Глава 6

– Читал я, помнится, в тюрьме одну книжку, – заметил Ананас, попыхивая сигареткой и рассовывая по карманам разгрузочного жилета снаряженные магазины от «Вепря». – Толстую такую книжку и до изжоги многословную, что я даже удивлялся, как у автора хватило терпения ее до конца дописать. Одно мне в той книжке безумно нравилось: она была про море. А море от зэка, который пожизненный срок по строгачам мотает, находится еще дальше, чем звезды. Их я хоть иногда сквозь решетку по ночам видел, а море – только во сне. Ну или воображал его в мыслях, когда мне такие книжки порой в руки попадали.

– С чего это вдруг ты заговорил о литературе? – удивился я. Мы готовились к вот-вот предстоящей нам работе, поэтому выбранная моим новым напарником тема для беседы была довольно странной.

– Да вот с самого утра вспоминал, как та книжка называется, и только сейчас вспомнил, – пояснил Панкрат. И, подняв вверх указательный палец, доложил мне о результатах своего умственного труда: – «Моби Дик»! Там про похожего на тебя фраера с причудами рассказывается. Да ты, Иваныч, тоже небось этого «Дика» читал. Вы, артисты, народ образованный и тащитесь от таких толстых и умных книжек.

– Я был цирковым артистом, – напомнил я. – А от циркачей требуется ловко шевелить руками, а не мозгами, так что читать нам книжки было недосуг… Хотя ты угадал: как раз эту книжку я в свое время осилил. И понимаю, куда ты клонишь. Хочешь сказать, что я – как тот одноногий капитан Ахав, который свихнулся на поисках искалечившего его белого кашалота. Только я годами охочусь на более мелкую и сухопутную тварь – белобрысого однорукого поводыря, так?

– Угу, – буркнул Ананас. Закончив с магазинами, он повесил «Вепрь» за спину на ремень и взялся заряжать пулеметную ленту в «хеклер-кох-221». – Так и есть! Что тот Ахав, что ты – почти одного поля ягоды. С той лишь разницей, что ты пока не на всю голову долбанутый и у тебя обе ноги на месте.

– Ну спасибо тебе за откровенность, друг сердешный! – Я шутливо приподнял над головой шляпу. – Но спорить не буду: все-таки есть в твоем сравнении доля истины. И если кто-то однажды сообщит мне, что видел поблизости того самого поводыря, вряд ли я устою перед искушением отстрелить ему вторую руку, а затем и башку. Да только глупо на это надеяться. Больше трех лет с той поры миновало, а копатели так долго не живут.

– Вот тут, Иваныч, не скажи, – возразил Панкрат. – Поводыри себя физическим трудом не изнуряют, да и вообще в земле не роются. А стало быть, запросто могут прожить и три года, и больше. Разве только однорукий гад ушел в столицу и стал «прорабом» в Котловане – вот тогда ты можешь о нем навсегда забыть. Но если он по сию пору работает у зомби проводником вдали от Москвы, то я бы на твоем месте и правда почаще прислушивался, о каких тварях народишко в фортециях болтает…

В словах беглого зэка с исполосованным шрамами лицом имелся резон. Давно замечено, что не всякий поводырь, который доводит до Москвы стаю копателей, остается с нею до конца. Иногда зомби-лидеры поворачивали обратно и удалялись от столицы на сотни или даже тысячи километров, чтобы собрать новую стаю и тоже повести ее к Котловану. Следуя своей загадочной логике, поводыри никогда не ходили одними и теми же дорогами. Если, например, один из них доставлял бригаду копателей с юга, то сразу после этого он мог без видимых причин отправиться на север, запад или восток. Поэтому я имел все основания предполагать, что виновный в гибели моей семьи однорукий поводырь действительно мог быть еще жив.

Главная моя проблема состояла не в том, как его убить. Сначала его требовалось отыскать. Что было ой как непросто, так как сегодня он мог находиться где угодно: на Дальнем Востоке, в Сибири, в Индии, в Китае, на Аравийском полуострове, на Кавказе, в Европе… или даже в каком-нибудь полукилометре от меня! Короче говоря, изловить моего «белого кита» являлось посложнее, чем Моби Дика. Капитан Ахав хотя бы знал пути миграции китов и их повадки. А я помнил лишь несколько особых примет своего обидчика, не более. Да и те за три года, что миновало с нашей злополучной встречи, могли измениться. Кроме, пожалуй, отсутствующей левой руки. Пусть копатели и живучее чисторуких, но оторванные конечности у них, как и у нас, заново не отрастают.

Для бывшего уголовника-рецидивиста Ананас рассуждал на удивление здраво и всегда прислушивался к чужому мнению. И это при том, что ко многим обыденным вещам проведший треть жизни за решеткой Панкрат относился прямо-таки с детской наивностью. Это всякий раз давало ему повод для самоиронии, что в свою очередь ломало мои стереотипы о закоренелых преступниках. По крайней мере, до Ананаса я не сталкивался со столь практичными и необидчивыми представителями уголовного мира.

Прошло три месяца с тех пор, как мы с Ананасом привезли в Лопатино насильника и убийцу Дырокола, а также двух его подельников. Там Панкрат разделался с ними уже окончательно, благо лопатинцы не возражали насчет того, что убийц казнит заезжий палач, а не они. Да и с чего бы им было возражать? Одного взгляда на свирепого громилу хватало, чтобы понять: сегодня Вовану отольются слезы не только его недавних жертв, но и прочих несчастных, кого он еще загубил в своей жизни. Включая убитых в детстве из рогатки голубей и замученных соседских кошек.

И Ананас лопатинцев не разочаровал! Я не люблю смотреть на публичные истязания, даже если те являют собой заслуженную кару за преступления. Поэтому, пока мой временный компаньон орудовал в поте лица тесаком на возведенном для Дырокола эшафоте, я сидел неподалеку в трактире. И расслаблялся после многотрудной работы более цивилизованным способом: выпивал, поминая заодно павшего от моей руки Сашку Урагана и обдумывая свои дальнейшие планы.

Спокойного отдыха, правда, не получалось. Умирающие в муках бандиты оглашали поселок дикими воплями. Столпившийся на площади народ тоже вопил, только эти крики были исполнены презрения и злорадства. Меня их гвалт изрядно раздражал. Но поскольку другого трактира здесь не было, приходилось, скрипя зубами, терпеть это неудобство.

Награду Ананас, как и обещал, не взял. Зато не отказался от предложения бесплатно отужинать в трактире и провести такую же дармовую ночь в публичном доме. Это стало для беглого зэка своеобразным откровением. Как выяснилось впоследствии, такая шикарная лафа, да к тому же законная, ему еще ни разу в жизни не выпадала. И потому, как бы ни чтил Панкрат свой персональный кодекс чести, там не нашлось пункта, запрещающего ему предаваться мелким радостям жизни. В особенности когда за них с Ананаса не требовали плату.

– Ну что, оценил преимущества настоящего бизнеса перед той любительской самодеятельностью, на которую ты почем зря растрачиваешь свои таланты? – поинтересовался я у него, когда на следующее утро подсел к нему в трактире за завтраком. И без того жуткая рожа громилы опухла после всенощного кутежа, но вид у него был несказанно довольный.

Не отрываясь от еды, Панкрат пробурчал в ответ что-то неразборчивое, хотя его тон все же был неагрессивным. «Не сочти за грубость, Иваныч, но не пойти ли тебе лучше на хрен!» – видимо, как-то так расшифровывался этот набор рычащих звуков.

– Чего тебе еще от меня надо? – снова огрызнулся Ананас, когда прожевал кусок бифштекса и, к своему разочарованию, понял, что я не намерен оставлять его в покое.

– Нет желания заняться делом на профессиональном уровне? – спросил я его напрямую, не став больше ходить вокруг да около. – Парень ты толковый, слово свое держишь, пьешь в меру, мирных жителей не задираешь и с дамами ведешь себя по-джентльменски. Как по мне, ты просто создан для этой работы. А то, что тебя не интересует вознаграждение, так и вовсе прекрасно – значит, нам не придется ругаться при его дележе! Я буду забирать себе награду, ты получаешь все трофеи, какие только соберешь – вполне честная сделка.

– Есть одна серьезная проблема, Иваныч. – Ананас поморщился. – Ты убиваешь копателей, а я – нет. Копатели – больные люди. Их надо лечить, а не убивать.

– Раскрой глаза, Панкрат! – горько усмехнулся я, выругавшись про себя в адрес этого наивного садиста с гуманистическими заскоками. – Возможно, пару лет назад зомби и правда еще можно было вылечить от безумия. Но сегодня искать средство от этой болезни попросту некому. А даже если такие люди и остались, у них банально нет технических возможностей, чтобы решить столь глобальную проблему.

– А как же парни из «черных колонн»? – осведомился громила, затянувшись между делом лежащей на пепельнице зажженной сигаретой. – Разве они – не ученые, что колесят по миру в поисках нужного нам лекарства?

– Мне доводилось слышать обратное, – ответил я. – Поговаривают, будто те, кто ездит в «черных колоннах», и есть виновники всего этого тотального безумия. И будто катаясь по миру, они делают что-то такое, что еще больше усугубляет проблему. Так оно или нет, на самом деле никому неизвестно. Известно лишь то, что никто еще не обнаружил от «черных колонн» ни пользы, ни вреда. Само собой, что тебе, мне и прочим чисторуким всей душой хочется надеяться на первое. Но надежды – это одно, а реальность – совсем другое. И единственное ныне существующее лекарство от этой болезни – я и такие, как я. Мы не трогаем копателей ровно до тех пор, пока они не начинают напрямую угрожать жизням нормальных людей. А также жизням их детей, которые и без этой угрозы ежесекундно рискуют угодить под воздействие Зова и оставить своих родителей в безутешном горе. Понимаешь теперь, Ананас, чем именно мы занимаемся и какую пользу приносим? Мы убиваем раковые клетки, что расплодились в организме под названием Человечество, чтобы те не убивали его здоровые клетки и он продолжал жить. Пусть даже такой дерьмовой жизнью, но уж лучше она, чем смерть, верно?

– Красиво излагаешь, Иваныч. Сразу видать – артист! Мне так вовек не сказать, даже если я все умные книжки в мире прочту… – Панкрат большим глотком ополовинил кружку с пивом и, утерев рукавом губы, сытно рыгнул. Потом проводил глазами зашедшую в трактир одну из бордельных шалав, с кем он, возможно, развлекался ночью, и полюбопытствовал: – А такая вот честная халява у вас – она только в этой дыре за работу положена или везде?

– Везде, где хозяева могут позволить себе подобную роскошь. – Я не стал чересчур обнадеживать Ананаса, поскольку он умел отличать искренность от фальши. – Хотя во многих местах, где я бывал, это считается правилом хорошего тона… Ну так что ты решил? Ударим по рукам или разойдемся восвояси?

– Я еще ничего не решил, – поправил меня громила, затушив в пепельнице сигаретный окурок. – И не решу, пока окончательно не протрезвею. Дело серьезное, а значит, его надо хорошенько обмозговать. Приходи сюда в обед, тогда и отвечу на твой вопрос, а сейчас – извини…

Тяжко жить на белом свете бандиту, навсегда порвавшему с преступным миром. Приходится накладывать на себя массу всяческих табу, сильно усложняющих жизнь бывшему любителю творить произвол. К тому же повсюду рыщут другие беглые зэки, жаждущие поквитаться с Ананасом за былые обиды. И у них, в отличие от него, руки не связаны никакими ограничениями! И еще добавьте сюда его типично бандитскую рожу, придать которой добродушие не могла даже самая широкая и искренняя улыбка. Человеку с такой рожей чертовски трудно вызвать к себе доверие у незнакомых людей, и ему жизненно необходим авторитетный друг, готовый всегда за него поручиться.

Панкрат был парень не промах и умел за себя постоять. Но выживать в одиночку, наслаждаясь свободой и не нарушая закон, было куда сложнее, чем выживать так, как предлагал Ананасу я. Работая со мной, он не только ничего не терял, но и приобретал массу преимуществ. И мог получать от жизни гораздо больше радости, чем прежде. Потому что отныне было кому замолвить за него словечко и подтвердить: да, этот человек – не бандит с большой дороги, а честный малый, который чтит законы и которому можно доверять…

Короче говоря, Панкрат сделал правильный выбор. И спустя сутки мы с ним уже ехали на юг, в фортецию Красный Яр, чтобы доставить скорбные вести семье Сашки Урагана и снабдить ее на ближайшие месяцы всем необходимым. А спустя еще какое-то время мы уже трудились в поте лица над нашим первым совместным делом, поскольку спрос на наши услуги был постоянный и не спадал даже зимой.

…Но до зимы было еще далеко, и это радовало. Все-таки летом нашу суетливую, грязную и потную работу делать было намного проще и приятнее…

– Не забудь, о чем нас с тобой настоятельно просили: главное, не повредить технику, – напомнил я Ананасу, когда мы с ним во всеоружии приблизились к оккупированному копателями хлебозаводу. – Прежде чем спускать курок, подумай о местных детях! Из-за тебя они могут больше никогда не отведать свежих булочек, если ты ненароком разнесешь пулями хлебопекарное оборудование.

– К черту оборудование! – огрызнулся Панкрат, не вынимая изо рта сигарету. – Я, между прочим, тоже люблю булочки. И тоже больше никогда не поем их, ежели меня сожрут зомби, в которых я не стану стрелять, беспокоясь о какой-то дерьмовой технике. Там, где летают пули, всегда остаются дырки – так уж у нас заведено. Хотят без дырок, пусть нанимают казаков с шашками, а мы пойдем поищем себе другую, более приличную работенку!

Ворчал он, разумеется, чисто по привычке. В действительности я не сомневался в том, что Панкрат будет стрелять очень аккуратно. Настолько, насколько это вообще будет возможно, когда на нас попрет толпа зомби.

Объект, который нам поручили от них освободить, находился западнее Ульяновска, в селе Подлесное. Окружив село крепкостенными баррикадами, его жители успешно отражали атаки зомби. А вот построенный на отшибе хлебозавод отстоять не сумели. Постоянно витающий над округой аромат свежего хлеба однажды привлек к заводу слишком крупную стаю копателей. Она прорвала заводскую оборону, вынудив рабочих и охрану спасаться бегством. Героическая попытка сельчан отбить стратегический объект, естественно, потерпела неудачу. Во-первых, у них имелся опыт лишь оборонительной войны, а не наступательной. А во-вторых, потеряв в битве за хлебозавод нескольких человек, они не захотели плодить у себя в поселке новых вдов и сирот. И поступили разумно: наняли для этой опасной работы заезжих головорезов. Тех, по кому никто в Подлесном уже не станет скорбеть и плакать.