Разведчик

Далекое будущее

…совершенное средство передвижения в пространстве. «Баллиста-М» превосходит все орбитальные пусковые установки. Масса снаряда – до 2000 тонн. Максимальная дальность броска – 160 парсек. Точность – 0,1 угловой секунды. Ни один звездолет с автономным двигателем…

Ты лежишь, раздавленный кетаминовым бредом.

Твой мир состоит из песка. Он мерзостно зыбок, он течет.

Нет зрения, слуха, осязания – смешались, сплавились в песчаную массу. Мыслей нет – теперь это лишь отпечатки на песке, что рассыпаются без следа. Слова сеются сквозь мозг, опадают скрипучей пылью. Лишь редкие задерживаются в сите:

– Ты – разведчик.

Эти слова почему-то обретают важность, трутся о стенки сознания, царапают.

– Ты разведчик. Разведчик. Развед…

В мир вторгается лицо. Вырастает из песка и заполняет собой. Лицо рассечено шрамом от подбородка до виска. Оно уродливо. Оно звучит:

– Ты не умеешь ничего. Но это неважно.

«Неважно» отпечатывается в пыли, ты идешь по отпечаткам, и нога вдавливается в букву А, стирая. нев… жно…

– Главная задача разведчика – хотеть вернуться. – Скрипит лицо, фраза дымком окружают его. – Хотеть вернуться… Это ты сможешь. Сможешь…

– Ведь у тебя – жена и дочь. – Лицо роняет слова-камушки. – Жена. Дочь. Ждут.

Камушки вдруг становятся двумя фигурками: крошка в платьице, а солнце – в зеленых джинсах. Ты теперь между ними, вы на траве под сиренью, и они хохочут… А тебе не до смеха, ведь все это – фото, оно плоское, оно летит, кружась, спирально, уже далеко, а близко – лицо. Со шрамом до виска. Лицо чеканит:

– Ты отправишься на Альфу Дракона.

Последнее слово разевает пасть, и внутри до дрожи темно, лишь с клыков струится песок.

– На Альфу Дракона. Ты первый. Ты должен…

Ты не слышишь – заполняет темнота. И две фигурки. Далеко… Так далеко, что почти точки. Может, звезды…

Лицо повторяет, вколачивая в сознание:

– Ты должен продержаться три месяца. Главная задача – хотеть вернуться. Выживи три месяца. Три…

Число не значит ничего, бессмыслица. Лицо показывает: палец, еще палец, и еще.

– Хотеть вернуться.

И ты тонешь.

Приходишь в себя в тесноте. Ремни втягивают в кресло, оставляя лишь малую свободу – вертеть головой и нагибаться. Перед тобою стекло, а за стеклом – глянцевая темнота с искорками звезд. Ужасно тошнит, ты корчишься от спазмов, но приборчик на руке вдруг колет запястье, и становится легче. До того легче, что хочется уснуть безмятежно, сладко, и верить, что все будет хорошо…

Ты уже дремлешь, когда сила вдруг толкает тебя и вжимает в сиденье. Звезды на экране превращаются в светящиеся нити, а затем пропадают. Ты летишь в темноту.

* * *

…«Баллиста-М» превосходит все прочие пусковые установки. Дальность броска – до 160 парсек при отклонении меньше 0,1 угловой секунды. Ни один звездолет с автономным двигателем не способен преодолеть такое расстояние. Не существует способа связи…

Я перегнулся через перильце и плевком отправил окурок в долгий путь до земли. В безветрии он падал степенно, задумчиво, без лишней суеты, пока не пропал из виду. Приятно плюнуть с восьмидесятого этажа! Хоть что-то приятно…

Я позвонил, из динамика раздалось ворчливое: «Кто?»

Не люблю свою работу – по долгу службы часто приходится врать. Вот как теперь.

– Комитет поддержки способных детей. Ваш сын Роберт выбран кандидатом на правительственный грант.

Дверь раскрылась недоверчиво медленно. Всклокоченная женщина в халате пялилась на меня, тщась понять и осмыслить. Я протянул к ее носу удостоверение. Затем неторопливо раскрыл дипломат, извлек грамоту и также поднес к лицу женщины. Трехмерный герб Комитета – цветок лилии в заглавии, ниже – платиной вышитое «Роберт Хаймиш». Это все, что она заметила. Никто не замечает больше.

Когда она, наконец, улыбнулась – криво, потрясенно, – я продолжил:

– Вы – Елена Хаймиш, верно? Ваш сын Роберт – очень талантливый ребенок. Он имеет полное право претендовать на красную линию поддержки. Это означает – грант на обучение в любом колледже и университете страны, по вашему выбору. Я пришел уладить ряд формальностей. С вашего позволения.

– Да?.. Ах, да, да! Конечно, проходите, конечно!

Она посторонилась, она просила не разуваться, она придвинула мне стул и предложила чай. Я выбрал кофе. Она засыпала меня дюжиной вопросов, я переждал их все, а затем заговорил медленно и успокаивающе.

– Поверьте, это так. Такие творческие способности, как у вашего сына, встречаются у одного из тысячи детей. Мы давно держим его на примете, и сомнений быть не может. Нет, совершенно никаких сомнений, уверяю вас. …Не было тестирований в детском саду? Да что вы, тестирования вовсе не требуются! У нас свои методы, очень надежные.

Я так бархатно выговорил это «надежные» и так ласково улыбнулся, что ей стало кристально ясно, что за человек перед нею. Елена опустилась на табурет и уставилась мне в глаза – снизу вверх, с немым благоговением. Мастер экстрасенсорного восприятия – собственно, это написано в моей «корочке», но кто же читает казенные бумажки?..

– Скажите, а что я сейчас думаю? – Тихо спросила женщина.

Думала она, конечно, о том, что каким-то чудом попала прямо в сказку, а развод был тому назад три года, и Боба она растит одна, это очень нелегко, и, вобщем, она вполне заслужила, да сынишка и вправду ведь неглуп, пусть не индиго, но… Понятно, что думала она именно так, но это совершенно неважно. А важен лишь Роберт.

Я сказал:

– Я не телепат. Я экстрасенс особого профиля. Позвольте задать несколько вопросов о сыне.

– Да-да, конечно, пожалуйста!

Деловито разложив анкеты, я иду по стандартному списку. Как здоровье? Чем болеет? Хорошо ли спит? Что снится? Чего боится? Да, это важно, поверьте!

– Вы знаете, он так часто простуживается. Кутаю его постоянно, слежу, чтоб ни одного сквозняка, – и все равно каждый месяц болит горло… Отпаиваю чаем с малиной. Он, знаете, обожает малину! Вообще любые ягоды ест стаканами… Бедняжка, он такой слабенький из-за этих болезней. Пробежит немного – и устает. Пойдем гулять – через полчаса уже домой просится…

Сквозняки и горло тут совершенно не при чем, но я молчу об этом. Так что на счет страхов?

– Нет, огня не боится, сам костер разводить умеет. Темнота – тоже нет… Хорошо засыпает один. Холода боится, конечно. Даже фильмы смотреть боится – знаете там, о севере. Когда смотрит, дрожать начинает. Но и не удивительно, с его-то здоровьем!

Здоровье… ну да. А как на счет пауков, змей?

– Знаете, он у меня точно индиго, – Елена улыбается. – Ни пауков, ни змей, ни червяков – ничуть не боится. А вот увидел ежа как-то – такую истерику устроил, я еле успокоила! Представляете?..

Представляю. Вы и представить не можете, как хорошо я представляю.

– А космос любит? Ну, эти фильмы про героев галактики?

– Терпеть не может.

Еще бы!

– Рисует?

– О, да. Я покажу!

Пока она ищет рисунки, я нащупываю Роберта. Он стоит за закрытой дверью детской – подслушивает. Ему тревожно.

Всклокоченная Елена прибегает с альбомом, и я внимательно просматриваю картинки. В принципе то, чего я и ожидал. Скупая графика, мало цвета, мало солнца. Людей нет, животные – редкость. Какие-то птицы. Много серого, камней, голой земли, темного неба. Красные ягоды. Пятно, похожее на ежика – очень маленькое, в уголке. И вот еще любопытное: ночной небосвод, но звезды размазаны черточками.

– Ой, это я и не знаю, что ему в голову пришло, – хихикает Елена.

А я знаю… Но пока что не все.

– Я могу побеседовать с Робертом?

Не люблю говорить с детьми. Если б мог, ограничился бы матерью. Но одну важную деталь от нее не узнать.

Бобби – тщедушный белокожий мальчик с тревожными глазами. Он сидит на кровати с книгой, напрягшись. Книга закрыта, мальчик смотрит на меня и вздрагивает, заметив мой шрам в пол-лица. Это хорошо.

Елена рассказывает сыну о том, какой я добрый дядя, как важно ответить вежливо на все-все мои вопросы, а потом я прошу ее выйти. Сажусь рядом с Робертом и вношу в поле его немигающего взгляда блестящий амулет. Амулет колеблется на цепочке, в такт колебаниям я говорю:

– Маленький Бобби… все смотришь, смотришь… страх уходит, совсем уходит… маленький Бобби, маленький Бобби…

Блестящие зрачки отрываются от моего шрама, тянутся за амулетом. Взгляд качается, мутнеет…

– …приходит сон, сон приходит… спокойный, спокойный… глубокий, глубокий… за мною, за мною, маленький Бобби… идешь ты за мною…

Веки опускаются. Он засыпает, но продолжает сидеть.

– Маленький Бобби… ты мой разведчик. Я хочу знать, и ты мне ответишь… Слушай же, слушай…

Я придвигаюсь к нему и шепчу на ухо, так тихо, чтобы не слышала мать, согнувшаяся у замочной скважины:

– Восемь лет назад ты лежал, раздавленный кетаминовым бредом. Ты видел над собою мое лицо со шрамом, и я говорил тебе такие слова. Ты – разведчик. Ты не умеешь ничего, но это неважно. Ведь главное качество разведчика – желание вернуться. И это ты сможешь – хотеть вернуться. У тебя жена и дочь. Ждут.

Мальчик чуть вздрагивает – это отлично. Я продолжаю.

– Потом «Баллиста-М» швырнула тебя за триста световых лет на Альфу Дракона. Туда, куда не дотягиваются звездолеты. Туда, где невозможна связь. Что там было с тобой?

Семилетний Бобби, вероятно, не понимает ни слова, но это неважно – я говорю уже не с ним. Тот, с кем я говорю, издает стон при словах «Альфа Дракона».

– Что было там? Что было?.. Знаю, было тяжело. Тяготение в два «же» или больше. Ты с трудом стоял на ногах, ты ползал… Было холодно. Ты упал в зону тундры, выл ветер, проедал до костей… Были ягоды, которые ты смог есть, но ничего больше – через два месяца ты стал тощим как скелет… Был зверь, похожий на дикобраза, ядовитые иглы – как раскаленные спицы… Что было еще?

Я говорю, он слушает. Вздрагивает. Иногда издает тихий стон. Иногда мечется, я осторожно удерживаю его. Но он молчит, а мне нужен ответ. Тогда я выкладываю все.

– Маленький Бобби… Ты мой разведчик, я – твой связист. Я экстрасенс особого профиля. Я чувствую, когда мои разведчики перерождаются. Я просил выжить три месяца. Ты умер через три с половиной. От чего? От чего ты умер?

Он замирает, а я горячо шепчу ему в ухо:

– Запас кислорода кончился через неделю. Ты выжил. Значит, на Альфе Дракона есть кислород. Спустя две недели кончилась вода – ты пережил и это. Ты нашел воду. Антибиотиков у тебя не было, значит, твой иммунитет справился с тамошними бактериями. Пищи хватило на месяц, но ты продолжил жить. Спасли ягоды, обожаешь их и теперь. Гравитация в две земных, холод, ядовитые твари – ты переродился тщедушным мерзляком, но прежде пережил все это! Так от чего ты умер на четвертый месяц? От чего?!

– Три… – шепчет он.

– Три с половиной, – говорю я. – Ты прожил на две недели больше.

– Три месяца… сволочь… сволочь!

– Бедняга, – говорю я. – Я соврал тебе. Альфа Дракона слишком далеко, ни один звездолет не способен. Это билет в один конец. Ты не мог вернуться… при жизни.

– Сволочи… – Шепчет он. – Какие же сволочи…

– Конечно, сволочи. А как иначе? Твое похищение, кетамин, лицо со шрамом, ложь, ужас – весь антураж лишь для того, чтобы ты возненавидел. Это называется кармический долг. Ненависть тянет душу обратно. Главная задача – желание вернуться, помнишь?

– Безнадежно, – шепчет он. – Все безнадежно…

И вдруг бьет себя ребром ладони по запястью другой руки. Судорожно, резко. И снова…

Я выдохнул.

Просто и банально. Отчаялся и покончил с собой. В девяноста пяти парсеках от Земли, на пригодной к жизни планете. Что ж, прекрасный результат! На сотню разведок – один. Теперь – модули, колонисты, геологи…

– Маленький Бобби, сон снова приходит… спокойный, спокойный… глубокий, глубокий…

Я уложил его, укрыл пледом. Когда проснется, не вспомнит ни слова. Будь у меня совесть, этот факт ее немного успокоил бы.

Вышел из комнаты, и Елена вновь накинулась на меня. Она успела уложить волосы и переодеться. Мне было не до нее. Я вручил все бумаги – подлинные, без дураков. Роберт получит свою награду. Я оставил визитку и просил звонить. Даже обещал позвонить сам – лишь бы уйти скорее.

А когда стоял на мостике, соединяющем несущий стебель здания с лепестком квартиры, вдруг пришел удар. Дыхание перехватило, сердце подпрыгнуло в груди. Я шатнулся, рухнул. Багряно, затем темно…

Пришел в себя, сел, опершись о перильца, с трудом закурил. Откинул голову, глубоко втянул воздух сквозь фильтр сигареты. Это был разведчик на Бете Кита. Ровно спустя неделю после посадки. Значит, задохнулся.

Не люблю свою работу – по долгу службы часто приходится умирать. Вот как теперь.