевизора фразы вспоминались с трудом. «Кажется, логопеды советовали в таких случаях говорить распевно или просто не париться и петь. Точно! Они советовали петь!» Я обрадованно потер руками. Что ни говори, а наука должна просто обязательно помочь в таком вопросе!

«Сейчас, сейчас, мы что-нибудь затянем». Я потоптался на своем пятачке, окруженном высоченной крапивой, но в голову ничего не шло. «Б…ь, уж не киркоровское ли гуано затянуть? Хотя “Цвет настроения синий” вроде и ничего». Как на грех, ничего адекватного не припоминалось. Там, в своем времени, я не был особым меломаном, хотя в машине многое и приходилось слушать. «Дожил… Нужно петь, а ничего не идет в голову!»

В конце концов я нашел песню, а точнее, меня нашла песня. Если честно, в тот момент я с чувством хлопнул себя по лбу, не понимая, и как я раньше не додумался до этой единственной песни. А, по-хорошему, какая еще песня должна была мне вспомниться в преддверии тяжелейшей в истории страны войны?! Только одна, и называется она «Священная война»!

Боже, как я пел! Я не пел, я жил этими словами! За каждым звуком великой песни перед моими глазами вставали лица сгоравших в танках советских танкистов, вгрызавшихся в противотанковых рвах в мерзлую землю женщин, орущих от диких перегрузок пилотов, встававших во весь рост под пулеметные очереди советских пехотинцев… Едва речитативом я начал напевать первые слова песни, как буква «р» чудесным образом начала звучать. И с каждым новым разом она звучала все четче и четче.

 
Вставай страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною
С проклятою ордой!
 

В какой-то момент слова песни-марша, песни-клятвы, песни-призыва я уже пел в полный голос. Правда, голос этот был нетвердым, напоминающим детский и писклявым, однако напор и мощь песни все равно чувствовались…

БАМС! Вдруг с силой хлопнула дверь нашей избушки! Я тут же заткнулся и нырнул в самую гущу крапивы, откуда прекрасно просматривалось наше крыльцо. «Вот же старая карга! Я, дурень, и не заметил, как она вернулась». Прямо перед входом, что-то бормоча себе под нос, лежала бабуля. Корячась, она крепко обнимала какой-то сверток, в котором я, к своему изумлению, узнал оклад ее самой оберегаемой иконы «Владимирской Богородицы». «Чего это она?» Высунувшись из крапивы, я с изумлением следил за ней. «Она же с этой иконы буквально пылинки сдувала, а тут куда-то тащит ее… Подожди-ка, она чего-то там бормочет». Я по-пластунски, осторожно отодвигая стебли крапивы, пополз в ее сторону.

Наконец в ее бормотаниях я что-то стал различать.

– Ой, что же это тако? Матерь Божия… – шептала – бормотала бабуля, бережно укутывая полураскрытую икону. – Заговорила… Боженьки мои, чудо-то какое… Дождалась, боженьки мои, дождалась, – было слышно, как она начала всхлипывать. – Богородица заговорила… Плохое что-то пророчит. Темную орду пророчит… Надо скорее к матушке Фросе бежать… Боженьки мои… Что же это тапереча будет?

Расслышав, что это она там бормочет, я немного прифигел. «У бабули что, шифер поехал? Какая еще Богородица? Какая там темная орда? Мать его, да это же…» Меня аж пот с головы до ног пробил от пришедшей в голову мысли. «Это что же получается, бабуля приняла мое пение за голос Богородицы?» Резко вскочив, я подбежал к стене избы, где несколькими минутами ранее занимался своими тренировками. «Черт побери! Отдушина в стене! Мать ее…» Прямо в бревенчатой стене избы располагалось отверстие примерно с кулак взрослого человека. «Вот это я дал! Бляха-муха! У нее же от всего этого мозги могут набекрень съехать… Она ведь совершенно искренне верит!» В этот момент меня осенило! «Вот же он, ключик! Черт меня дери, это же самый настоящий золотой ключик… И как бы это ни было гадко, но я должен буду это использовать в своих целях. Иначе я … мы все здесь сдохнем под немецкими танками».