Глава II. Государство – это мы все

Любимая сестра эмира вошла в спальню дочери и, не найдя ее, укоризненно покачала головой. И до чего же упрямая и непослушная девчонка растет! Вся пошла в отца.

Женское сердечко тревожно застучало. О, Аллах! Невольно она сама затронула свою самую сокровенную тайну, ту, о которой никто не знал, тайну рождения своей дочери.

Для всех ее девочка Айша – дочь Махмед-бека. Но на деле все не так и далеко не так. Воспоминания нахлынули на нее волной, обрушились бесконечным ворохом, бросили шевелящиеся тени на лицо изумительно тонкой красоты, и Суюм, вздохнув, присела на мягкое ложе.

Ей, должно быть, исполнилось около четырех, когда русский князь внезапно появился с сильным войском возле их границ.

В лето 1205 Всеволод Юрьевич Осиное Гнездо, нарушив их мирный договор, вероломно вторгся на территорию булгар и злодейски пожег многие городишки и селения. Нанес огромное разорение приграничным областям, многих жителей князь увел с собой в полон.

Эмир Салим, их любимый отец, отправил семью на север, в верховья реки Кама или Чулман-су, как булгары ее сами издревле называли.

Лишь через год они вернулись вместе с матерью в Биляр, когда все поутихло и немного успокоилось.

Нанесенный удар оказался столь неожиданным и сокрушительным, что понадобилось время, чтобы оправиться, навести должный порядок среди поднявших коварную и предательскую смуту беков, учуявших временную слабость эмира.

После череды неудач булгарского войска, возглавляемого государем, многие непокорные беки подло воспользовались смутным моментом и попытались отложиться от своего владыки и повелителя.

Многие народы и племена до сих пор еще живо помнили о вольных днях, время от времени затевали междоусобные свары, шли на эмира…

Своевольные и непокорные вожди многочисленных племен Сувара и барситов объявили о своей независимости, вовсе перестали подчиняться государю и отказались выплачивать ежегодную дань.

Настали тяжелые времена. В довершение ко всему, старый эмир слег от непонятного недуга. Поговаривали, будто его отравили недруги.

Именно в те самые смутные дни в угоду государственным интересам и принесли красавицу Суюм в жертву. Сестра эмира, увы, не первая в мире женщина, отданная нелюбимому мужчине в угоду далеко идущим планам мужчин. Частенько у них так поступали, сплошь да рядом…

После кончины отца на трон сел старший брат Суюм, Ильхам. Он с самого своего рождения уже обладал несколькими именами, которые дали будущему наследнику престола, видно, для того, чтобы тем самым обмануть всех злых Духов и тем отвлечь от будущего владыки многие предначертанные на его голову несчастья.

Как таинственно шептали тучные имамы, тяжкие беды запутаются в поисках уготованного им человека. Для всех иных старший брат носил имя Ильхам. Для ближних родственников он с детства был Юсуфом.

Столько воды в Чулман-су утекло с той поры, однако Суюм хорошо помнит тот злосчастный день, когда эмир вызвал ее к себе и на Малом семейном диване-совете неожиданно объявил о своем решении:

– Мы повелеваем, чтобы наша сестра вышла замуж за Махмед-бека.

Судьбоносные слова прозвучали, хлопнули, как резкий удар хлыста. Она покачнулась, черные круги, медленно расплываясь, пошли перед ее глазами. Худшей доли для себя Суюм и не могла бы придумать. Глава племени Сувара был грузен и некрасив. Беку давали далеко за все сорок.

На ее побледневших и подрагивающих от жгучей обиды губах еще гуляла не успевшая стереться почтительная улыбка, а в самой глубине красивых девичьих глаз-омутов появилась, заполоскалась смертельная тоска. Жизнь ее, не успев начаться, стремглав покатилась к закату.

– Мой царственный брат желает, чтобы я исполнила его волю? Но пусть он знает, – девушка гордо выпрямила свою прекрасную головку, – что для меня лучше умереть, чем стать женой Махмед-бека.

Сжав тонкие губы, эмир хлопнул в ладоши, объявляя об окончании заседания Малого дивана, на который приглашались самые доверенные и близкие к правителю люди. Когда из комнаты все вышли, он поднялся с трона, подошел к одиноко стоявшей сестре.

Объявляя судьбоносное решение, эмир предполагал, что встретит с ее стороны ожесточенное сопротивление, и приготовился к схватке.

– Дорогая Суюм…

– Ты нынче говоришь со мной… – девушка гневно сверкнула своими горящими глазами, упрямо вздернула гордый подбородок и медленно отвела его в сторону, – как эмир или брат?

Если стоящий перед нею человек желает говорить с нею как владыка ее, читалось в девичьих очах, она не проронит в ответ ему ни словечка.

– Я хочу поговорить с тобой как брат.

– Хорошо, мой любимый брат, – ее взор смягчился, – я слушаю тебя.

– Дорогая Суюм… – рука царственного брата бережно опустилась на ее подрагивающее плечико. – Я нашел для тебя жениха…

Пушистые девичьи реснички пришли в волнительное движение. Для нее нашли жениха. Но эту новость она уже слышала. Может, эмир все еще находится в нерешительности? Может, он отменит свое решение…

– Юсуф, мой дорогой и любимый брат, – в необъяснимой надежде жарко выдохнула она, – ты же знаешь, что мое сердце несвободно, что я люблю другого человека.

– Да, я знаю, – эмир презрительно сощурился. – Сей наглец набрался вселенской наглости и сегодня утром просил у меня твоей руки.

Спрятанное в высокой упругой груди сердечко испуганно екнуло:

– Он просил у тебя моей руки?

Девичьи щеки вспыхнули и запылали алой краской. Полгода всего назад на туе в честь очередной победы она познакомилась с молодым красавцем Ахмед-бием. Вернее, в тот день она заметила в толпе самых приближенных к государю новое лицо и мельком обратила на него свое внимание. Празднества продолжались. Ежедневно устраивались скачки, всевозможные воинские состязания и общие охоты.

Во время бесконечных развлечений Суюм не раз довелось с глазу на глаз повстречаться с понравившимся ей джигитом, обменяться с ним несколькими шутливыми фразами, с виду ничего не значащими.

С каждой новой встречей красивый и статный юноша нравился ей все больше и больше. И она вскоре с удивлением и с некоторой легкой досадой почувствовала, что образ того джигита все прочнее овладевает всеми ее помыслами.

И дня одного не проходит, чтобы ей не захотелось с ним встретиться и увидеться. И в сердце ее думы только о нем, о нем…

И то же самое творилось и в пылкой душе Ахмед-бия. Но на днях Суюм заметила, что джигит избегает глядеть на нее, и неожиданно для самой себя она была крайне поражена происшедшей с ним разительной переменой. Суюм сама подошла к нему.

Как и прежде, юноша приветливо улыбнулся ей, но она обнаружила, как тотчас в его черных и глубоких, как омут, глазах отразилась столь великая скорбь, что девичье сердечко защемило. Суюм осознала то, что, должно быть, случилось нечто неприятное. Смутное чувство вкралось в ее душу, и оно громко говорило о том, что оно может касаться их обоих.

– Что с тобой, мой храбрый джигит? – участливо спросила она, когда они оказались вдали от всех любопытных ушей. – Я заметила или мне лишь показалось, что тебя гнетут дурные мысли?

– Тебе показалось, прекрасная Принцесса, – деланно засмеявшись, Ахмед отвел взгляд в сторону. – Нет у меня на сердце никакого горя.

– Твои глаза, – Суюм, укоряя, покачала головой, – говорят мне иное, мой храбрый джигит!

В одной книжке, привезенной из далекого Рума – Константинополя, она прочитала, что глаза – это зеркало человеческой души. Правда, один шепелявый мулла настойчиво уверял ее совсем в обратном, мол, их очи предназначены для того, чтобы вводить в заблуждение врагов.

Но она ничуть не поверила мулле. У честного и хорошего человека глаза никогда не врут. По ним можно разобрать, как по написанному.

– Глаза наши, – юноша попытался увести разговор в сторону, – как погода, ханум: иногда в нашей душе светит ослепительное солнце, и тогда они смеются. Но бывают и облачные дни, и тогда они хмурятся.

– Да, но, – возразила она, нисколько не поддавшись на его уловку, – облака не приходят сами. Их приносит с собой шатун-ветер. И печаль тоже не приходит сама собой. Скажи, что ее принесло к тебе?

– Наверное, ветер, – не сразу ответил Ахмед. – Но он же и унес ее…

Широко взмахнув рукой, юноша усмехнулся и поднял на нее свои глаза, которые вымученно и через силу улыбались ей.

Но за натянутой и деланно беспечной улыбкой скрывались скупые мужские слезы. Они влажной хмарью собирались в уголках его глаз.

– Зачем ты меня обманываешь? – она посмотрела на него с укором. – Если не хочешь сказать мне всю правду, то ты не говори, промолчи.

– Суюм-джан…

Всем своим нутром она чувствовала, что джигит готов ей открыться, но что-то неведомое ей всесильно сдерживает его.

– Не надо, ничего не говори. Я ведь понимаю: кто я такая для тебя, чтобы ты стал поверять меня в свои тайны?

В ожидании Суюм затаила дыхание. Поймет ли он правильно то, что хотела она ему сказать на самом деле или же не вникнет в саму суть…

– Суюм-джан…

– Ты поверь мне, джигит, что я расспрашиваю тебя не из простого любопытства, а потому что всей душой желала бы помочь твоему горю.

– Я тебе верю, ханум. Но моя печаль-тоска касается нас обоих. Я прослышал про то, что Махмед-бек собирается свататься к тебе…

В ту минуту подумала она, что имеет дело с досужими слухами, и не стала придавать им особого значения. Но Ахмед, на их беду, оказался прав. И он даже опрометчиво решился просить у брата руки ее.

Выходит, Ахмед сильно любит ее. И нисколько не сомневается в ее ответном чувстве к себе. Но он, видать, не подозревал о той опасности, которая могла его ожидать. За отчаянную смелость джигит мог запросто лишиться своей бедовой головушки…

– И что ты ему ответил? – Суюм снова напустила на себя гордый и независимый вид. – Ты, надеюсь, не покарал джигита за его дерзость?

– Мне следовало бы проучить наглеца, – эмир недобро усмехнулся, – примерно, чтобы другим наглецам неповадно стало. Наказать, бросить его навечно в темницу или приказать отрубить ему его бесшабашную голову. Но мне, дорогая Суюм, не хотелось бы причинить тебе новую боль. Я лишь сказал ему, что он опоздал и твоя рука уже несвободна.

Из девичьей груди вырвался глубокий вздох. О, Аллах, такого удара она бы не перенесла, но стать женой ненавистного ей правителя Сувара выйдет для нее несчастьем отнюдь не меньшим, а еще более горшим.

– Какие мы все стали заботливыми! – горестно воскликнула она, в отчаянии заламывая изящные руки, повисшие в воздухе немым укором. – Отдав меня Махмед-беку, ты не мог мне сделать еще много больнее.

– Сей союз, – глаза у Юсуфа медленно холодели, обретали твердость металла, – нужен для всего нашего государства.

– Вот в тебе снова заговорил эмир, – Суюм огорченно вздохнула. – С таким тобой невозможно говорить. Ты глохнешь, перестаешь понимать человеческие слова. Я порой теряюсь в догадках: куда подевался столь любимый мною брат? Куда же утащили его злые джины, подменив на бессердечного эмира? Прости меня за мои слова, повелитель Ильхам…

И столько неприкрытой жгучей издевки, перемешанной с горестным изумлением и ярким недоумением, выплеснулось бурным фонтаном, что Юсуф вздрогнул, как от жалящего удара плетью.

Любимая сестра в своем густо пролившемся отчаянии хлестнула его со всем бессердечием, попала в самое больное место, вызвала его гнев.

Уже приподнялись вверх его руки, чтобы три раза громко хлопнуть в ладони и отдать беспощадный приказ… Но он удержался. Перед ним стояла сестра, которую он любил больше всех на этом свете. И лишь только ей он мог простить все то, что ненароком услышали его уши.

– Ахмед-бий, – отдышавшись и потихоньку выпустив свой яростный гнев, произнес он, – тебе не пара. Пойми же, сестра…

– Он, мой брат, – она растерянно моргнула, – приходится Махмед-беку внучатым племянником. Его род столь же знатен…

Указательным перстом девушка легонько коснулась правой брови. В последние минуты она совсем перестала понимать эмира.

Ей никак не удавалось взять в толк, где же упрятаны логика и связь. Чем же уродливый Махмед-бек лучше писаного красавца Ахмеда?

– Его род, – мужские губы презрительно скривились, – потерял все свои земли и все богатства. С ними никто не считается. И другое дело – Махмед-бек. Ты станешь хозяйкой Сувара. Твои дети будут править их бескрайними и богатыми землями.

– Сего никогда не случится! – выкрикнула она в сердцах, представив себя в одной постели с жестоким и безобразным беком.

– Дорогая Суюм. Ты должна подчиниться, иначе…

– Иначе, – девичьи глаза задрожали, покрылись влажной пленкой, – иначе ты казнишь меня, мой любимый царственный брат? Я приму, – Суюм опустилась на одно колено, – любое твое наказание. Смерть будет для меня лучшим избавлением от уготованной мне тобою участи…

Нежная девичья шейка покорно вытянулась, словно бы девушка уже взошла на предопределенный ей злою судьбою эшафот.

– Иначе, – эмир нежно приподнял сестру, взял ее подрагивающие ладошки в свои крепкие руки, – нашу страну ждут великие беды. Если ты откажешься…

– Ежели я откажусь, то Махмед пойдет на тебя войной? – внезапная догадка озарила Суюм.

И из-за этого она должна стать женой мерзкого, противного ей бека? Пусть же брат покажет коварному уродцу, кто владыка и повелитель!

– Уничтожь его! – с кипящей злостью и ненавистью выдохнула она.

– Он подчинил себе все племена Сувара и барситов. Он силен…

Моргнув, опустились девичьи глазки. О, Аллах! Последние надежды стремительно угасали, наткнувшись на горькую истину. Нет, Юсуф сам не начнет кровопролитной войны. Он постарается откупиться ею…

– Ты, – тяжкий вздох безысходности вырвался из девичьей груди, – ты легко кидаешь меня в жертву, отдаешь на заклание, как жертвенного барашка? Ты хочешь обменять меня на мир. Как бездушную вещь…

Безутешная Суюм горько качнула головой. Какая жестокая гримаса безжалостной судьбы. Ее царственный брат не хочет, он боится новой междоусобной войны между родами…

– Моя дорогая сестра, ты же должна понимать, что твое положение обязывает тебя думать, прежде всего, о нашем государстве.

– Государство?! – полные недоумения глаза девушки стремительно прошлись по комнате. – Что оное такое? Ты скажи мне…

– Государство – оное мы все…

Девичьи глазки ярко вспыхнули, недоуменно расширились. Суюм непонимающе воскликнула:

– Ты владыка и повелитель. Тебе принадлежат все права.

– Дорогая моя Суюм, жизнь наша сложна и противоречива. Порой, к сожалению, в ней прав именно тот, у кого сила, а не тот, у кого есть права, полученные по рождению, но, увы, у кого в руках нет той самой силы для того, чтобы всеми своими правами обладать в полной мере…

Плотно обнявшись, они присели, как делали раньше, когда играли в счастливую пору их беззаботного детства. Эмир негромко рассказывал: