3. Демоны

Оставшись одна, девочка задумалась о сказанном. Легкая обида, с которой она пришла в тот день к ясеню, уже улетучилась. Мысль же ее искала нечто, что было бы для нее столь же важным, как заветы Рахмы, и о чем она еще не поведала Талику. Шенне очень хотелось поделиться с ним чем-то равноценным, но в голову ничего такого не приходило.

В своей задумчивости она не заметила, как со стороны оврага на поляну вышел мужчина. Шенне обернулась в его сторону, лишь когда стал слышен шелест травы под его сандалиями. Девочка удивилась, но не испугалась, ведь ее не учили остерегаться взрослых и посторонних.

– Здравствуй, девица! – приветствовал ее мужчина.

Шенне сразу поняла, что перед ней чужак. До сего дня она ни разу не видела чужеземцев, но его вычурное приветствие сразу говорило о том, что он не из общины. Это подтверждала и его одежда. Мужчины Калахаси носили серые, до середины бедер туники, короткие штаны по колено и никогда не подпоясывались. Чужак же был в охристой рубахе и достающих до щиколотки штанах.

– Привет и вам, – осторожно отозвалась Шенне.

Ища объяснение происходящему, девочка предположила, что чужеземец либо заблудился, либо ищет их поселение.

– Я друг тебе, девица, – безапелляционно объявил заросший бородой чужак. – И вот что, я сюда пришел за тобой!

– За мной? – не поверила девочка.

– Верно. Мне от тебя дюже помощь нужна. Ты же не откажешь? – подошел он на шаг ближе.

Напористость мужчины и неординарность происходящего заставили ее маленькое сердце взвинтить ритм до бешеного.

– Я деда позову, – дрожащим голосом выдавила она то, что собиралась молвить со всей уверенностью. – Он рядом здесь, он вам поможет.

– Он не сможет помочь. – Мужчина стал еще на шаг ближе. – Никак не сможет.

– И все ж я позову, – страх все больше начинал овладевать ею.

– Тогда ему придется умереть! Ты ведь этого не хочешь, а? Дар-вайрун!

С этими словами возле правой руки чужака начал формироваться яркий фиолетовый клинок.

– Чего вам нужно от меня?! – сквозь плач и слезы вскрикнула девочка.

– Ты нужна, – рефлекторно он поправил левой рукой свой возбудившийся орган. – Эй, дурень, ну не здесь же! – заговорил чужак сам с собой.

Теперь Шенне осознала, каковы намерения незнакомца и что ей может грозить. От взрослого воина ей было невозможно ни защититься, ни сбежать. В страхе она совсем забыла о Талике, который совсем не воспринимался ею как защитник. В воображении ее настойчиво возникал образ могучего Яра Каира, которого, к сожалению, здесь не было и быть не могло.

Талик к тому моменту уже приметил постороннего, покинул кусты и, медленно приближаясь к нему со спины, мог слышать большую часть их с Шенне беседы. Сперва он тоже удивился, затем устрашился, разгневался, а увидев небесный клинок – чуть не запаниковал. Тут же вспомнив о заветах дяди, он постарался мыслить трезво.

«Бежать за взрослыми – подмога не успеет, – думал мальчик. – Но если ничего не предпринять, то никаких уже не будет нас. Шенне, ты мне всего дороже, даже жизни…»

Когда до мужчины оставалось лишь два-три шага, он выдохнул и, для верности нацелив левую руку на злодея, холодно призвал:

– Ад-бора.

Секундой позже Талик почувствовал неудержимую слабость, ноги его подкосились, и он рухнул наземь.

Эти жуткие слова знал каждый житель Калахаси, но мало кто решался произнести их вслух и уж тем более сделать другого человека их целью. Считалось, что этот призыв задействует не данные богами дары, за которые те ничего не требовали, а что он призывает самого демона смерти – Бору. Ценой призыва была душа человека, утеряв которую, он лишался всех своих небесных даров. Однако если душа оказывалась недостаточно подходящей, демон отнимал жизнь у самого призывателя, а изначальную жертву не трогал. По крайней мере, так гласила калахасская легенда.

«Тот, кто решится в жертву душу принести, тот уничтожит своего врага, сколь бы сильней тот ни был!» – говорилось в ней.

Однако точных условий успешного демонического призыва никто не ведал, а если кто и знал, говорить о том строго запрещалось, как, собственно, и призывать Бору. Поговаривали, что в порыве ярости люди выкрикивали «Ад-бора!», но демон в таких случаях силу свою не проявлял, а единственным следствием этих слов становилось суровое наказание глупцов Советом.

Талику оставалось лишь надеяться, что его призыв будет услышан.

Когда мальчик очнулся, солнце уже близилось к закату. Голова его ужасно болела, так сильно, что он едва мог о чем-либо думать. Повернув ее, он увидел лежащую рядом с собой Шенне. Девочка, засунув худые руки под голову, тихо сопела.

Боль постепенно отступила, и память быстро воскресила недавние события.

«Выходит, я пока еще не умер, лишь души лишился? – предположил мальчик. – А это что?»

Вокруг их с Шенне тел кружились грязно-розовые кольцевые вихри. Как десятки ужей, непрерывно вертящихся вокруг, проникая сквозь землю с одной от них стороны, вылетая с другой и вновь устремляясь вокруг к земле. Талик протянул к одной из таких «змеек» руку, но та, словно преграды нет, пронеслась сквозь его кисть.

«Причудливо», – подивился он про себя. Мальчик подумал, что, возможно, это не явь, а всего лишь сон, насланный на него демоном смерти взамен его души.

Он осторожно привстал, огляделся. Странные вихри несколько ухудшали обзор, но даже сквозь них, аккурат на том месте, где прежде стоял угрожавший Шенне негодяй, серебрилась кучка небесного пепла, уже изрядно разнесенного ветром по сторонам.

«Врага поверженного след? Неплохо!» – все еще ощущал он себя во сне.

Талик поднялся и, не успев сделать и пары шагов, обнаружил, что грязно-розовые вихри поднялись вместе с ним, а их радиус уменьшился почти вдвое – всего до каких-то тридцати сантиметров. Обернувшись к Шенне, он с изумлением наблюдал, что такие же «съежившиеся» вихри-змейки теперь вились и около нее, спиралью уходили чуть выше головы, а затем устремлялись через голову к пяткам, откуда вновь начинали спираль.

Но что еще более удивительно, от его шеи к ее вытянулся эллипс из грязно-розовых листочков. Не в пример змейкам-вихрям, листочки двигались по нему медленно, с интервалом примерно в тридцать сантиметров. От левого плеча Талика они плыли к правому плечу Шенне, а затем от ее левого плеча к его правому. Плыли они не быстро, и мальчик мог хорошо их разглядеть.

Листики оказались почти в три сантиметра длиной, имели форму, похожую на яблоко, и серый, с темными прожилками, цвет. На их поверхности прорастали розовые, очень мелкие лепестки-ворсинки.

Мальчик вновь попытался ухватить серый листок рукой, теперь уже из опоясывающего их с Шенне потока. Подушечки его пальцев сомкнулись, но ничего не почувствовали. Листик же продолжил свой путь к спящей девочке.

«Пора будить!» – решился Талик, встревожившись вдруг, что в этом сне ему подсунут совсем другую Шенне.

– Проснись, Шенне, – склонившись, он нежно тронул ее за плечо. – Шенне!

Девочка очнулась и, увидев знакомое лицо, тут же обвила руками шею Талика, притянула его к себе.

– Талик, ты жив! – вмиг заплакала она. – Как же я рада! Молчи, я так тебя люблю!

Не вырываясь из ее объятий, он лег рядом и обнял ее за талию. Не боязливо, как несколькими часами ранее, а спокойно и без стеснений, будто делал это уже много-много раз.

– И я тебя люблю, и очень сильно.

Никогда до этого дня они не говорили друг другу эти взрослые слова, видимо, полагая их еще не вполне подходящими.

– Расскажешь, что вот здесь произошло? – после долгого молчания решился спросить Талик.

Ее ответ должен был помочь наконец понять, находится ли он в удивительном демоническом сне или все еще в прежней жизни.

– Ты демона призвал, что хуже смерти, – сильнее прежнего обняла его Шенне, – и он злодея в пепел превратил.

– А что с моей душой? Ее он не забрал, выходит?

– Забрал, – она ослабила объятья, и мальчик смог увидеть ее заплаканное, но улыбающееся лицо.

– Уверена?

– Да, все твои дары ушли. Ты спал мертвецким сном, едва дышал. Сначала я трясла тебя, затем щипала. А после укусила. Так сильно, что пошла отсюда кровь. – Она указала на место, где уже успела залечиться рана. – Она текла тихонько, я ревела. Тогда я поняла, что Камилана нет, а с ним и остальных даров, выходит.

– И это странно, я не чувствую души нехватку. – Талик отодвинул ее правую косу и аккуратно вытер со щеки слезинку. – Как будто все как прежде или лучше даже.

– Конечно, я ж дала тебе свою. – Шенне вновь прижалась к его щеке и аккуратно поцеловала ее. – Теперь у нас двоих одна душа.

– Шенне, ты тоже демона призвала?! – округлил он глаза.

Калахасцы имели представление о трех демонах: демоне смерти Боре, демоне покоя Халле и демоне любви Лаллаке. Бора могла уничтожить врага в обмен на душу призывателя, Халла – забирала жизнь за умиротворение души, а Лаллак объединял души любящих людей, отбирая как жизни, так и души, после того как они разлюбят друг друга.

Согласно имевшимся преданиям, демоны не обладали волей и разумом, а, будучи бессмертными бестелесными сущностями, действовали по некому заранее установленному для них закону, от которого не могли уклониться. Как солнце, которому, в понимании калахасцев, предписано было каждый день всходить на востоке и заходить на западе и никак иначе.

– Да, демона любви Лаллака.

– Но разве он не призывается двумя?

Талик до этого дня уже слышал о запретном призыве Лаллака, но ему всегда казалось, что тот должен инициироваться сразу двумя влюбленными, желающими соединить свои души.

– Довольно, чтоб второй не возражал, – пояснила Шенне, слышавшая о демоне любви намного больше.

– И все равно ты сильно рисковала.

Хотя мало кто решался в нарушение устава призывать Лаллака, взрослые судачили, что около пяти лет назад пара влюбленных таки сделала это, но вместо объединения душ оба они утратили рассудок, что, как утверждали старшие, происходило не раз и прежде. Что было тому причиной, неизвестно. Одни считали, что дело в утраченных знаниях об условиях призыва, другие – что причина в несовместимости душ, третьи утверждали, что все из-за недостаточной любви между ними, хотя в таком случае призыв просто не должен был сработать.

Как бы то ни было, угроза потерять рассудок наряду с сомнительной ценностью призыва неплохо удерживали романтически настроенные натуры от его применения.

– Уж не сильней, чем ты.

– Возможно, так.

– Теперь мы связаны, Талик. Если убьют тебя – умру и я. Раз заболеешь ты – болеть тогда и мне. Вот только…

– Разлюбив однажды, мы оба потеряем души и умрем, – эту часть легенды мальчик тоже знал.

– Все так и есть, – вновь улыбнулась Шенне.

– Но мы же не разлюбим, верно?

Талик приблизил свои губы к ее.

– Да, верно, – она приняла его невинный поцелуй.

С минуту они, обнявшись, лежали молча.

– Шенне, мне кажется, я начинаю понимать, что это за листки кружатся.

– Листки? Какие?

– Эти – вокруг нас. – Он провел пальцем около одной из «змеек». – Не видишь?

Девочка непонимающе помотала головой.

– Они вращаются вокруг, как розовые с серым змейки…

Талик описал ей видимую им картину, в том числе загадочный поток медленных листиков, возникающий между ними при отдалении друг от друга.

– Я думаю, что листики – носители твоей души.

– Звучит красиво! Жаль, что я не вижу. А ты не врешь?

– Ничуть.

– Быть может, это Бора сей дар тогда оставила тебе?

– Шенне, ты это называешь даром? – усмехнулся мальчик. – Я из-за них тебя неважно вижу… уже с пары шагов. А у меня перед глазами клетка, а ты как будто в коконе из змей лежишь!

– Вся-вся?

– Сейчас проверю.

Талик отполз в сторону, чтобы их вихри-змейки разделились на две части. Хотя расстояние между витками обвивающих их спиралей было примерно одинаковым, оно было непостоянным, с каждым новым оборотом меняясь на три-пять сантиметров. Из-за этого Талик видел девочку много лучше, когда ее «змейки» прятались за его, и наоборот, много хуже, когда они из-за них полностью выглядывали.

– Угу. Порой почти полтела закрывают, а иногда до четверти всего. Но это ерунда, – поспешил он успокоить свою спасительницу, – я думаю, привыкну.

– Быть может, даже к лучшему оно! – хихикнула вдруг девочка.

– С чего вдруг?

– Когда вырастешь, то будешь неподвластен… другим красавицам!

– Шенне, – укоризненно покачал он головой, – зачем другие мне, коль у меня есть ты?

– Конечно незачем, но все равно так лучше!

Они согласно рассмеялись, так что не сразу услышали дальний зов вечернего колокола.

– Талик! – спохватившись, указала она пальцем в сторону поселения. – Наверное, нас потеряли!

– Бежим!

– Но никому ни слова!

Поначалу вихри перед глазами сильно мешали Талику и даже вызывали у него легкую тошноту. Но вскоре он адаптировался и по пути домой уже пытался новыми глазами рассмотреть ранее невидимое.

Согласно его наблюдениям, животные – как минимум овцы и козы – души совсем не имели. Равно как трава, деревья и прочая растительность. Зато у взрослой пастушки «душа» была почти втрое шире, чем у него или Шенне. Пробегая мимо нее, мальчик инстинктивно взял в сторону, чтобы не столкнуться с коконом, тогда как его подружка пробежала всего в шаге от женщины – безопасном для столкновения дар-буганов расстоянии. Их вихри пересеклись, но не смешались, словно не видя и не чувствуя друг друга.

В остальном дарованный Борой взор ничего ему нового не открыл.

Когда дети добрались до своих домов, дыхание их совершенно сбилось, лбы покрылись испариной, лица раскраснелись. Никто из родни их не ждал, лишь одинокая фигура виднелась чуть выше по мостовой.

– И где ж вы носитесь, поганцы? – издали узнала их Финиста – старшая сестра Талика.

Она покинула родительский дом больше года назад и, занимаясь с мужем полевыми работами, теперь прежнюю семью навещала нечасто.

– Талик, ну ты болван! Мать извелась уже: пропал с обеда! – Встретив брата, она щелкнула его по носу. – И ты, коза! Твой Яр так гневался, что убежать хотелось!

– Мы заигрались, – борясь с непослушным дыханием, попытался оправдаться Талик.

– Доигрались вы! – выплеснув свое раздражение, его сестра, как за ней водилось, быстро подобрела. – Давайте побыстрей уже… Пока на поиски не встала вся община.

Ускорив шаг, они устремились на площадь.

– Да что с нами могло случиться? – осторожно подключилась к разговору Шенне. – Нам не впервой опаздывать. К чему тогда волненья?

– Ну, так-то ни к чему, – пожав плечами, согласилась Финиста. – Да кто-то видел на окраинах чужого. Дня два назад. А может, не чужого, а показалось им. Когда ж вас спохватились, припомнили, надумали дурного.

– Зачем бы мы ему?

– Да кто их знает, братец! На то они, видать, и чужаки.

– Как папа? Зол?

– Нет, но вот Яр Каир…