– Благодарю всех прибывших за то, что согласились посетить мою скромную обитель, оказав тем самым немалую честь мне и моим собратьям, – раздалось раскатистое эхо голоса предводителя. – Добро пожаловать на арену Крактан! – торжественно взревел главарь, картинно воздев руки к небу. – Чувствуйте себя как дома, друзья, пейте, ешьте сколько душе угодно. Само веселье начнется немного позже, – Люто разразился хриплым булькающим смехом, окинул взглядом толпу узников, довольно осклабился и добавил, обратившись к стоящей рядом разумной: – Литара, окажи любезность, посвяти гостей в тонкости грядущего представления.

Девушка услужливо поклонилась, сделала шаг вперед и, выставив в сторону бедро с манерным изяществом, облокотилась о перила балкона. Обтягивающие кожаные лоскуты одежды едва ли скрывали пикантные подробности ее тела. Ветвистые тонкие рога украшали темную копну волос и подчеркивали явную принадлежность к расе, чей народ издавна считался слишком сообразительным, чтобы коротать жизнь среди простаков и пахарей, но и не в меру хитрыми, чтобы занимать самую верхнюю ступень той или иной власти. Точеная подтянутая фигура невольно привлекала внимание, а округлые черты лица, в основном несвойственные представителям лаканов, с пухлыми губами и широким разрезом острых холодных глаз, завершали образ.

– Я надеюсь, все по достоинству оценили остроту ума и иронию нашего предводителя? – с металлом в голосе проговорила она, а губы девушки скривились в надменной улыбке.

В ответ повисла тишина. Плененные моряки мрачно косились по сторонам, не желая принимать участия в сумасшедшем спектакле, возомнивших себя невесть кем, разбойников.

– Отвечать согласием на вопросы леди Литары! – прорычал один из громил и со всего размаху приложил дубиной ближайшего канри.

Тот рухнул на колени, прерывисто застонал и повалился набок от боли, пытаясь достать обессилившими руками до ушибленной спины. Оставшиеся стоять на ногах переглянулись и сквозь зубы, сдерживая злость и негодование, согласно замычали и закивали головами.

– Прекрасно, – радостно воскликнула лаканка, а ее густые брови взмыли вверх. – Тогда мы можем продолжить знакомство, – она сделала паузу, мягко качнула полуобнаженной талией в другую сторону и продолжила: – Теперь все вы – собственность моего господина. Крепость Крактан станет для вас новым домом. Каждому из прибывших отведена своя особая роль в нашей многоликой и дружной семье. Те, кому повезет больше прочих, покинут это место в ближайшие дни. Судьба оставшихся также предопределена. Вы будете не жалея сил служить на благо и во имя процветания вашего нового повелителя.

Девушка обернулась и взглянула на Люто. Тот вольготно расположился на замысловатом троне и с интересом следил за речью помощницы.

– Правила просты, – продолжила Литара, – полное и беспрекословное подчинение любым приказам. Всякая попытка или даже мысль о побеге неотвратимо повлечет за собой суровое и крайне болезненное наказание. Преданность отождествляет меру вашего существования. Так что рекомендую вам поскорее привыкнуть к новому образу жизни. Крактан можно покинуть только одним способом – смерть, – девушка звонко хихикнула. – На этом все.

Слева от меня раздалось гневное невнятное бурчание. Я наклонил голову и увидел красного от переполняющей его ярости Тамиора.

– Эй, Люто! – заорал рыцарь. – Ты гнусная мразь, позор человеческого рода! Я насажу твою голову на пику, а обрубки твоей туши развешу на воротах этой мерзкой скотобойни!

За спиной тут же оживился стражник. Послышалась возмущенная ругань и звук стремительно приближающихся шагов. Мы оглянулись. Крупный громила уже широко замахивался, метя пудовым кулаком в затылок белобородого. Рыцарь ловко отскочил в сторону. Толпа пленников расступилась, освобождая место для смелого маневра, а неповоротливый бугай провалился вперед, не встретив сопротивления своей мощной атаки. Пошатнувшись, он потерял равновесие и оказался в аккурат рядом со мной. Надежно стянувшие тело по рукам и ногам веревки не позволяли сделать что-либо весомое, поэтому я коротко шагнул вперед. Поравнявшись вплотную со сгорбленной фигурой, я извернулся и что было сил ухватил головореза острыми зубами за оттопыренное мясистое ухо. Затем рванул в сторону и сплюнул кровоточащий шмат сальной плоти в песок. Громила тонко взвыл, его глаза покраснели от негодования и резкой пронизывающей боли. Он решительно развернулся и, тяжело дыша, подался мне навстречу.

– Борк! – прервал потасовку громогласный крик Люто.

Главарь поднялся с трона и зло прищурился.

– Оставь их! – с сиплой ненавистью проговорил он. – Для этих двоих у меня имеются особые планы, – лиходей снова захлебнулся нервным перекатывающимся смехом.

– В загон всех! – скомандовала Литара.

Главарь и его спутница повернулись к арене спиной и скрылись в недрах Крактан. Пятеро надзирателей, присматривающие за толпой со стороны, зашевелились и, подкрепляя свое главенство грязной бранью вперемешку с жесткими пинками, суетливо принялись разворачивать скопище плененных канри. Одноухий стражник с обиженной физиономией долго смотрел на меня, затем дождался, когда я повернусь спиной и исподтишка нанес хлесткий удар дубинкой в мою незащищенную спину. Между лопаток вспыхнуло ощутимое болезненное жжение, быстро расползающееся к плечам и пояснице. Я сдавленно закряхтел и рухнул на одно колено.

– Вот так, – раздался сзади тонкий смешливый голосок подлого громилы. – Что? Думал я оставлю свое ухо тебе бесплатно? Не дождешься, ящерица. Наш хозяин не прощает обид, и мы тоже. Надеюсь, что ты, шваль, не протянешь до завтрашнего утра. А если будешь еще жив, то мы с ребятами заглянем к тебе на светскую беседу.

– Борк! – строго окликнул толстяка один из конвоиров. – Что сказал Люто? Оставь его. Сам знаешь, что бывает за неподчинение командиру.

Сальный верзила скорчил виноватую гримасу, кивнул и заспешил в начало колонны.

***

Нас гнали по песчаному плато вглубь арены, где располагались открытые нараспашку деревянные створки ворот, ведущих, как можно было предположить, во внутренние коридоры. И уже через несколько мгновений мы гуськом проталкивались по темным затхлым тоннелям твердыни. Где-то вдалеке слышался звук падающей воды. Должно быть, один из подземных источников заявлял о своем существовании. Пахло сыростью, гнилью, безнадегой, а еще пуще отчаянием. Минуя несколько поворотов, мы оказались в большом круглом каменном мешке. С высокого потолка свисали ржавые клетки, дно которых заполняло рваное истлевшее тряпье и серые, выскобленные временем кости. В покрытых плесенью стенах, в три яруса друг над другом, виднелись решетки камер. К каждому этажу прилегали узкие потрескавшиеся ступени, вдоль коих на значительном расстоянии друг от друга чадили факелы, испуская тусклое марево янтарного света. Это была настоящая тюрьма.

Пленников разделили по трое и распихали по разным казематам, разместив всех как можно дальше друг от друга. Я и Тамиор были заперты вместе с одним из служек кабака, где нас и пленили. Худощавый канри молчал и не реагировал на любые попытки завести разговор. Казалось, что бедняга не имел сил оправиться от случившегося и, замкнувшись в себе, безутешно ждал конца. Давинти также исчез из вида, впрочем, его напуганный и одновременно возмущенный ропот доносился до нашей камеры откуда-то снизу.

– Принимай гостей, Думитур! – выкрикнул конвоир, вешая замок на засов последней клетки.

– Слышу-слышу, – раздалось в ответ. – Наконец-то и мне будет с кем словечком перекинуться. А то уже с месяц в тишине да безмолвии. Видать, Люто не торопился на этот раз.

– Наслаждайся, – сухо бросил стражник и нырнул во тьму коридора.

Одна из решеток пронзительно заскрипела. Мы с белобородым удивленно прильнули к металлическим прутьям, отделяющим нас от свободы, и уставились на далекое дно тюремной ямы, откуда и исходил звук.

По пути сюда я старательно запоминал каждый изгиб, всякую пядь катакомб, однако усталый взор так и не смог приметить чего-то хоть сколько-нибудь необычного. Теперь же камера, расположенная на отшибе нижнего полукруга клеток и показавшаяся мне прежде вовсе пустой, медленно наполнялась бледным свечением. Приглядевшись, я различил границы низкой кровати, наскоро, кое-как сколоченный узкий стол с горящей свечой и такой же неказистый табурет.

Худощавая тень внутри зашевелилась, створки подались вперед, и на пороге каземата появился скрюченный силуэт. Это был старый, покрытый древними морщинами человек. Время не пожалело его тело. Вместо правой ноги, незнакомец опирался на костыль, справленный из сучковатой коряги. А левая рука, начисто лишенная кисти и половины предплечья, свисала вдоль туловища безвольной культей. Голова старика не имела ни единого волоса. Зато лоб и лысую макушку сплошняком покрывала россыпь бугристых шрамов. Страшные увечья рваными уродливыми бороздами сползали на скулы, подбородок, обхватывали тонкую шею и, наконец, превращали пожилой облик в жуткое подобие истрепанной лоскутной куклы. Одет человек был в драные кожаные лохмотья, что, возможно, в далеком прошлом служили ему неплохой защитой, но ныне представляли собой лишь отголосок былого, как и он сам.

Дед медленно, опираясь на костыль, выбрался на середину булыжной мозаики пола темницы и деловито почавкал пересохшим ртом.

– Посмотрим-посмотрим, кого нынче принес соленый ветер, – жадно втянув затхлый воздух, беззлобно улыбнулся он и заковылял вдоль стен, с усилием всматриваясь в полумрак камер. – Так-так, – удовлетворенно проговорил Думитур, – кто тут у нас? Канри? Старые глаза уже совсем не те. Подводят. Видят порой то, чего нет, – посетовал он и вновь шумно зашмыгал носом. – А вот нюх… На нюх я всегда мог положиться. Не обманул он меня, значит, и сейчас. С три десятка канри, человек, тил и броктар, – заключил странный старикан. – Какое разнообразие. Насыщенное представление должно получиться.

– Ты еще кто такой?! – прорычал Тамиор, вращая затылком из стороны в сторону и пытаясь плотнее прижаться лицом к прутьям решетки, чтобы рассмотреть загадочного калеку. – Если тебя, старая развалина, приставили в качестве сторожевого пса, то значит, я определенно ошибался насчет Люто. Этот кусок вонючего мяса еще более безрассуден, чем я думал. Потому что после того, как мы выберемся из камеры, нас будет невозможно остановить. И дряхлому старикашке это уж точно не под силу, – бородач перевел дух и уже спокойно продолжил: – А если ты такой же заключенный, как и мы все, то почему не сидишь в своей конуре, а прогуливаешься на свободе?

– Интересно-интересно, – раздалось снизу. – Люди… Всегда дерзкие, яростные, рвущиеся в бой по причине и без нее. Хе-хе-хе, – старик сухо хмыкнул. – Когда-то я и сам был таким же… Вечер обещает быть зрелищным.

– Проклятье! Да, кто ты?! – нервно воскликнул рыцарь. – Говори! Иначе…

– Иначе что?! – резко перебил белобородого незнакомец. – Хотя, это не важно. Я все равно отвечу на твой вопрос, человек. Я здесь не для того, чтобы поддерживать бестолковую перебранку.

Послышалось шарканье.

– Молодость, – со вздохом и нотками печали протянул калека, – необъятное желание получить все ответы, не сходя с места и без каких-либо промедлений. М-д-а-а… Хотя я поддерживаю твое стремление потрепать языком.

Старик принялся, кряхтя, подниматься по узкой лестнице и через некоторое время предстал перед нами по другую сторону клетки. Вблизи его внешность поражала и отталкивала еще больше. Сухая серая кожа напоминала камень. Части туловища, не прикрытые обрывками одежд, пестрили темными рытвинами и хребтами рубцов от былых ранений. На нем буквально не было ни единого целого места. Перекошенная физиономия, правая сторона которой напоминала ломоть оплавленного сыра, улыбалась и смотрела на собеседников единственным зрячим глазом.

– Меня зовут Думитур, – дружелюбно проговорил он и устало оперся плечом о сырую поблескивающую поверхность стены. – Я не надсмотрщик и узником давно себя не чту. Я – нечто вроде местной достопримечательности, если можно так выразиться, – Думитур усмехнулся. – Эдакое старейшее наследие здешней коллекции боли и страданий. Хотя следует признать, когда-то давно я был и на вашем месте. Правда, меня тогда было несколько больше, – калека окинул взглядом свои отсутствующие конечности, приложился культей к подбородку и, подвигав предплечьем косую челюсть поочередно в разные стороны до глухого щелчка, насильно вернул ее в привычное положение. – А по вам двоим, – сипло добавил он, – и не скажешь, что вы дрожите от страха или неведения, на худой конец. Но все остальные наверняка сейчас судорожно гадают, чтобы все это могло значить и как бы поскорее убраться с проклятого острова. Так?! – насмешливо выкрикнул старикашка, повернув голову к центру каменного мешка.

Вместо ответа послышалось недовольное многоголосое бурчанье и ругань.

– Так, Думитур, так, – остановив жестом очередную грубую колкость белобородого рыцаря, с готовностью проговорил я. – Скажи-ка лучше… На берегу мы видели рабов. И я прямо затылком чую, что тут не все так просто. Ты можешь нам помочь?

– Нет, – твердо заявил тот. – Я вам не враг, но и приятелями нам стать, скорее всего, не придется. Боюсь, у вас не слишком много времени. Да и своя шкура всегда дороже, как вы верно знаете. Однако я готов скрасить последние мгновения приятной, а может и познавательной беседой.

– Не слишком много времени? – переспросил я. – Что ты имеешь в виду?

– Не прикидывайся дураком, малыш, – резко, со злобой в голосе рубанул Думитур. – Терпеть не могу, когда кто-то делает вид, что не замечает очевидного. Все вы наверняка уже догадались, что происходит на самом деле. Только боитесь признать те догадки правдой. Очень скоро самые крепкие из вас выйдут на арену, чтобы встретить там свою смерть на потеху ненасытной публике. Ну, а немногие, кто к полуночи все еще будет способен дышать и покинет круг гнева целиком, оплатят тем самым себе еще один день жалкого существования. И это не самый лучший исход. Уж мне ли не знать.

– Значит, мои домыслы оказались верны, – задумчиво буркнул я. – Нас не просто хотят сделать рабами. Нас отправят на бойню.

– Точно в яблочко, броктар, – радостно присвистнул старик, – точно в яблочко. Путь раба уготован для самых слабых. Тех, от кого в бою не будет ни прока, ни забавы. Но и эта участь завидна только до поры до времени. Вы же видали оглобли у жаровен там, снаружи? – Думитур указал обрубком руки в сторону тоннеля. – Это столпы искупления.

Чуть заметная дрожь внезапно проступила сквозь речь старца.

– Любой, кто хотя бы в малейшем посмеет ослушаться хозяина, неминуемо находит свою гибель, болтаясь на одном из них в ожидании, когда его тело по куску растащат ручные монстры Люто. Большинство умирают от голода и непосильного труда. Иные оканчивают свои дни на арене. И те, и другие также оказываются прикованными к столбам в качестве обеда. Все идет в дело. Ничего не пропадает, – он судорожно хохотнул.

– А ну! Не унывать! Выше хвост! – послышался снизу ободряющий бас капитана Дики. – Соберись, братва! Выкрутимся. И не у таких морских змеюк из-под носа выскакивали. А гнусные россказни чужака говорятся лишь для того, чтобы запугать нашего брата. Сломить наш дух. Не робеть, кому говорят! – уверенно продолжал Тычок. – Это не более чем выдумки старого, потерявшего рассудок призрака.

– Россказни? Выдумки?! – вдруг взорвался Думитур и, нервно потрясая безволосой головой, поспешно заковылял по ступеням. – Кто это говорит? – кричал он на ходу. – Воняющий мускусом, да набитый прибаутками меховой тюк?! Посмотри на меня и повтори снова, мне в лицо!

Калека застыл возле одной из камер нижнего яруса.

– Я сам прошел через все мыслимые границы агонии. Я единственный, кому удавалось оставаться в живых после каждого боя в круге отчаяния. Я перенес столько боли на своем коротком веку, сколько не испытывал весь твой мохнатый род вместе взятый! Что ты можешь знать о живом настоящем кошмаре?! – тяжелое взбудораженное дыхание изувеченного человека эхом расходилось по стенам тюрьмы.

– Успокойся, Думитур, – окликнул я пожилого воителя. – Они просто пытаются справиться со своим страхом. Никто из нас не хотел обвинить тебя во лжи. Помоги нам. Расскажи, как удалось уцелеть тебе.

Он поднял искаженное лицо и уставился на меня. Некоторое время вокруг слышался лишь звук падающих капель. Затем Думитур глубоко вздохнул, прикрыл единственный глаз и кивнул, точно соглашаясь с услышанным.

– Приятно, малыш, что хоть кому-то интересна судьба искалеченного, практически истлевшего ветерана. Однако тут и говорить не о чем. Мне просто повезло. Хотя, как видишь, за везение я отдал немалую цену, – спокойным тоном принялся отвечать он. – Видимо, тогда я ходил у богов в любимчиках, коли мне посчастливилось остаться в живых и, как мне кажется, сохранить ясность разума. Многие, одержавшие в бою верх, не доживают и до первого рассвета. Погибают от ран. Мои же победы приносили мне лишь незначительные царапины. Чудом мне удавалось избегать смертоносных ударов противников, каждый раз постепенно, где ловкостью, а где и обманом продвигаясь все ближе к триумфу. Толпа всегда без ума от подобных зрелищ. В последнем для меня представлении Люто прогадал слишком многое. Но и он, и его головорезы даже прониклись уважением к удачливости и воле отказавшегося погибать раба. Потому-то и сохранили мне жизнь, даже когда я уже больше не мог сражаться. Теперь я всего лишь истлевший фантом этих холодных безжизненных пещер. Мне нравится думать, что мой век – это некий символ несгибаемости, эдакая метафора нерушимой силы. Хотя, скорее всего, я до сих пор существую лишь в назидание всем остальным.

– Жизнь, достойная настоящего воина, – с деланным почтением, дабы не обидеть старика, басовито протянул я. – Только зачем все это? Желание такой мрази, как Люто, иметь собственных рабов я еще могу понять. Но столько смертей ради одного лишь увеселения… Для меня подобные забавы за гранью любых моралей.

– Ты разочаровываешь мня, броктар. Веселье здесь вовсе ни при чем, – хмыкнул Думитур. – Золото! Горы золота и безграничная власть – вот единственная любовь хозяина арены Крактан. Ты удивишься, узнав, насколько может быть азартен нрав слишком состоятельных представителей разумного мира. Ты содрогнешься, когда поймешь, какой безмерно кровожадной способна быть толпа, возжелавшая созерцать жестокое зрелище. Ты не представляешь, что могут предложить в качестве куша беспринципные толстосумы за возможность еще раз узреть на арене обожаемого бойца. И даже если им не удастся поживиться на победе, и фаворит потерпит поражение, любая из этих до нутра прогнивших крыс все равно будет трястись от радости, ведь насытиться кровавым спектаклем – не менее ценный трофей. Все вы теперь игрушки в жестоких, жадных до чужих страданий руках…

Вдруг Думитур резко пригнул голову и замолк.

– Слышите? – растревожено зашептал он. – Началось. Вскоре они придут за первыми из вас.

Едва завершив предостерегающую фразу, калека развернулся и торопливо зашагал к своей коморке. Я насторожился. Через стены, наполняя серое пространство незатейливой однообразной мелодией, по-прежнему просачивался далекий шум водопада, а спустя миг терялся среди гулких завываний сквозняков, блуждающих по темнице, точно души безвременно загубленных пленников в поисках выхода. Слышался шелест отрывистого бормотания. Моряки и кабацкая прислуга как можно тише переговаривались между собой. Одни сетовали на злой рок, прочие обсуждали нелепый план побега и спасения сотоварищей, а кто-то и вовсе, решив, что перед смертью надышаться никак не удастся, беззаботно валялся на боку и, предавшись ленивой дреме, оглашал тюремные закоулки мерным сопением и храпом.