Глава II
Должностные и воинские преступления

Источники сохранили значительное число сведений о разбирательстве тюрко-монгольскими правителями дел, связанных с должностными (в том числе и воинскими) преступлениями. В отличие от «политических процессов», проанализированных в предыдущей главе, подсудимыми в таких делах, как правило, являлись не претенденты на трон или влиятельные временщики, а подданные ханов, в отношении которых они могли более скрупулезно следовать предписаниям монгольского имперского права при разборе дел и вынесении приговоров. Соответственно, в данной главе мы намерены проследить, как соблюдались принципы и нормы процесса в тюрко-монгольских государствах и каковы его особенности в различных обстоятельствах.

§ 9. Казнь джучидских военачальников ильханом Хулагу

В предыдущем параграфе мы постарались показать, что историко-правовой анализ политических событий позволяет по-новому интерпретировать данные исторических источников. Продолжая изучение этой тематики, проанализируем событие, хорошо известное специалистам по истории Улуса Джучи (Золотой Орды) – расправу персидского ильхана Хулагу с находившимися на его службе военачальниками джучидского происхождения – Балаканом, Кули и Тутаром.

Это событие, датируемое в разных источниках и научных работах либо 1260, либо 1262 г., неоднократно привлекало внимание исследователей. Одни из них относят расправу Хулагу с джучидскими военачальниками к числу причин последовавшей вскоре многолетней войны Улуса Джучи с государством Хулагуидов [Али-заде, 1966, с. 27–28], другие считают ее непосредственным поводом к этой войне [Арсланова, 2004, с. 9; Закиров, 1966, с. 12] (ср.: [Веселовский, 2010, с. 143–144]). Таким образом, практически все специалисты, обращавшиеся к изучению данного события, сосредотачивались на его политическом аспекте. При этом за пределами их внимания оставались не менее значимые аспекты – правовой и процессуальный, которые позволяют по-новому рассмотреть сведения источников и даже дополнить имеющиеся у нас представления об уголовно-правовых и судебных (процессуальных) отношениях в Монгольской империи и государствах Чингисидов. В настоящем исследовании проводится историко-правовой анализ источников, сообщающих о расправе Хулагу с джучидскими военачальниками.

Указанное событие нашло отражение в исторических источниках самого разного происхождения – арабских, персидских и кавказских, что свидетельствует о его значимости и одновременно позволяет провести сравнительный анализ сообщений независимых друг от друга авторов, а также выявить юридически значимые факты.

Наиболее подробные сведения о казни джучидских военачальников в Иране приведены персидским историком Рашид ад-Дином в его знаменитом «Сборнике летописей». Он излагает события дважды в разных частях сочинения, приводя при этом противоречащие друг другу данные (что подтверждает версию о том, что «Сборник» составляла группа авторов, а Рашид ад-Дин выступил его редактором).

Первое сообщение выглядит так: «Балакан, который был в этом государстве, задумал против Хулагу-хана измену и предательство и прибегнул к колдовству. Случайно [это] вышло наружу. Учинили о том допрос, он тоже признался. Для того, чтобы не зародилась обида, Хулагу-хан отослал [Балакана] с эмиром Сунджаком к Берке. Когда они туда прибыли, была установлена с несомненностью его вина, Берке отослал его [обратно] к Хулагу-хану: “Он виновен, ты ведаешь этим”. Хулагу-хан казнил его, вскоре после этого скончались также Татар и Кули. Заподозрили, что им с умыслом дали зелья. Поэтому у них возникло недовольство [друг на друга], и Берке стал враждовать с Хулагу-ханом…» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 81–82].

Во втором сообщении события изложены иначе: «В ту же пору скончался скоропостижно на пиру царевич Булга, сын Шибана, внук Джучи. Затем заподозрили в колдовстве и измене Тутар-огула. После установления виновности Хулагу-хан отправил его в сопровождении Сунджака на служение к Беркею. И [Сунджак] доложил об его вине. Беркей в силу чингизхановой ясы отослал его к Хулагу-хану, и 17 числа месяца сафара лета [6]58 [2 II 1260] его казнили… Затем скончался и Кули» [Рашид ад-Дин, 1946, с. 54].

Нельзя не согласиться с мнением исследователей в том, что Рашид ад-Дин, а равно и его последователи, придворные историографы ильханов, «постарались максимально затушевать сомнительные с точки зрения семейной этики деяния Хубилая и Хулагу и переложить ответственность за разжигание кровавой распри на Джучидов» [Костюков, 2008, с. 65], а также в том, что в «Сборнике летописей» имели место «обеление агрессивных действий Хулагу в отношении родственников» [Порсин, 2018а, с. 3] и «манипуляции с датами смерти джучидов, призванные устранить взаимосвязь между смертями Балакана, Тутара и Кули» [Сабитов, 2011, с. 181]. Красноречивым подтверждением этой тенденции в хулагуидской историографии служит весьма лаконичное сообщение Абу Бакра Ахари, не содержащее причин расправы с Джучидами: «Между ильханом и Берке-ханом проявилась вражда из-за Кули, Татара и Кулгана; Берке-хан послал им угрозу и отправил на войну [с Хулагу] Нокая, родственника Татара, с 30 000 человек» [Ахари, 1984, с. 134]. До некоторой степени к той же историографической традиции примыкает и сообщение в генеалогическом сочинении XV в. «Муизз ал-ансаб»: «Ветвь Бувала, сына Джучиджи, сына Чингиз-хана: Татар [по преданию, Татар был послан вместе с войском Хулагу-хана в страну Иран, где оставался, пока не донесли Хулагу-хану о том, что он (Татар) планирует сотворить зло против него. Хулагу-хан схватил его и переправил к дяде Берке-хану, который в это время был правителем улуса (Джуджи). Берке-хан вернул его, сказав: “Он виновен, ты сам знаешь, как с ним поступать!” Хулагу-хан (теперь) казнил его. Это стало причиной вражды и противостояния между Хулагу-ханом и Берке ханом], а его сын Нукай…» [ИКПИ, 2006, с. 43]. Обратим внимание, что в данном сочинении жертвой Хулагу представлен не Тутар, двоюродный брат вышеупомянутого Ногая, а Татар, его собственный отец.

Гораздо более объективны, по мнению исследователей, сведения кавказских (армянских и грузинских) авторов о расправе Хулагу с Джучидами.

Так, современник событий Киракос Гандзакеци сообщает следующее: «А великий Хулагу беспощадно и безжалостно истребил всех находившихся при нем и равных ему по происхождению знатных и славных правителей из рода Батыя и Беркая: Гула, Балахая, Тутхара, Мегана, сына Гула, Гатахана и многих других вместе с их войском – были уничтожены мечом и стар, и млад, так как они находились при нем и вмешивались в дела государства» [Киракос, 1976, с. 236].

Его соотечественник и младший современник Григор Акнерци (инок Магакия) излагает события несколько иначе: «Как только ханские сыновья узнали о том, что Гулаву намерен воссесть на ханский престол, то четверо из них пришли в ярость и не захотели повиноваться Гулаву. Такудар и Бора-хан подчинились, а Балаха, Тутар, Гатаган и Миган не согласились признать его ханом. Когда аргучи (судьи-яргучи. – Р. П.) Мангу-хана убедились в том, что эти четверо не только не желают повиноваться, но еще намерены сопротивляться Гулаву, то приказали: подвергнуть их ясаку, т. е. задушить тетивой лука… После этого аргучи приказали армянским и грузинским войскам идти на войска мятежников и перебить их; что и было исполнено» [История монголов…, 1871, с. 31–32]. Как видим, в отличие от Киракоса, этот автор указывает причину расправы и приводит небезынтересные процессуальные подробности, которые будут проанализированы ниже.

Не менее информативным представляется сообщение анонимного грузинского «Хронографа» XIV в.: «В ту же пору прибыли и прочие сыновья каэнов, коих обозначают (словом) “коун”: Бато – некто Тутар; сын каэна Чагаты – Уркан; из рода Кули и Тули – Балага. Дабы доставшуюся детям каэнов страну и хараджу брали они же. И внук каэна Окоты, брат Кубил каэна, Уло, прежде пришедший, встретил их здесь. Как только узрел Уло трех сиих коунов, приветил их и дал им положенные им страны, и так в мире пребывали… Но случилось и такое: вышеупомянутые дети каэновы – Тутар, Кули и Абага, отправленные к Уло, были им схвачены и казнены. И захватил страну их и все их сокровища» [Анонимный грузинский хронограф, 2005, с. 94–95].

Наконец, еще один вариант изложения анализируемых событий представлен в сочинении арабского автора XIV в. ал-Муфаддаля: «Тогда Берке послал к Хулавуну послов своих и отправил с ними волшебников, (которые должны были) погубить волшебников (sic! – Р. П.) Хулавуна… Хулавун приставил к этим посланникам людей для прислуживания им и, в том числе, приставил волшебницу из Хатая по имени Камга, для извещения его о действиях их (посланников). Узнав, в чем дело, она уведомила его (Хулавуна) об этом. Он велел схватить их и засадить в крепость Телу, а потом, через 15 дней после взятия их, умертвил их… Когда до Берке дошло (известие) об убиении послов и волшебников его, то в нем пробудилась вражда к Хулавуну…» [Тизенгаузен, 1884, с. 188–189]. Несмотря на то, что в данном сообщении речь идет не о военачальниках, а о послах, это, несомненно, очередная, хотя и оригинальная, версия тех же событий.

Итак, в нашем распоряжении имеется целый комплекс сведений из источников различного происхождения, позволяющий провести историко-правовой и историко-процессуальный анализ событий, повлекших расправу ильхана Хулагу со своими военачальниками, происходившими из рода Джучидов.

Прежде всего постараемся дать характеристику правовых отношений между Хулагу и Джучидами, чтобы понять, насколько правомерным было вообще поднимать вопрос об ответственности последних.

На первый взгляд, казалось бы, можно принять версии Рашид ад-Дина и до некоторой степени Григора Акнерци: речь идет о военачальниках Хулагу, который в качестве главнокомандующего походом соответственно имел всю полноту власти над своими подчиненными, делегированной ему, как следует из сообщения Акнерци, еще Менгу-ханом, т. е. монгольским ханом Мунке (1251–1259), который, согласно Григору Акнерци, даже прикомандировал к нему несколько судей-яргучи.

Источники и монгольского имперского, и иностранного происхождения донесли до нас сведения о властных полномочиях монгольских предводителей. Так, Алла ад-Дин Джувейни приводит положение, которое относит к Великой Ясе Чингис-хана: «Повиновение и послушание таковы, что, если начальник тьмы, – будь он от хана на расстоянии, отделяющем восток от запада, – совершит промах, (хан) шлет конного, чтобы наказать его, как будет приказано; прикажут “голову” – снимут, захотят золота, возьмут» [цит. по: Вернадский, 1999, с. 48].

Западные современники, побывавшие в монгольских и золотоордынских владениях, также неоднократно обращали внимание на беспрекословное исполнение воли вышестоящих правителей и военачальников. Иоанн де Плано Карпини отмечал: «Император татар имеет надо всеми удивительную власть… Кроме того, что бы его властью ни было им приказано в любое время и в любом месте, будь то по поводу войны, жизни или смерти, они выполняют без всяких возражений… Вожди имеют такую же власть над своими людьми во всем…» [Плано Карпини, 2022, с. 150–151]. Вторит ему и Бенедикт Поляк, его спутник по францисканской миссии в Монгольскую империю 1245 г.: «Кроме того, они также послушны своим господам более, чем другие народы, или даже больше, чем лица духовного звания своим прелатам… Ибо у них нет выбора перед смертью или жизнью, раз так сказал император» [ «История татар»…, 2002, с. 121]. Доминиканец Рикольдо ди Монтекроче в «Книге паломничества», составленной во Флоренции около 1300 г., в том числе по рассказам миссионеров, побывавших в чингисидских государствах, приводит сходные сведения: «Но они также соблюдают такое повиновение их господину, что, когда случится, что кого-либо приговорят к смерти, господин говорит: “Схватите такого-то и усыпите его”. Ибо они не называют смерть смертью, а зовут ее обычно сном. Тогда те приходят к тому, кого следует убить, и говорят: “Господин повелел, чтобы мы тебя схватили и усыпили”. Тогда тот отвечает, говоря: “Он сам говорит и повелевает?” И немедленно после того, как услышит, что так, он протягивает руки, чтобы его связали, и говорит: “Тогда вяжите меня”» [Хаутала, 2019, с. 153–154].

Таким образом, казалось бы, Хулагу действовал полностью в пределах своих полномочий, творя суд и расправу над военачальниками, выказавшими ему неповиновение во время боевых действий. Однако все было не так однозначно.

Ряд исследователей, опираясь на исторические памятники имперского периода, обратили внимание на то, что перечисленные потомки Джучи оказались в Иране и вели там боевые действия уже в то время, когда Хулагу только переправлялся через Амударью, т. е. со второй половины 1250-х годов [Костюков, 2008, с. 89; Мыськов, 2003, с. 89; Порсин, 2018а, с. 3] Следовательно, рассматривать их исключительно как подчиненных Хулагу было бы неправильно. Более того, они занимали весьма значительное место в семейной иерархии Чингисидов, относясь к старшей их ветви – потомков Джучи: Кули был сыном Орду-Ичена, Балакан – Шибана, а Тутар – Бувала, т. е. старших сыновей Джучи, игравших важную роль в период крупнейших монгольских завоеваний 1230–1240-х годов и в становлении Золотой Орды. Не случайно Киракос Гандзакеци характеризует их как «равных ему (Хулагу. – Р. П.) по происхождению знатных и славных правителей». Ссылаясь на вышеприведенное сообщение ал-Муфаддаля, некоторые авторы рассматривают царевичей Джучидов как своего рода послов или «постоянных представителей» Улуса Джучи (в лице его тогдашнего правителя Берке) при Хулагу [Сабитов, 2015, с. 54].