Читать книгу «Информация» онлайн полностью📖 — Романа Сенчина — MyBook.
image
cover

Об одной важной детали совсем забыл в тот момент – формально я продолжал быть женатым, и жена, уже мне чужая, далекая, почти не существующая, имела равные со мной права на «совместно нажитое имущество»…

Через несколько дней после выписки из «Медицины» нога перестала меня тревожить. Розовые пятна бледнели, отеки рассасывались. В общем-то я почувствовал себя совсем здоровым, но тем не менее продлил бюллетень еще на неделю.

Эта неделя ушла на выбор квартиры и начало оформления ипотеки. Выбрал я быстро – двухкомнатную в относительно новом кирпичном доме на Шестой Кожуховской улице. Грубо говоря, совсем недалеко от центра.

Сама квартира понравилась мне еще осенью – даже Наталью свозил туда, – но вот подъезд, этаж (последний, девятый), да и сам район с его населением – в основном бывшие рабочие ЗИЛа и АЗЛК – удержали тогда от того, чтобы заключать договор и выкладывать деньги. Вдобавок и большой спешки в покупке квартиры я осенью не чувствовал; я искал варианты, присматривался больше под нажимом, но тоже не очень-то настойчивым, жены. А вот теперь схватился за эту двушку мертвой хваткой.

Владельцами ее были сириец, его русская жена и их сын лет пяти. У сирийца заканчивался контракт в России, и он возвращался с семьей к себе на родину.

В начале февраля, когда я позвонил им узнать, продается ли еще квартира, сириец так энергично ответил «да!», что я понял: его прижало. В тот же день мы встретились и начали переговоры.

Оформление ипотеки – дело долгое. Пока банк проверит мою кредитоспособность, кредитоспособность поручителя, пока то да сё; к тому же были проблемы из-за перепланировки… В общем, месяца четыре, по крайней мере, нужно ждать, а сириец уезжал в середине марта.

Мы договорились, что я переберусь в квартиру к этому сроку, месяц-два буду ее снимать за символические деньги, а потом сириец прилетает в Россию, и мы подписываем договор, происходит расчет. Меня это устраивало…

Забегая вперед, скажу, что по условиям договора я выложил пятьдесят тысяч долларов, остальные семьдесят заплатил за меня банк, которому я обязывался вносить по шестьсот долларов в месяц. Плюс к тому пять тысяч долларов я заплатил хозяевам напрямую за оставшуюся в квартире мебель (шкафы, столы, двуспальная кровать с тумбочками и трюмо, разная мелочь) и технику (холодильник, плита, посудомойка, джакузи).

Я был очень рад и сумме, за которую получил квартиру, и той легкости, с какой состоялась сделка… Конечно, я не подписывал документы не глядя – предварительно показал их двум знакомым юристам, они изучили и сказали, что все чисто. Банк тоже был надежный, никакого компромата я на него не нарыл. Судя по информации (я долго шарил в Интернете, недовольных не было.

Но это было позже, а пока я только возвращался в окружающий мир.

Тринадцатого февраля вышел на работу. Встретили меня хорошо, можно сказать, даже с радостью. Одна девушка из отдела, Оксана, подарила иконку Николая Угодника… Еще недавно любые попытки заговорить со мной на религиозные темы я сразу же пресекал цитатой из Свифта: «Религия – болезнь души», – а тут заулыбался и стал благодарить. Дома поставил иконку на полочку…

Постепенно готовился к освобождению нынешней однокомнатки. Пятнадцатого марта должен был переехать на Кожуховку, а двенадцатого, в воскресенье, позвонила Наталья. (Наверняка через Макса, Лианку или Руслана с его Мариной она была в курсе моих планов.)

– Привет, – в ее голосе слышалась осторожная виноватость. – Как здоровье?

– Прекрасно! – Я как раз ходил по квартире, выбирая глазами, что взять с собой, а что выбросить. – У меня все отлично.

– М-м, рада за тебя… Я вот что… Мне нужно вещи забрать. Я без тебя не хотела…

– Я уже больше месяца дома. Почему сегодня?

– Ну, надо когда-нибудь. – Она стала терять виноватость. – Так что, мне можно приехать?

Я сделал паузу, давая понять, что сомневаюсь, а потом неохотно разрешил:

– Приезжай. – И еще после паузы: – Замок тот же, а ключ у тебя, надеюсь, остался.

– А тебя разве не будет?

– Нет.

– Гм… Мне неудобно.

«Что неудобно? Хлам свой в багажник самой стаскивать?» Но вслух я сказал другое:

– У меня срочное дело. Через десять минут ухожу.

Я подождал, что она ответит; Наталья молчала, и я закончил:

– В общем, квартира в твоем распоряжении.

Положил трубку, быстро оделся и спустился на улицу.

Некоторое время стоял во дворе за тополем – хотелось увидеть, как она подъедет, как выйдет из машины… Я представлял ее изменившейся за эти полтора месяца – постаревшей, дерганой. Не хотелось верить, что без меня ей стало лучше… Да и на машину тянуло глянуть – соскучился по этому «фордику»… и вообще по автомобилю… Как только подкопятся деньги, надо о машине подумать. Что-нибудь недорогое и приличное.

Наталья не появлялась. Я замерз и направился в сторону метро «Беговая». Шел дворами, опасаясь, что жена заметит меня, проезжая по Хорошевке, остановит и уговорит вернуться домой. Придется общаться, а самое неприятное – помогать в выносе вещей.

Возле метро было уютное кафе, где подавали настоящие, с мангала, шашлыки. Я любил иногда там посидеть. Зашел и сейчас. Заказал порцию шашлыка с картошкой фри, двести граммов водки и стакан томатного сока.

Пока ждал еду и выпивку, а потом, когда ел и выпивал, все крутил в голове мысль, что вот неспроста Наталья позвонила именно в эти выходные, накануне моего переезда… Да, стопроцентно узнала о покупке квартиры – и Руслану, и Максу я сказал об этом (Макс к тому же был моим поручителем перед банком), те, естественно, перетерли эту новость с женами, а жены, конечно, натрещали Наталье. И она заторопилась, а может, и почувствовала, что совершила ошибку, так со мной поступив.

Помню, меня залила самодовольная радость. Я представлял, как Наталья упрашивает принять ее обратно, говорит, что ее измена была помутнением рассудка, вымаливает прощение… Вот она сидит сейчас в однушке, которую мы снимали почти год, вещи не собирает, – наоборот, привезла то, что забрала тогда, уходя, – и ждет меня, чтобы проситься обратно.

Она плачет, но тихо, без рыданий. Грудь вздрагивает; длинные, обтянутые нитяными колготками ноги устало разъезжаются, но снять сапоги на высоком каблуке не решается. Сидит в мертвой тишине полуброшенной квартиры и ждет…

Я чуть было не сорвался, не побежал туда. Торопливо расплатившись, пошагал в противоположную сторону. В глубь Хорошевского проезда, потом – по Беговому.

Резко остановился и огляделся недоуменно – после унылых коробок жилых домов, тесноты и серости вдруг открылась просторная площадь, огромное сооружение справа. Необычное сооружение, напомнившее мне кадры из фильма об архитектуре Третьего рейха. Такая хищная монументальность, мощь камня. Трепещущие на ветру флажки, бодрая музыка из громкоговорителей на столбах. Куда я попал, в какую эпоху перенесся?… И потребовалось время, чтобы понять, что это всего лишь ипподром.

Хоть я и жил сравнительно недалеко, но на бегах не бывал ни разу. Даже и мысли как-то не возникало. Казалось, что это нечто из прошлого, безвозвратно погибшее вместе с советским временем. Сегодня для развлечения и зарабатывания денег полно других вариантов. Начиная с автомата-столбика на тротуаре и кончая букмекерской конторой для одних и пафосным казино для других…

Но тут, оказавшись возле входа на ипподром, подхваченный музыкой годов тридцатых, я решил хоть глянуть, что это такое. Бега, ставки, хлопья пены… Билет и программка (впрочем, для «чайника» совершенно бесполезная) обошлись мне в двести рублей.

Был, наверное, перерыв между заездами – люди (их было немного, но вели себя активно) метались по лесенке, соединяющей трибуны и кассу, переругивались, совещались, тасовали какие-то бумажки… Я потоптался в проходе на трибуне, – да, лошади по дорожкам не бегали. Спустился к кассам.

В центре зальчика трое мужиков полубомжацкого вида спорили:

– На Джулию ставь! На Джулию-у!

– На хер мне твоя Джу?… Ласточка!

Третий все старался выхватить у того, что был за Ласточку, мятые десятки и хрипло повторял:

– Номер три, номер три, номер три…

К окошечку кассы подошли две старушки, одетые по моде полувековой давности (у одной с шапки даже вуалька свисала), в кружевных перчатках. Прикрывая друг друга от посторонних, они достали деньги и, сунув в окошечко лица, зашептали что-то принимавшему ставки.

В буфете, который находился в этом же помещении, что-то ели и пили потрепанные люди, загадочно-враждебно друг на друга поглядывая.

– М-да, – вздохнул я громко, – всюду жизнь.

Мне стало смешно. Я будто оказался на съемках фильма о застывшем времени. Захотелось вывести всех этих персонажей на улицу, показать, что есть более интересные вещи. Хотя вряд ли они их увидят – им хочется пребывать здесь, за этими толстыми каменными стенами.

На вздох отреагировали – как-то на секунду-другую замерли, обернувшись ко мне, а потом продолжили свои действия: споры, шепот, жевание, загадочно-враждебные взгляды…

Дождавшись, когда касса освободится, я положил на грязное блюдце для денег (это было именно блюдце) пятисотку. Сказал:

– На номер три.

Пожилая тетенька в каракулевой кубанке и с пестрым платком на плечах подняла на меня удивленные глаза:

– Все?

Я кивнул.

Она обрадовалась:

– Хорошая ставка!

– А по сколько обычно ставят?

– Рублей по тридцать. Бывает, и пятьдесят копеек.

– Фантастика. – Теперь пришел уже мой черед удивляться.

– Что ж, игроки у нас небогатые нынче…

– А на что лошадей содержите? Этих, наездников?

– Жокеев, – поправила тетенька.

– Ну да.

– Это они сами там… – Она стала как-то строже. – Не знаю. Я свою зарплату знаю. – И подала мне бумажку. – Пожалуйста.

– И скоро заезд?

– Вот-вот объявят.

И только я отошел, к окошечку ринулась троица полубомжей. Они продолжали спорить, почти ругались уже; один, отталкивая остальных, хрипел кассирше:

– Все на Ласточку! Да! На Ласточку!..

Я хотел что-нибудь съесть, но глянул на бутерброды с ядовито-красной колбасой и распадающимися пластиками сыра – и отвернулся. Наверняка и пиво здесь было такого же качества…

Забубнил громкоговоритель. Народ ринулся на трибуны.

То ли я неудачно выбрал место, то ли просто не умел смотреть бега, но разглядеть удалось немногое.

Мимо кучей прокатились пять или семь лошадей с жокеями, затем, через полминуты, они появились на противоположной стороне огромного овала, еще через полминуты снова пронеслись мимо трибун, но уже не кучей, а плотной вереницей. Я напрягал зрение, щурился, но кто там выигрывает, увидеть не мог. Да и вообще вскоре потерял интерес к гонке. Крутил головой, наблюдал за зрителями. А они хлопали, выкрикивали клички лошадей и фамилии жокеев, стучали по деревянным перегородкам, отделявшим ярусы трибун, те, кто умел, – свистели. У многих были театральные или армейские бинокли; они смотрели в них, отыскивая лошадей, в которые вложены их денежки. Но и не оснащенные биноклями вели себя не менее эмоционально. Наверняка только многолетний опыт, сотни и тысячи проигранных или выигранных рублей помогали им быть в курсе.

Финиш я не увидел, но угадал по особо яростным крикам. Что-то снова пробубнил громкоговоритель, но так невнятно, что я не понял ни слова.

– Кто победил? – спросил явно расстроенного соседа.

– Да Краса, мать ее…

– А номер какой?

Сосед недоуменно или, вернее, недоуменно-презрительно, как на кретина в облике приличного человека, посмотрел на меня и ответил:

– Третий.

Когда я получал в кассе выигрыш – семьсот сорок рублей, – ко мне подошел пожилой, с остатками былой представительности мужчина в когда-то дорогой, но давно уже заношенной дубленке, в потертой норковой (вроде бы) шапке-формовке и вкрадчиво зашептал почти в самое ухо:

– Поздравляю. Узнаю профи. – Отстранился и стал говорить громче: – Разрешите представиться – Рой Эдвардович Гунзер. С семьдесят второго – на бегах. Готов предложить свои услуги…

Я не проявил никакого желания с ним знакомиться, направился к выходу. Рой, как его там, жалко и одновременно с чувством собственного достоинства посеменил за мной, продолжая интимно сообщать, что у него есть выходы на жокеев, на владельцев конюшни… Как-то незаметно его сменил другой подобный, с теми же предложениями, потом еще один…

Оказавшись на улице, я несколько минут стоял, приходя в себя, привыкая к катящимся по проезжей части «Вольво», «Ауди», «Ладам», «Фордам», к пешеходам в современной одежде, к билбордам и зданиям со стеклопакетами… Часа хватило, чтобы я понял, как хорошо жить в начале двадцать первого века… Я даже достал выданные мне в кассе деньги, – вдруг показалось, что они советские, с Лениным… Нет, нормальные, на которые можно купить карбоната, колы, сервелата, икры пару банок. Сыграть на рулетке вполне легально.

Отлично, отлично…

По документам квартира на Кожуховке считалась двухкомнатной, но сириец – цивилизованный человек – сделал перепланировку так, что все принимали ее за четырехкомнатную.

Длинная, но узкая прихожая (коридор, в общем) заканчивалась своего рода холлом (у сирийца стояли там два кресла и журнальный столик; видимо, там он курил). Справа от холла (его я наметил под гостиную) – комната, служившая супружеской спальней, а слева – детская. Обе комнаты не такие уж крошечные… В прихожей по левую руку шкаф для верхней одежды, а по правую – вход в столовую. Это была действительно столовая, так как из нее можно было пройти уже собственно на кухню, маленькую, но не тесную. На ней вполне хватало места для приготовления пищи (а зачем еще кухня нужна?), ели же хозяева в столовой. Это мы привыкли хавать там, где жарим и парим.

Кухня была оснащена отлично – под одно сделаны плита с вытяжкой, посудомойка, раковина, настенные шкафчики, стол, вместительный, почти до потолка, холодильник… Короче, с умом все сделано.

Туалет совмещен с ванной. Просторный, не то что коробочки в обычных квартирёшках. Здесь умещались и стиральная машинка, и трехъярусная полка для всяких мазей и шампуней, и раковина с унитазом, само собой. Главной достопримечательностью этого помещения являлось джакузи. Даже с подсветкой.

Правда, существовало и неудобство – в стенку унитаза была вделана металлическая трубка, видимо, для подмывания. Иногда, стоило не так сесть, она задевала копчик, и становилось неприятно. Я попытался ее вытащить, но не получилось; тогда стал загибать молотком, и стенка унитаза треснула. Пришлось оставить, как есть.

В целом мне все нравилось в моей (почти уже моей) квартире. Она была не похожа на большинство других, предназначенных для нудного пережидания времени от конца одного рабочего дня до начала другого.

Я сразу облюбовал ту комнату, которая служила столовой. Решил, что в ней-то и буду проводить большую часть времени. Поставил телевизор и DVD на тумбочку, через несколько дней после переезда купил раздвижной диван…

С переездом помог Иван. За два рейса управились.

Баулы с Натальиными шмотками (она тогда так и не появилась на Хорошевке) я свалил в бывшей детской, которую стал называть гардеробной. Свои вещи разложил и развесил в оставшихся от сирийцев шкафах. Мебель была чистая, в окнах – стеклопакеты, на стенах – свежие и не раздражающие обои… Короче, я был доволен.

Закончив перетаскивать вещи из «фолька» в квартиру, я предложил:

– Что, Вань, обмоем новоселье?

Тот как-то испуганно дернулся:

– Я ж на машине.

– Оставишь здесь во дворе. Машин вон сколько стоит, не бойся.

Иван согласился. Позвонил матери и сказал, что ночевать сегодня не придет.

Мы доскочили до супермаркета «Пятерочка» (он находился буквально метрах в двухстах), я купил две бутылки «Русского стандарта», сока, кусок слабосоленой семги, сыра, колбасы…

Вообще-то проводить вечер с Иваном мне не очень хотелось (точнее, представлялось не очень правильным – таких людей нужно держать на расстоянии), но быть сейчас одному казалось опасным. Я бы по-любому выпил и наверняка стал бы звонить, в том числе и Наталье, хвалился бы квартирой, в которую переехал и которая через два-три месяца девяносто девять процентов станет моей. А потом, скорее всего, начал бы просить ее вернуться, клялся бы, что теперь все у нас будет отлично, надежно… детей родим… Я никак не мог примириться с ее уходом. Хотелось вернуть жену даже для того хотя бы, чтобы потом самому ее бросить.

– И какие планы теперь? – спросил Иван, когда мы, почти молча выпивая, захмелели до такой степени, когда можно вести душевные разговоры.

– Да какие… Жить буду.

– Женишься снова?

Я помахал перед собой руками:

– На хрен-на хрен! Пока что у меня другие планы. Надо чем-то серьезным заняться. Я раньше литературой увлекался, всякими радикальными течениями.

– Радикальными? – В глазах Ивана мелькнул настороженный интерес.

– Ну, в культурном плане. Хотя эти течения и на реальную жизнь влияют… В общем, хочу возобновить. Тем более время благоприятствует.

– В смысле?

Вопросы Ивана меня слегка отрезвили – не стоит раскрываться. Этот потомок работяг с Лефортова вряд ли поймет, а нафантазировать может с три короба. Или начнет подбивать меня теракт устроить какой-нибудь (неудовлетворенность социальным положением у него проявлялась не раз), или, наоборот, в ФСБ донесет… Черт разберет этих людей… И мой ответ был хотя и не совсем честным, зато предельно понятным любому в нынешней России:

– Да так, книжный бизнес на подъеме. Можно неслабых денег поднять.

– Эт дело. Были бы у меня финансы, я бы тоже квартиру купил, хоть однуху, и женился.

– А у тебя что, квартирный вопрос?

– Да еще какой! – зло хмыкнул Иван. – В одной комнате с братом до сих пор. Мне двадцать девять, брату – двадцать пять. И мать в другой комнате. Как кильки в томате… И девку не приведешь.

– Ну как, снимал бы.

– Кого снимал?

– Ну не девку же! – засмеялся я.

– Снимать – тысяч пятнадцать в месяц надо. Минимум. А я в среднем за месяц тысяч тридцать зарабатываю. Сколько на бензин уходит, на жратву… Матери часть отдаю – свет, отопление… Не-ет, – потянулся Иван, – снимать можно, конечно. – И сразу же снова сжался. – А с другой стороны, с какого перепугу я буду снимать? Мой родной город, а я как приезжий, что ли?

Меня эта мысль развеселила. Плеснул в рюмки.

– По-твоему, – спросил, когда выпили, – москвичам на халяву квартиры должны раздавать? При рождении коренного москвича для него сразу планируют трехкомнатную квартиру…

– А что, – Иван не заметил моей иронии, – я бы так сделал. Ну, не треху можно, но двухкомнатную нормальную квартиру – вполне.

Еще глотнули «Русского стандарта», закусили семгой, и Иван стал развивать свою мысль:

– Знаешь, бесят эти призывы, что будь, дескать, активным, и все получится, мечты сбываются, что надо добиваться, этим, конкурентоспособным быть… Ну, короче, понимаешь, о чем я… А если я не хочу быть таким? Если у меня вообще другая внутренняя организация? Что я, всю жизнь из-за этого в жопе, что ли, должен торчать? И таких, как я, – миллионы. Которые не могут и не хотят биться за теплое место под солнцем… Я так считаю – если я гражданин страны, я имею право получить от нее набор необходимых для жизни вещей.

– По факту рождения, что ли? – сдерживая усмешку, уточнил я.

– Ну да. Да! Я – гражданин России, и Россия должна обеспечить меня квартирой для создания семьи, медицинским обслуживанием, загородным участком для отдыха и подсобного хозяйства, путевками, хоть раз в год, в санатории…

– А ты что-то должен?

– Я? Я готов вносить свою лепту. Работать, короче. Но от меня никто ничего не требует. Что работаю я, что нет, всем все равно. Меня и в школе не особо учили – тройбаны ставили, а я на задней парте в карты рубился. В армию не тащили, дали справку купить, что у меня с почками проблемы, и – все в поряде… Так и живу. Гражданин, х-хе… Единственное, что есть, – машина. Она меня кормит. Да и то часть денег откладываю, чтобы вовремя ее заменить, до того, как ломаться начнет. А так – никаких перемен не предвидится.

– Ничего, Вань… – То ли его речь, то ли опьянение сменили во мне иронию на жалость. – Ничего. Я скоро, может, закручу одно дело. И тебя возьму.

 







 



1
...
...
9