Глава 3

Заразившись общим волнением, я тоже попытался вскочить на ноги, но бдительный Гжегож тут же пнул меня в спину и уронил на пол.

– Лежать, гнида! – приказал он мне с такой убедительностью, что ему уже не было нужды добавлять «А встанешь – пристрелю!». Все, что я мог видеть, распластавшись ниц у двери, – это небольшой клочок леса и вскинувших автоматы «буянов». Черепок, Гоша и Сим-сим целились в ту сторону, где, судя по всему, находился Встанька, а повернувшийся к ним спиной Али-баба их прикрывал. Оставшийся со мной Жеглов встал у оконца и взял под наблюдение тот край леса, который был заслонен от его приятелей избушкой. Никаких окликов больше не раздавалось. Теперь Веня и прочие общались между собой жестами и лаконичными фразами и не стремились бросаться на выручку притихшему в кустах Встаньке. Та беда, что с ним приключилась, могла настигнуть любого, кто к нему приблизится. И даже если жертва неведомой напасти еще жива, это отнюдь не означает, что кто-то должен рисковать ради нее собственной жизнью. По крайней мере, пока доподлинно не выяснится, каковы шансы на успех у спасателя и спасаемого.

Несколько минут раскольники вслушивались в тишину и всматривались в полумрак леса, ожидая от Зоны очередной подлянки, но так и не дождались. После чего решились-таки помочь Встаньке: достали из ранца Сим-сима моток капронового троса и, связав из него лассо, двинули в направлении подозрительных кустов. Али-баба, ни на миг не ослабляя бдительности, все так же прикрывал приятелям спины. Гжегож переходил от окна к окну и периодически бил мне каблуком между лопаток. И неважно, шевелился я перед этим или нет. Поляк пинал меня всякий раз, когда переступал через мое распластанное на полу тело.

Спасатели пропали у меня из виду и, судя по всему, приступили к набрасыванию аркана на недвижимого Встаньку. Делалось это явно с безопасного расстояния, что отнюдь не благоприятствовало меткости бросков. К тому же вряд ли кто-то из раскольников владел навыками ковбоя, о чем свидетельствовали долетающие в избушку раздраженные пререкания.

Я был готов к любым неожиданностям, какие могли подстерегать меня и моих врагов в аномальном лесу, но то, что стряслось затем, не имело к проискам Зоны никакого отношения. Не прошло и минуты, как метатели лассо скрылись с глаз, а я уже заработал от Гжегожа полдюжины тумаков. Безусловно, поляк пребывал на взводе, и в скором времени «буяны» так и так намеревался предать меня пыткам, однако кто сказал, что я должен сносить побои безропотно? Когда же очередной пинок Жеглова пришелся мне не в спину, а по затылку и я стукнулся лбом об пол, мое терпение лопнуло. Негодуя, я перевалился на бок и набрал в грудь воздуха, собираясь высказать все, что думаю о Гжегоже и его польской матери. Но слова так и застряли у меня в глотке, поскольку в этот миг раскольник нарвался на нечто более острое, чем моя брань.

Подойдя к окну, Жеглов заметил краем глаза, что я решил возроптать, и резко обернулся, намереваясь пресечь мою попытку в зародыше. Не сделай он этого, и ударивший в окно кинжал, сжимаемый рукой в перчатке, угодил бы поляку точно в глаз. Но Гжегож отвернулся и карауливший его снаружи убийца промазал, лишь разрезав вымогателю щеку от мочки уха до носа.

В момент этой атаки автомат поляка был направлен мне точно в грудь. Я инстинктивно сжался, не сомневаясь, что первым делом разъяренный Жеглов расстреляет меня, а потом высунет ствол в окно и прикончит того, кто покусился на его жизнь. Атаковавший «буяна» враг сплоховал, и сейчас его несостоявшаяся жертва откроет огонь и поднимет тревогу…

Но Гжегож отреагировал самым непредсказуемым образом: застыл как вкопанный с вытаращенными глазами и открытым ртом, откуда вместо крика вылетели лишь сдавленный сип и бульканье. Автомат в руках раскольника заходил ходуном, а затем в судороге забилось уже все его тело. Кровь из разрезанной щеки хлынула ему на шею, а изо рта внезапно полезла обильная пена. Сохранить равновесие при таком тотальном параличе Жеглов, естественно, не сумел. Качнувшись на одеревеневших ногах, он повалился на меня, не меняя позы, словно статуя. Я попытался откатиться, но не успел. Грузное, облаченное в защитный комбинезон тело рухнуло мне на ноги и накрепко придавило их. Упершийся при падении стволом в пол, автомат Гжегожа вылетел у него из рук и брякнулся рядом.

Если бы не выступившая изо рта раскольника пена, я мог подумать о его странном припадке все что угодно. Однако слетающие с губ агонизирующего Жеглова хлопья дали понять, что его враг решил подстраховаться и обработал лезвие своего кинжала нервно-паралитическим ядом. Кто бы теперь сомневался, что убийца поляка имеет прямое отношение к тому, что случилось со Встанькой! И кем бы ни был этот незримый «ангел смерти», в настоящий момент мы находимся с ним по одну линию фронта и мои шансы отделаться от вымогателей значительно возросли.

– Жеглов, что там у тебя?! – окликнул Гжегожа прикрывавший приятелей Али-баба. Они удалились недалеко от избушки, поэтому и расслышали грохот упавшего тела. Вот зараза! Ответить вместо поляка таким же грубым басом у меня не вышло бы при всем старании. Оставался один выход: отмалчиваться. И, разумеется, поскорее избавиться от гаротты, чтобы завладеть лежащим в шаге от меня автоматом.

Сковывавшая запястья петля была сделана из стального троса, поэтому разорвать или перетереть ее обо что-нибудь острое я не мог. Да это мне и не требовалось. На рукояти гаротты имелась подвижная втулка, посредством которой наброшенная на шею животного или человека удавка стягивалась и стопорилась в таком положении. Связав меня, педантичный Гжегож не забыл заблокировать стопор. Попытавшись ослабить петлю энергичными вращениями кистей, я скорее перерезал бы себе вены, чем высвободил руки. Однако подохнув, Жеглов оказал мне услугу, предоставив полную свободу действий. Все, что я должен был сейчас предпринять, – это пропустить через промежность болтающуюся сзади рукоять гаротты, упереть один конец палки в стену и ногой отжать стопорную втулку.

Проделать сей незамысловатый трюк смог бы при необходимости даже старик или ребенок. Но мне для осуществления задуманного мешало лежавшее у меня на ногах мертвое тело. Оно содрогалось в затухающих конвульсиях и, обладая внушительным весом, не позволяло вытащить из-под него лодыжки. Будь у меня свободны руки, я быстро спихнул бы с себя труп. Но по злой иронии судьбы в этой задаче действия были выстроены в обратном порядке, отчего рациональное решение отсутствовало напрочь.

– Жеглов! – вновь гаркнул калмык. Голос его прогремел прямо за стеной. Я снова попытался рывком высвободить ноги, и снова безрезультатно. А «ЗИГ» Гжегожа лежал от меня на расстоянии вытянутой руки – такой близкий и одновременно такой недоступный…

– Мужики, Мракобес поляка завалил! – проорал Али-баба, так и не дождавшись ответа из избушки. – Точно вам говорю!

– И Встаньку кто-то прирезал! – известил его в свою очередь Сим-сим. Они с приятелями только что осмотрели первое тело и выявили причину его смерти, благо для этого не требовалось быть судмедэкспертом.

– Обложили, уроды! – присоединился к ним Гоша Багор. – Говорил я вам, что Мракобес один за нами не пойдет, а подмогу вызовет, – не поверили! Теперь, блин, подыхай тут с вами ни за хрен собачий!

– Хватит блажить, истеричка! – прикрикнул на него Черепок. – Долговцы совсем близко окопались! Прятаться тут особо негде, так что давай поднимем их с земли! И Мракобеса этого кончай! Огонь!

Четыре автомата заговорили вразнобой короткими очередями. «Буяны» взялись дружно обстреливать все потенциальные укрытия противника, а также одно явное – избушку. Я вжался в пол, зная, что ее ветхие стены не спасут меня от автоматных выстрелов. Многие выпущенные по мне пули прошивали трухлявое дерево насквозь, но некоторые все-таки застревали в бревнах, и потому внутри домика было малость поспокойнее, чем снаружи. Хотелось надеяться, что таинственный каратель надежно спрятался и не полез под шквальный огонь раскольников.

Оказавший мне медвежью услугу труп громилы-поляка теперь, напротив, защитил меня от свинца. Благодаря тому, что пули летели с одного направления – от двери, я прекратил дергаться и, насколько позволяли придавленные лодыжки, сместился на полу так, чтобы мертвец стал моим щитом. Несколько раз тело Жеглова вздрагивало от попадавших в него пуль, каждая из которых могла при ином раскладе впиться в меня. Что ж, мне следовало выразить поляку посмертную благодарность, пусть даже при жизни он был со мной не слишком любезен.

Огонь прекратился тогда, когда, по моим расчетам, каждый раскольник израсходовал по магазину. Каковы их успехи, они пока не знали, но в ответ им не грянуло ни единого выстрела. А вот это очень плохо! Завяжись снаружи перестрелка, она оттянула бы на себя всех врагов, дав мне возможность под шумок полностью освободиться и заполучить жегловский автомат. Отсутствие же ответного огня вынудит Черепка справиться о моем самочувствии, которое сейчас никак не соответствовало его чаяньям. Чему, впрочем, Веня не особо расстроится, ибо ему хватит всего одной пули, чтобы исправить свою ошибку.

Приподняв голову и выглянув в дверь, я с ужасом понял, что все именно так и складывается. Держа автомат на изготовку, Али-баба крался к избушке, а Черепок, Гоша и Сим-сим, сменив магазины, заняли позиции за ближайшими деревьями и старались осторожно высмотреть, укокошили они кого-нибудь или нет.

Что ж, похоже, на сегодня лимит моего везения исчерпан. Впрочем, опять-таки с какой стороны посмотреть. Я заработаю пулю в лоб, зато избегну пыток. Иными словами, выберу из двух зол меньшее. Чем не везение, учитывая, сколько погибших в Зоне сталкеров были лишены перед смертью даже такого сомнительного выбора?

– Живучий, сукин сын! – воскликнул нарисовавшийся в дверном проеме Али-баба, когда увидел меня, целого и невредимого.

По идее, эти слова должны были стать последними словами, что я услышал в своей жизни. Однако судьба, игравшая мной сегодня, как щенок ботинком, рассудила иначе. Стоило лишь ей небрежно щелкнуть пальцами, и брошенное Али-бабой восклицание стало эпитафией не мне, а ему самому. Жаль только, калмык этого так и не понял. А иначе он обозвал бы меня живучим не со злорадством, а с завистью.

Выстрела, который прикончил Али-бабу, я не расслышал. Выпущенная моим таинственным ангелом-хранителем пуля вошла калмыку в затылок и вышла изо лба, вмиг стерев у него с лица не только победоносную ухмылку, но и в буквальном смысле само лицо. Осколки костей и ошметки мозга разлетелись брызгами, словно брошенное в вентилятор дерьмо, а наполовину обезглавленное тело перевалилось через порог и плюхнулось на пол, выставив мне на обозрение свой развороченный череп. Миг, и в тесной избушке стало еще теснее от лежащих вповалку двух мертвецов и затесавшегося между ними меня.

Всего пару секунд маячил Али-баба в дверях, загораживая мне видимость. Но за это время перед входом в избушку тоже успело случиться кое-что крайне любопытное. Прятавшийся доселе за деревом Гоша Багор, выронив автомат, стоял на коленях и, выпучив глаза, держался обеими руками за горло. Изо рта, а также сквозь пальцы у него хлестала кровь. Все ясно: прежде чем прикончить Али-бабу, стрелок всадил пулю в некстати высунувшегося из укрытия Багра.

Избежавшие подобной участи Черепок и Сим-сим, не сговариваясь, попадали наземь, дабы не стать легкими мишенями. В отличие от меня они наверняка слышали оба выстрела. Каким бы хорошим глушителем ни было оснащено оружие, в бою на средней дистанции, да еще в минуту затишья звуки приглушенной стрельбы все равно долетели бы до ушей противника.

Но больше всего «буяны» были ошарашены, конечно, не услышанным, а увиденным. Их враг не поддавался на провокации и нападал тогда, когда считал нужным. Навязываемый невидимкой темп боя был неровным, отчего предугадать его выпады оказалось крайне сложно. Своим коварным выжиданием он сбивал с толку, заставлял сомневаться и деморализовывал будущих жертв. Веня был опытным сталкером, но, похоже, раньше ему не доводилось противостоять такому хладнокровному сопернику.

Впрочем, раскольники и сами быстро смекнули, что затягивание боя им не выгодно. Обменявшись выразительными жестами, Черепок и Сим-сим достали каждый по паре гранат, вырвали из них предохранительные кольца и, кивнув друг другу, расшвыряли гранаты во все стороны. После чего припали к земле и заткнули уши.

Чертыхнувшись, я был вынужден поступить так же – одна из брошенных Сим-симом гранат стукнулась в стену домика. Прежде чем я вжался в пол, мне почудилось, что за окнами промелькнула чья-то тень. А может, вовсе и не почудилось. Если незримый каратель находился рядом с избушкой и не проморгал гранатную атаку, спрятаться от взрыва за бревенчатой постройкой было для него наилучшим выходом.

Череда разрывов сотрясла воздух, учинив снаружи маленький, но яростный ураган. Громыхнувшая возле избушки граната не разрушила стену, а лишь надломила трухлявые бревна, как хороший пинок может вмять бок плетеной корзины. Из-за смещения стены дощатая крыша просела, но до обвала дело не дошло. Лишь несколько оторвавшихся от стропил досок упали на пол, одна из которых пребольно огрела меня по отбитой Гжегожем спине.