Тебе их жаль? А как насчет тех, кто отверг милость короля, кому отсекли руки, которыми они воровали, или тех, кого посадили вместе с женами и детьми в долговую тюрьму? Вот кого мне жаль – тех, кому не хватило ума принять королевскую милость. Нет. Я не жалею этих людей. Им предстоит трудный путь и суровые испытания, но эта дорога куда лучше той, что они сами выбрали для себя.

Я смотрел на скованных цепями мужчин и размышлял о том, насколько оправданным было их решение выбрать такую судьбу. А как насчет их жен и детей? Был ли выбор у них? Однако мои раздумья прервал Дюрил.

– Посланец! – с тревогой воскликнул он.

Я перевел взгляд на восток. Плавные изгибы Тефы были видны на много миль, а рядом с рекой повторяла каждый ее поворот дорога. По ней ехали кареты и фургоны, шли пешие путники. Обычно почту привозили в фургонах: с запада письма солдатам от их семей и возлюбленных, с востока послания воинов, служащих на границе. Но крайне важные донесения с далеких застав и из столицы – Старого Тареса – доставляли курьеры короля Тровена. В обязанности отца как дворянина, получившего землю в дар, входило обеспечивать им смену лошадей и устраивать достойную встречу. Обычно после того, как курьеры передавали свои послания, их приглашали к нам в дом, поскольку отцу нравилось быть в курсе последних новостей с границы, и они всегда с радостью принимали его щедрое гостеприимство, ибо многодневная тяжелая скачка выматывала даже этих привыкших к суровой службе людей. Я рассчитывал, что за ужином у нас будет интересная компания, а в таких случаях беседа всегда получалась оживленной.

По дороге вдоль реки галопом несся всадник, за ним легким облаком клубилась пыль. Лошадь явно устала, и наездник, очевидно, уже не раз использовал шпоры. Даже с такого расстояния я видел желтый развевающийся плащ, который означал, что всадник является королевским курьером и ему следует оказывать возможное содействие.

На почтовой станции уже заметили приближающегося гонца. Я услышал звон колокола, и тамошние служащие тут же принялись за работу. Один побежал в конюшню, откуда почти сразу же вывел длинноногую лошадь под легким курьерским седлом. Он держал свежего скакуна под уздцы, а его товарищ выскочил с фляжкой и пакетом еды для спешащего гонца. Следом за ним появился отдохнувший курьер в желтом плаще. Он встал возле своей лошади, дожидаясь, когда ему передадут пакет.

Мы смотрели, как курьер подъехал к станции, и тут события приняли совершенно непонятный характер. Курьер остановил своего коня только в тот миг, когда поравнялся со свежим скакуном. Его ноги даже не коснулись земли – а он уже сидел в седле свежей лошади. Что-то прокричав почтовым служащим, он наклонился вперед, схватил фляжку и пакет с едой и тут же пришпорил нового скакуна. Через мгновение он уже мчался по дороге мимо каравана ссыльных.

Скованные ссыльные и их охранники шарахались на обочину, когда курьер проносился мимо. Потом послышались злобные крики – несколько преступников, те, кому не хватило прыти увернуться, попали под копыта лошади одного из кавалеристов. Не обращая внимания на хаос у себя за спиной, курьер мчался вперед, и очень скоро мы могли различить лишь крошечную фигурку, удаляющуюся на запад. Я проводил его взглядом, а потом повернулся к почтовой станции. Конюх пытался увести оставленную курьером лошадь, но передние ноги животного неожиданно подкосились, и оно рухнуло в дорожную пыль. Бедный скакун так и остался лежать, слегка подрагивая длинными ногами.

– Он загнал коня, – мрачно заметил Дюрил. – Больше этому красавцу никогда не носить на себе курьеров. Хорошо, если несчастное животное выживет.

– Интересно, какое же сообщение он должен доставить, если загнал свою лошадь и не доверил пакет отдохнувшему курьеру?

Мое воображение уже рисовало самые разнообразные картины. Я представил себе атаки спеков на приграничные города Диких земель или новое восстание кидона…

– Королевские дела, – коротко ответил сержант Дюрил.

Мы увидели, как один из служащих, что-то сжимавший в руке, побежал к нашему дому. Отдельное сообщение для моего отца? Он знал почти всех командиров застав на восточной границе и был осведомлен обо всем, что там происходило, ничуть не хуже, чем сам король. Я увидел, как в глазах старого сержанта загорелось любопытство. Дюрил посмотрел на солнце и неожиданно заявил:

– Пришло время садиться за книги. Мы же не хотим, чтобы наставник Перо-и-Чернила косо смотрел на меня, верно?

Он развернул своего коня, и мы поскакали к дому.

Дом моего детства стоял на невысоком холме возле реки. В угоду матери отец посадил вокруг множество деревьев: тополя, дубы, березы и ольху. Благодаря близости к реке была создана весьма удачная система орошения, поэтому летом зеленые раскидистые кроны дарили нам благотворную тень и защищали дом от постоянных ветров. Так возник небольшой островок деревьев посреди бескрайней степи, очень ухоженный и привлекательный. Иногда мне казалось, что он слишком маленький и какой-то ненастоящий. В другое время он представлялся мне зеленой крепостью, возведенной для отдохновения посреди продуваемых всеми ветрами засушливых земель. Мы возвращались домой, и лошади ускорили бег, зная, что скоро получат воду и пищу в конюшне.

Как сержант Дюрил и предсказывал, мой учитель уже стоял перед домом и ждал нас. Руки наставника Риссела были сложены на тощей груди – он наивно полагал, что в такой позе имеет грозный вид.

– Надеюсь, он не слишком сильно накажет тебя за опоздание, юный Невар. Мне кажется, что он может быть весьма жестоким – такой большой и страшный, – презрительно бросил Дюрил, зная, что Риссел его не слышит.

Я постарался сохранять невозмутимость. Дюрил знал, что ему не следует насмехаться над моим учителем, честным, но совершенно физически неразвитым молодым ученым, который приехал из далекого Старого Тареса, чтобы учить меня письму, истории, арифметике и астрономии. И хотя Дюрил и не думал сдерживать свой язык, он всегда награждал меня подзатыльником, если я позволял себе смеяться над его едкими шутками. Поэтому я изо всех сил старался даже не улыбнуться. Я попрощался с сержантом Дюрилом, и он увел наших лошадей, небрежно махнув мне рукой.

Я ужасно хотел отыскать отца и узнать, какую новость принес курьер, но прекрасно понимал, что за любопытство буду наказан. Хороший солдат исполняет свой долг и ждет приказов командира, не позволяя себе строить предположения. Если я намерен когда-нибудь отдавать приказы другим людям, мне нужно научиться самому подчиняться. Вздохнув, я последовал за учителем в классную комнату. Науки показались мне в этот день особенно скучными. Я старался не отвлекаться, понимая, что полученные сейчас знания помогут мне в дальнейшем учиться в Королевской Академии.

Когда долгие занятия закончились и мой учитель наконец отпустил меня, я переоделся к обеду и направился вниз. Хотя мы жили далеко от городов и высшего общества, моя мать настаивала, чтобы мы соблюдали тонкости этикета, диктуемые высоким положением отца. Мои родители имели дворянское происхождение. И хотя, не будучи первенцами, они не могли претендовать на титул, их все же воспитали так, что они умели вести себя в соответствии с наградой, полученной отцом за верную службу королю. Лишь позднее я смог в полной мере оценить преимущество хороших манер, привитых мне стараниями матери, – именно они позволили мне чувствовать себя в Академии гораздо свободнее, нежели другие юноши из провинции.

Мы собрались в гостиной чуть раньше, чем появился отец. Затем он повел мать в столовую, и все дети последовали за ними. Я помог сесть младшей сестре Ярил, а Росс, мой старший брат, ухаживал за нашей старшей сестрой Элиси. Ванзи, третий сын, будущий священник – в то время ему было девять лет, – произнес за всех нас краткую молитву. Потом мать позвонила в маленький серебряный колокольчик, стоявший на столе рядом с ней, и слуги начали подавать.

Наша семья принадлежала к «новой аристократии», ибо король даровал отцу титул лорда за доблесть, проявленную в войнах с жителями равнин. В связи с этим у нас не было слуг, живущих в нашем доме из поколения в поколение. При этом мать боялась людей равнин, а отец не хотел, чтобы они терлись около его дочерей – в результате, в отличие от других новых аристократов, у нас не было прислуги из покоренных народов. Вместо этого отец предоставлял работу лучшим своим солдатам, вышедшим в отставку, их женам и дочерям. А это означало, что большинство слуг-мужчин были немолоды или увечны.

Мать предпочла бы нанять прислугу в западных городах, но в данном вопросе отец проявил настойчивость, поскольку считал, что обязан обеспечить своих людей, и самый простой способ это осуществить – поделиться с ними собственной удачей, ведь без них он не смог бы проявить ту доблесть, что привлекла благосклонное внимание короля. Моей матери ничего не оставалось, как склонить голову перед волей мужа и постараться обучить наших слуг так, чтобы они были достойны дома, в котором служат. Более того, она сама позаботилась о том, чтобы найти подходящих мужей для солдатских дочерей, благодаря чему у нас появились двое молодых людей, способных умело прислуживать за столом, лакей для отца и дворецкий.

Мне удавалось сдерживать любопытство почти до самого конца трапезы. Отец говорил с матерью о садах и урожае, а она с серьезным видом кивала. Потом она попросила разрешения послать в Старый Тарес за горничной для моих сестер, поскольку обе скоро превратятся в юных леди. Отец обещал подумать, но я заметил, с какой тревогой он посмотрел на дочерей, понимая, что Элиси – уже почти невесте – не помешает поработать над манерами поведения в обществе.

Как и всегда за вечерней трапезой, он спросил у каждого из детей о том, как они провели день. Росс, мой старший брат и наследник всех наших владений, ездил вместе с управляющим в деревню беджави, находившуюся на севере Широкой Долины, где отец разрешил поселиться остаткам этого кочевого племени. Когда отец позволил им поставить хижины на своей земле, нашими новыми соседями стали в основном женщины, дети и старики, слишком слабые и больные, чтобы участвовать в Войне Равнин. Сейчас те дети превратились в молодых мужчин и женщин, и лорд Бурвиль хотел, чтобы они имели возможность нормально существовать. Из областей, населенных спеками, приходили слухи о восстаниях кочевников, которым надоела оседлая жизнь. В планы отца не входило, чтобы подобные настроения охватили беджави, обосновавшихся в Широкой Долине. Недавно он подарил им небольшую отару молочных коз, и довольный Росс рассказал, что за животными хорошо ухаживают и они обеспечивают бывших охотников работой и пропитанием.

Следующей была моя сестра Элиси. Она научилась играть сложную пьесу на арфе и начала вышивать стихотворение на больших пяльцах. Кроме того, она отправила письмо сестрам Кесслер в Речную Излучину и пригласила их к нам на праздник летнего солнцестояния, планируя провести пикники, концерты и фейерверки, посвященные ее шестнадцатилетию. Отец согласился, что это будет превосходным праздником для Ярил, Элиси и их друзей.

Потом пришла моя очередь. Сначала я рассказал о занятиях с учителем, а потом о тренировке с Дюрилом. А в самом конце упомянул о курьере и осторожно добавил, что мне было бы интересно узнать причину такой спешки. Мои слова повисли в воздухе, и я заметил, что Росс и мать напряженно ждут ответа отца.

Отец неторопливо пригубил вино.

– На востоке, на одной из дальних застав, произошла вспышка неизвестной болезни. Геттис расположен у подножия Рубежных гор. Курьера отправили с просьбой прислать пополнение, ибо гарнизон заметно поредел, а также целителей, чтобы вылечить больных, похоронить мертвых и охранять кладбище.

Росс набрался смелости и заметил:

– Сообщение действительно важное, но мне кажется, не настолько, чтобы курьер не мог доверить его другому.

Отец бросил на Росса неодобрительный взгляд. Он явно полагал, что разговоры о страшных болезнях и смерти не самая лучшая тема для беседы в присутствии его юных дочерей и жены. Весьма вероятно, он считал, что это исключительно военный вопрос и его не следует обсуждать с нами, пока король Тровен не примет окончательного решения. Однако, к моему удивлению, отец все же ответил Россу.

– Старший лекарь в Геттисе человек суеверный. Он отправил отдельный отчет королеве, в котором, как обычно, распространяется о магии местного населения, и приказал, чтобы курьер лично передал послание ее величеству. Говорят, наша королева интересуется сверхъестественными явлениями и награждает тех, кто может рассказать ей нечто новое. Она обещала титул лорда тому, кто докажет, что существует жизнь после смерти.

Теперь отважилась заговорить мать, – как мне кажется, ее речь предназначалась исключительно моим сестрам.

– Леди не пристало интересоваться подобными вещами. И я не одинока в своем мнении. Я получила письма от сестры и леди Рохе, испытавших искреннее недоумение, когда королева настояла на их участии в сеансе вызова духов. Сестра полагает, что все это трюки так называемых медиумов, которые устраивают подобные представления, но леди Рохе написала, будто она стала свидетельницей невероятных и необъяснимых событий, однако в течение месяца ее преследовали кошмары. – Она перевела взгляд с Элиси, которая была должным образом шокирована, на Ярил, в чьих широко раскрытых голубых глазах загорелось любопытство. Для Ярил мать добавила: – Истинных леди часто считают взбалмошными и невежественными. И я была бы очень огорчена, если бы одна из моих дочерей начала интересоваться сверхъестественными явлениями. Если вы хотите изучать метафизику, то начать следует с Писания, ибо там есть все, что нужно знать о загробной жизни. Требовать доказательств ее существования значит проявлять дерзость и оскорблять доброго бога.

Слова матери произвели на Ярил впечатление. Она сидела с задумчивым выражением лица, пока мой младший брат Ванзи рассказывал, что он прочитал трудный отрывок из святых текстов, написанных на варнийском, а потом два часа провел в размышлениях. Когда отец спросил Ярил о том, как она провела день, она сообщила, что поймала трех бабочек для своей коллекции и сплела кружева для летней шали. Затем, не поднимая глаз от тарелки, она робко спросила:

– А зачем нужно охранять кладбище в Геттисе?

Отец нахмурился – Ярил вернулась к теме, которую он уже считал закрытой.

– Потому что спеки не уважают наших погребальных обычаев и осмеливаются осквернять могилы, – коротко ответил он.

Ярил тихонько охнула – не сомневаюсь, что только я это услышал. Ответ отца лишь раззадорил мое любопытство, но, поскольку он спросил у матери, как прошел ее день, стало ясно, что он не намерен обсуждать данную тему.

Обед подходил к концу, подали кофе и сласти. Спеки заинтересовали меня даже больше, чем таинственная чума. Никто из нас в то время не знал, что эта болезнь окажется не просто еще одной непродолжительной напастью, что она будет возвращаться на заставы каждое лето, постепенно все глубже и глубже проникая в западные районы страны.

В первый же год вспышки болезни чума спеков изменила мое отношение к приграничным землям. Я и раньше знал, что наши дальние заставы располагаются уже у подножия Рубежных гор. Кроме того, мне было известно, что строительство Королевского тракта, который должен был упереться в предгорье, продолжается, но ожидалось, что работы будут завершены только через четыре года.

С раннего детства я слышал легенды о таинственных и неуловимых спеках, пестрых людях, которые бывают счастливы только под сенью родного леса. Истории о них почти не отличались от сказок о феях и эльфах, столь любимых моими сестрами. Само название народа стало в нашем языке синонимом безалаберности: если про тебя говорили, что ты сделал дневную работу спека, это значило, что ты весь день бездельничал. Если наставнику казалось, будто я замечтался над книжкой, он спрашивал, не коснулись ли меня спеки. Я вырос с убеждением, что спеки безобидный и довольно глупый народ, обитающий в заросших густым лесом горах. Для меня, привыкшего к открытым пространствам степей, горы представлялись столь же удивительными и чудесными, как и сами спеки, обитавшие там.

Но тем летом мои представления о спеках изменились. Теперь они были связаны со страшной болезнью, чумой, которой можно заболеть, купив мех у торговца спека, или изящный веер, сплетенный из лиан, растущих в их лесах. Интересно, размышлял я, что они делают с нашими кладбищами, как оскверняют могилы. Теперь они казались мне не только неуловимыми, но и коварными. Их тайны стали зловещими, потеряли очарование, а образ жизни отныне виделся отвратительным, а не идиллическим. Болезнь, вызывавшая двухдневную лихорадку у ребенка спека, десятками уносила жизни молодых солдат, находившихся в расцвете сил.

И все же, хотя слухи о жутких смертях продолжали распространяться, нас все это не касалось. Истории, доходившие до нас, не слишком отличались от рассказов о суровых зимних бурях, которые иногда обрушивались на прибрежные города, расположенные на юге Гернии. Мы не сомневались, что бури действительно случаются, но не испытывали настоящего страха. Мы знали, что все неприятности происходят только где-то очень далеко. Так же как и регулярные восстания среди покоренных людей равнин вспыхивают лишь на границах, где король, озабоченный поддержанием порядка, стремится оттеснить дикие племена подальше, чтобы принести в те края цивилизацию.