Глава 2.

К вечеру жара умерила свой пыл. Августовское солнце не спешило заходить за горизонт, но и не позволяло себе палить как раньше. В душном воздухе незримо сквозило лёгкой осенней прохладой, что вызывала хандру и ностальгию. Тихоне это невесомое веяние напоминало о школьных буднях, и сердце предательски щемило, выдавая страх и глубокое нежелание снова грызть гранит науки.

Каждое лето на плоской крыше сарая Имир стелил ватное одеяло, чтобы пропадать там вечерами за чтивом интересных книжек и встречать закаты. Люба, впервые оказавшись в укромном месте отличника, не скрывала удовольствия.

С высоты открывался неплохой вид на соседские участки. Приставная лестница при подъёме жутковато скрипела, а при спуске подозрительно пошатывалась, вызывая мандраж. Девушка, привыкшая на Солнечном 27 лезть на чердак по чугунной лестнице, намертво врезанной в стену, теперь на скрипучей колымаге, подставленной к сараю Ибрагимовых почти под прямым углом, ловила непередаваемые ощущения.

Парочка, обласканная вечерним ветерком, в обнимку мило читала на крыше книжку. Точнее, читал Имир, а Люба замечательно делала вид. Они и раньше поглощали один литературный труд на двоих, но сегодня Поспеловой не читалось. Отстранившись, девушка некоторое время созерцала огороды, а потом, разрушив приятную тишину, неожиданно выпалила:

– Скажи, а тебе ни разу не хотелось пожить в таборе как настоящему цыгану?

Ибрагимов удивлённо отстранился от книжки и снисходительно улыбнулся.

– Солнышко, я и так настоящий цыган! Хоть с табором, хоть без него. Из паспорта национальность не сотрёшь, а из крови – тем более. С чего вдруг такие вопросы?

– Ну, я подумала, что вы так странно живёте сами по себе…

– И что с того?

– А вам что, не скучно?

– Ах-ах-ха! – Парень отложил книжку в сторону, пододвинулся к девушке и ласково её приобнял. – Не скучно. С тобой заскучаешь! А если серьёзно, то в таборе мы жили в детстве.

– Вот как?! – оживилась подруга. – То есть потом отделились?

– Папа принял решение, что для нашей семьи будет правильнее жить среди гаджо. Так цыгане называют всех нецыган. Вы другие народы называете нерусскими, а цыгане – гаджо.

– Почему твой отец так поступил? – не успокоилась тихоня.

– Ну, у него на это был ряд причин. Не устраивали некоторые обычаи и порядки. – Имир задумчиво вздохнул, почесал затылок, видимо, размышляя, стоит ли посвящать Любу в события дней былых, затем схватил паузу.

– Какие? – Поспелова ни в коем случае не собиралась закрывать тему.

Юноша, смекнув, что собеседница не сдастся и всё равно когда-нибудь да выпытает желаемое, усмехнулся и продолжил:

– Я малым совсем был, не особо хорошо помню. Так, смутные обрывки… Русланка и Арон поболее моего расскажут! Запомнилось мне, например, как в одном доме цыганка обдирала свежие обои и печку ими растапливала.

– Зачем она портила ремонт?

– Да пёс его знает! Сам не понимаю. Просто картинка запомнилась. Наверное, люди в таборе не цеплялись за бытовой уют. Помню детей, которых вечно наряжали как попало. Мама тоже было повадилась, да отец жутко ругаться стал.

– В грязном малявки ходили?

– Нет. Пацана могли в платье нарядить, потому что остальное постирано. Девочки без трусов бегали по улице.

– Ах-ха-хах!

– Тебе «ха-ха», а дадо как увидел, что я и брат жопами по улице сверкаем, бранился жутко! Не понимает он всего этого в отличие от мамы, потому что родился и вырос не в таборе, а среди русских. Это мама таборная, она скучала. А папе вольное житьё-бытьё поперёк горла стояло. Чисто ради неё согласился, и то надолго не хватило. Не нравился отцу такой семейный уклад, когда баба гадает да побирается, дети в обносках, все украшения – в ломбарде, зато в ободранной хате на последние гроши куплен магнитофон заграничный последней модели.

– Нищета, короче!

– Нет, Люба, это не нищета! Это порядок жизни такой. Особенный! Чисто цыганский. Помню немного праздники: гуляют всем поселением, широко, с размахом, пляшут от души! В такие дни круто очень было!

– Как наши свадьбы!

– Ваши свадьбы и рядом не стояли, поверь! Мы ещё не прижились, думаю, потому что сами сильно отличались, чем пугали остальной народ. Знаешь, цыгане строго разделяют свой мир и других. Это – их нравы, а это – чужие. Стараются постороннее не принимать, не смешиваться. А наше семейство как раз олицетворяло эту самую непонятную для них смесь. Папа вырос среди русских, работал по трудовой книжке, с образованием. У мамы тоже образование, официальная работа. Дети в детский сад и школу ходят. В доме куча книжек. К нам когда ребята из других хат заходили в гости и чтивом увлекались, их предки потом нехорошими словами на нас бранились!

– Почему? – удивилась тихоня.

– Потому что не принято. Образование – для русских, а не для цыган.

– Глупости какие!

– Не глупости, а традиции. Это не значит, что образованных цыган нет. Просто в тех таборах, где мы жили, было не принято. Пара классов окончено на тяп-ляп – и тьфу, норма! Большего и не нужно. Считать деньги умеет, и слава Богу.

– А ты по-цыгански разговариваешь?

– Конечно. Но это не значит, что понимаю всех цыган. Цыгане где живут, там и новые словечки подхватывают. Речь смешивается, и не поймешь уже, что та гадалка на вокзале тебе лопочет! Если встретятся цыгане из Чечни, например, и – с Кубани, то общаться между собой будут по-русски. Разные места проживания – разная начинка. В разных таборах даже преступления отличаются.

– То есть?

– То есть в одном таборе воровать нормально, а в другом – позор. Где-то жёны вообще не клянчат, а в ином месте – это главный заработок. Кстати, в том таборе, где мы напоследок жили, все попрошайничали.

– И вы?

– Мы – нет. Папа категорически против был, хотя местные долго его упрашивали. Даже барон просил.

– Чтобы он попрошайничал?

– Ах-ах! Нет! Чтобы отпустил побираться нас. Своих детей!

– Вот оно как! – охнула Поспелова.

– Ну да! Кто ж здоровому мужику на хлеб подаст?! Ну ты даёшь, Люба! – рассмеялся брюнет.

– Да я как-то не подумала…

– Потому что не жила среди такого. Для тебя это стрёмно. А в том таборе – обычный будний рабочий день. Ничего особенного. Один раз нас с братом всё-таки цыганки сманили. Сэро вошёл в раж и столько наклянчил! Короче, за один день вместе с Русланкой месячный заработок тёткам принёс! Папа как узнал, что мы тусили по рынку, рвал и метал! Маме прилетело, что на уговоры местных поддалась. А бабы потом долго выли-ревели, что смышлёные дети без дела в детсаду пропадают.

– Скажи, цыганки взаправду гадать умеют?

– Вообще не умеют! Есть, конечно, таланты. И шувани настоящие даже встречаются!

– Это кто такие?

– Ведьмы цыганские.

– О-о-о!

– Гадать на рынке – это работа. Я уже говорил. Там фразочки-цеплялки из поколения в поколения передаются! Отработаны на ура. Главное, клиента зацепить. Гадалка смотрит – ведёшься ли, и от зубка знает, что сказать и как сказать, чтобы лох уши развесил да капусту отслюнявил. Ну и болтают типа: «Тоска у тебя на сердце…». А у кого нет в сердце тоски? Все люди из-за чего-то парятся! Лох слышит крючок – и попадается!

– Жулики, короче!

– Ещё какие! Но себя жульём не считают. Для них это трудовые будни, повторюсь. Вообще, помню, цыгане что только не делают, чтобы не платить. Налоги там, долги, коммуналку, по счетам всяким… Хрен! Мухлюют по-тёмному. А мы как раз всегда платили. И выглядели полными дебилами.

– Ни фига ж себе!

– Папа пару раз денег занял, потом некоторое время отмазки послушал и лавочку прикрыл. Отчего таборные разобиделись ещё больше! Затем отец настоял, уговорил маму. Мол, с русскими взаимодействовать проще. Культуру поведения и нормальное образование в таборе дети не получат. И так из-за обрусевших взглядов белыми воронами выглядим. Мы уехали вон, и путь назад для нашей семьи был уже заказан. Чужаками стали. А чужаков в таборы никто не пускает.

– А говоришь, ничего не помнишь! – ласково попрекнула его подружка. – Столько всего рассказал!

– Я многое пересказываю, что позже за столом дома слышал. Я больше запомнил жизнь в многоэтажке.

– В Новосибирске?

– Да.

– Получается, – задумалась девочка. – Всё, что говорят про цыганский сглаз, про колдовство – брехня?

– Преувеличение, скорее. – Ибрагимов улыбнулся. – Вы думаете, что чёрный глаз портит, а цыгане грешат на голубой. Припрёшься в табор со светлыми зенками, кому-то поплохеет – ромалэ решат, что сглаз, за что и прирезать могут!

– Батюшки! – охнула собеседница.

– Да хоть матушки! Наши ещё как суеверны! – Имир наклонился ближе к её лицу и вкрадчиво прошептал: – Знаешь, кого цыгане больше всего боятся?

– Кого? – шёпотом спросила она.

– Ходячих мертвецов!

– Мама дорогая!

– Муло их кличут. Это покойник, что бродит после погребения. Опасаются их жуть как! Мама мне много таких историй в детстве скормила.

– Поделишься?

– Да не вопрос! Главное, ночью усни!

– Усну! – самоуверенно задрала нос Люба. – Делись и не жадничай!

– Ну как скажешь! – фыркнул будущий медалист. – Мама говорила, что сама муло видела.

– Правда?

– Да. Дед её помер. Похоронили. А он потом по ночам гулял! В дом ломился. В окна стучал. Дверь просил ему открыть. Мама маленькая совсем была. Ходил он так, говорит, с неделю. Потом отпели – и тихо стало.

– И она прям запомнила такое?!

– Прям да. Еще помню историю, как цыган ехал по лесу ночью, услышал пение, среди стволов огни вдалеке разглядел. Не утерпел, потащился на шум вглубь леса и наткнулся на табор. Там толпа пьёт-гуляет. Он с ними давай отжигать! Одна цыганка хорошенькая ему приглянулась. Чувак с ней в палатке лёг, а утром проснулся посреди болота, накрытого туманом. Вместо палаток – обрывки ветоши, а он сам голый к остову человечьему жмётся. Короче, на том месте табор, по словам жителей, беспощадно вырезали когда-то. Место нечистое. А этот наткнулся. Поседел парниша, короче!

– Я бы тоже поседела! Как ты в детстве после подобных россказней вообще спал?!

Имир лукаво прищурил умные чёрные глаза.

– Ну, во-первых, я подобные россказни слушал с раскрытым ртом. Меня ужастики да полтергейст всякий с детства притягивают, как и тебя. В библиотеках городских все книги на эти темы перечитал. Так что мы похожи, Люба!

Поспелова изумлённо вытаращилась на него.

– Не ожидала… Я была уверена, что ты одни заумные книги поглощаешь! А остальное – от скуки.

– Заумные грызу для учёбы. А остальное – для души, – поправил её Ибрагимов. – Мне, как и тебе, нравятся детективы, ужасы и мистика. Фильмы преимущественно по этим темам выбираю.

– Разве не документалку и боевики?

– Это ты меня с братом перепутала. Сэро такое предпочитает, да. Он, когда «Байки из склепа» со мной и Русланой по телику смотрел, плевался от отвращения. Говорил, мол, зачем нервы щекотать?! В реале есть вещи и пострашней!.. Мы с сеструхой начали спорить, так он нам в отместку про Волынскую резню включил! Больше мы с ним не спорили. Отвадил так отвадил.

Тихоня задумалась. Ей казалось раньше, что ловелас Сэро романтичен и чуток, а его выдержанный правильный брат – чёрствый сухарь. Своими откровениями Имир изрядно её удивил.

– А во-вторых, милая, у меня у самого фантазия бурная! – продолжил объясняться отличник. – Обстановка вокруг виделась всегда мне большим, чем было на самом деле.

Люба, не поняв, нахмурилась. Ибрагимов отвёл взгляд и грустно улыбнулся.

– Тебе в детстве когда-нибудь казалось, что игрушки живые?

– Э-э-э, нет, – растерялась она. – Помню, как впечатлялась картинками, поэтому рвала листы, надеясь попасть к любимым героям. Столько книжек изгадила, не перечесть! Мама драную бумагу тазами выносила! Ещё чудилось, будто куклы недостаточно хороши: тогда я их красила чернилами и подстригала. Потом этими уродами гостей пугала…

Имир от услышанного развеселился.

– А я думал, что игрушки за мной неусыпно наблюдают. Но когда играю – специально притворяются неживыми. Чувствовал, чего каждая хочет! Этой нравится лежать в комоде, а вон той – стоять на полке. Мама, убираясь, их перекладывала тяп-ляп, из-за чего я постоянно переживал и просил так не делать. Только она не слушала. А я парился, что игрушки злятся и обижаются. Был уверен, что они по ночам, пока мы с братом спим, веселятся и творят что хотят! Поэтому и обращался аккуратно, дабы не обижали нас во время сна. Когда про подобное в сказках Андерсена вычитал, то выдохнул: не одного меня глюкало, слава Богу… Короче, в детстве я был конкретным чудилой!

– Ты был просто маленьким. А малыши все чудные! – поддержала его Люба. – Я игрушек не боялась. Какие-то они не страшные были. Или не интересные. Может, и потому, что меня постоянно запирали дома одну. Сутками напролёт в хате тусили только я и домовой, ха-ха! Родители всегда много работали! А я бродила из угла в угол и придумывала всякое. Ночью дрыхла спокойно. Страх темноты позже пришёл.

– У меня, наоборот, ушёл годам к семи, – припомнил отличник. – Я, будучи мелким, ночами очень плохо спал. Вечно казалось, что в свете, который с окна падал, лунные птицы прилетают.

– Кто?

– Да хрен знает! Я их так сам величал. Типа невидимые существа: спящих детей выманивают во сне на улицу и крадут. Я пялился в окно и боялся, чтобы они Сэро не украли…

– А Сэро их не видел?

– Не-а. Он дрых всегда как конь. Его и пушкой фиг разбудишь!

– Почему же ты думал, что украдут именно его, а не тебя? – распереживалась Поспелова, проникнувшись его откровениями. – Если ты их видел, то они, может, тебя сторожили?