Критика работ Либета, Хайнеса, Фрида, Вегнера со товарищи не утихает. Какая-то ее часть касается мелочей, таких как ограничения методов ЭЭГ, фМРТ и регистрации активности отдельных нейронов, или подводных камней, связанных с тем, что практически всю информацию испытуемые сообщают о себе сами. Но бо́льшая часть критических замечаний носит концептуальный характер и в целом показывает, что слухи о том, будто учение Либета убивает веру в свободу воли, преувеличены. На них стоит остановиться подробнее.

ВЫ ЧТО, ПРОВОЗГЛАШАЕТЕ КОНЕЦ СВОБОДЫ ВОЛИ ИСХОДЯ ИЗ СПОНТАННЫХ ДВИЖЕНИЙ ПАЛЬЦЕВ?

Либетовская литература построена вокруг того, что люди спонтанно решают произвести некое действие. По мнению Мануэля Варгаса, свобода воли связана с ориентацией на будущее, с готовностью понести сиюминутные убытки ради долгосрочной цели; но «эксперимент Либета требовал чисто сиюминутного, импульсивного действия – а это совершенно не то, для чего нужна свобода воли»^{21}.

Более того, само это спонтанное решение сводилось к тому, нажимать ли на кнопку, что слабо связано с вопросом, обладаем ли мы свободой воли в отношении наших убеждений и ценностей или поступков, влекущих за собой серьезные последствия. По словам психолога Ури Маоза из Университета Чепмена, это разница между «выбором» и «перебором»: Либет – это перебирание коробок с кукурузными хлопьями на полке в супермаркете, а вовсе не какое-то жизненно важное решение. Философ Адина Роскис из Дартмутского колледжа, например, считает, что выбор в мире Либета – это карикатура на реальный выбор, которую может затмить даже непростой выбор между чаем и кофе^[25]{22}.

Применимы ли выводы Либета к чему-то поинтереснее, чем нажатие кнопок? Фрид воспроизвел эффект Либета, заставив испытуемых в симуляторе вождения выбирать между поворотом налево и поворотом направо. В другом исследовании нейронауку удалось совместить с возможностью сбежать из лаборатории в солнечный денек: феномен Либета проверяли у испытуемых непосредственно перед прыжком с тарзанки. Неужели нейробиологи тоже прыгали, сжимая в руках свое оборудование? Нет, к головам прыгунов пристегивали беспроводное устройство ЭЭГ, что делало их похожими на марсиан, которых братва уговорила сигануть с тарзанки после игры в литрбол. Результаты? Те же, что и у Либета: потенциал готовности предшествовал тому моменту, в который испытуемым казалось, что они решились на прыжок^{23}.

Компатибилисты отвечали: все это тоже совершенно неестественно – ни выбор момента прыжка в пропасть, ни выбор между поворотом налево и поворотом направо в симуляторе вождения ничего не говорит о том, обладаем ли мы свободой воли, когда, скажем, выбираем, кем стать: нудистом или буддистом, альгологом или аллергологом. Это критическое замечание удалось подкрепить результатами одного особенно изящного исследования. В первом его варианте испытуемым давали две кнопки и говорили, что каждая из них символизирует конкретную благотворительную организацию; нажмите одну из кнопок, и на счет этой организации поступит тысяча долларов. Второй вариант: две кнопки, две благотворительные организации, нажимайте какую хотите, и каждая получит по 500 долларов. В обоих сценариях мозг управлял одними и теми же действиями, но в первом случае выбор был значимым, а во втором – таким же случайным, как в эксперименте Либета. Скучный, случайный сценарий вызывал в мозге обычный потенциал готовности еще до появления чувства осознанного решения, а вот сценарий, чреватый последствиями, – нет. Другими словами, эксперимент Либета ничего нам не говорит о той свободе воли, которая нас интересует. По отменно язвительному замечанию одного из ведущих компатибилистов, главная мысль всей этой литературы такова: «Не играйте в камень-ножницы-бумага на деньги [с одним из этих исследователей, что не верят в свободу воли], засунув голову в аппарат фМРТ»^{24}.

Но тут скептики свободы воли нанесли компатибилистам ответный удар. Группа Хайнеса визуализировала работу мозга испытуемых, выполнявших задание, не предполагавшее никаких движений: они выбирали между сложением и вычитанием. Исследователи идентифицировали нейронную сигнатуру решения, предшествующую сознательной осведомленности о нем, но исходила она не из ДМО, а из другой области мозга (которая называется корой задней части поясной извилины / предклиньем). Так что есть вероятность, что авторы эксперимента «выбери благотворительную организацию» просто искали не в той части мозга – простые области мозга принимают простые решения до того, как вы думаете, что осознанно их приняли, более сложные области – до того, как вы думаете, что сделали сложный выбор^{25}.

Присяжные еще не определились, поскольку либетовская литература почти полностью посвящена спонтанным решениям относительно довольно простых вещей. Переходим к следующему общему критическому замечанию.

60%? ВЫ ШУТИТЕ

Что значит осознать осмысленно принятое решение? Что на самом деле означают слова «решение» и «намерение»? Опять семантика, которая не просто семантика. Философы здесь наворотили такого, что многие нейробиологи (я, например) задыхаются от бессильного трепета. Сколько требуется времени, чтобы сосредоточиться на секундной стрелке на часах? В своих работах Роскис подчеркивает разницу между сознательным намерением и осознанностью намерения. Альфред Мили полагает, что потенциал готовности – это время, когда вы, по сути, сделали реально свободный выбор, а затем вам требуется некоторое время, чтобы этот свой свободный выбор осознать. В качестве аргумента против этого рассуждения в одном из исследований было показано следующее: в момент появления потенциала готовности многие испытуемые вместо того, чтобы думать о том, что они собираются сделать, думали, например, об ужине^{26}.

Можете ли вы решить принять решение? Намереваться и иметь намерение – это одно и то же или нет? Либет просил испытуемых отмечать время, когда они впервые осознали «субъективный опыт "желания" или намерения действовать», но разве «желание» и «намерение» – это одно и то же? Можно ли быть спонтанным, если вас просят быть спонтанным?

Раз уж мы об этом заговорили, то что же такое на самом деле потенциал готовности? (Примечательно, что почти через 40 лет после эксперимента Либета статье все еще можно дать название «Что такое потенциал готовности?».) Может быть, это решение-делать, фактическое «намерение», в то время как осознанное ощущение, что «решение» принято – это решение-делать-сейчас, «реализация намерения»? Может быть, потенциал готовности вообще ничего не значит – некоторые модели предполагают, что это просто точка, в которой случайная активность в ДМО преодолевает порог регистрации. Мили настойчиво утверждает, что потенциал готовности – это не решение, а побуждение, а физик Сьюзен Покетт и психолог Сьюзан Перди из Оклендского университета показали, что потенциал готовности короче и менее устойчив, если испытуемые хотят определить, когда они приняли решение, а не когда ощутили побуждение. Для других потенциал готовности – это процесс, ведущий к решению, а не само решение. Один хитрый эксперимент подтверждает эту интерпретацию. В нем испытуемым предъявляли четыре случайные буквы и просили мысленно выбрать одну из них; иногда им давали сигнал нажать на кнопку, соответствующую этой букве, иногда нет – таким образом, в обоих сценариях осуществлялся один и тот же процесс принятия решения, но к действию вел только один из них. В обоих случаях возникал одинаковый потенциал готовности, что, по словам нейробиолога-компатибилиста Майкла Газзанига, предполагает, что ДМО не принимает решение о совершении действия, но «разогревается для участия в динамических событиях»^{27}.

Так что же такое потенциалы готовности и их предшественники – решения или побуждения? Решение – это решение, а побуждение – это всего лишь повышенная вероятность принятия решения. Бывает ли так, чтобы предсознательный сигнал вроде потенциала готовности возникал, но действие не совершалось? Бывает ли действие без предшествующего ему предсознательного сигнала? Объединим эти два вопроса: насколько точно эти предсознательные сигналы предсказывают реальное поведение? Точность, близкая к 100%, нанесла бы серьезный удар по вере в свободу воли. Напротив, чем ближе оказалась бы точность к случайности (например, 50%), тем ниже была бы вероятность, что мозг «решает» что-то до того, как нас посетит ощущение свершившегося выбора.

Как оказалось, предсказуемость не так уж велика. Первоначальное исследование Либета было проведено таким образом, что вывести численное значение этого показателя не представлялось возможным. Однако в исследованиях Хайнеса фМРТ-изображения предсказывали поведение лишь с 60%-ной точностью, почти на уровне случайности. По мнению Мили, «60%-ная точность предсказаний, какую кнопку нажмет участник, не представляет собой большой угрозы свободе воли». По словам Роскис, «это предполагает лишь, что существуют некие физические факторы, которые влияют на принятие решений». В исследованиях Фрида, где регистрировалась активность отдельных нейронов, точность предсказаний достигала 80%; это, конечно, лучше, чем случайность, но и из нее не смастеришь гвоздя в крышку гроба свободы воли^{28}.

Далее – к следующему критическому замечанию.

ЧТО ТАКОЕ СОЗНАНИЕ?

Нелепый заголовок, который я дал этом разделу, говорит о том, что я не в восторге от необходимости его писать. Не понимаю, что такое сознание, и не могу дать ему определения. Я не в силах постичь того, что пишут о нем философы – или, если уж на то пошло, нейробиологи, если только это не «сознание» в скучном неврологическом смысле, когда речь идет о состоянии человека без сознания, например в коме^[26]{29}.

Тем не менее сознание занимает центральное место в дебатах вокруг эксперимента Либета, которые ведутся порой в довольно жесткой форме. Взять, к примеру, Мили и его книгу, чье название трубит о том, что он не собирается смягчать удар, – «Почему наука не опровергла свободу воли» (Free: Why Science Hasn't Disproved Free Will). В первом же абзаце он пишет: «Сегодня есть два основных научных аргумента против существования свободы воли». Первый предлагают социальные психологи, доказывающие, что поведением можно манипулировать посредством факторов, о которых мы не осведомлены, – мы видели такие примеры. Второй принадлежит нейробиологам, и его «основной посыл состоит в том, что все наши решения принимаются бессознательно и, следовательно, не свободно» (курсив мой. – Р. С.). Другими словами, сознание – это всего лишь эпифеномен, иллюзорное ощущение контроля, не имеющее отношения к нашему реальному поведению. Мне кажется, что это чрезмерно догматичный способ представить лишь один из многих стилей осмысления этого вопроса нейронаукой.

Дразнилка «вы, нейробиологи, не только всем проели мозги, но еще и верите, что все наши решения бессознательны» важна потому, что людей нельзя винить за их бессознательное поведение (хотя нейробиолог Майкл Шадлен из Колумбийского университета, чьи замечательные исследования питают дискуссии о свободе воли вслед за Роскис, горячо доказывает, что мы несем моральную ответственность даже за свои бессознательные действия)^{30}.

Компатибилисты, пытающиеся отбиться от либетианцев, часто выбирают сознание последним рубежом обороны: хорошо, хорошо, предположим, что Либет, Хайнес, Фрид и все остальные действительно доказали, что мозг принимает решение еще до того, как нас посещает ощущение, что мы сделали это сознательно и свободно. Давайте здесь согласимся с инкомпатибилистами. Но нужно ли нам это сознательное чувство контроля, чтобы превратить предсознательное решение в реальное поведение? Потому что если нужно, если мы не вычеркиваем сознание как нечто несущественное, то и свободу воли исключить нельзя^[27].

Как мы видели, знание того, каким было предсознательное решение мозга, позволяет с умеренной вероятностью предсказать, осуществится ли поведение в реальности. Но как связано предсознательное решение мозга и чувство сознательного контроля – бывает ли так, что за потенциалом готовности следует поведение, а чувства сознательного контроля в промежутке не появляется? Отличное исследование, проведенное нейробиологом из Дартмутского колледжа Талией Уитли с соавторами^[28], подтверждает это предположение – испытуемых гипнотизировали и внушали им, что по выходе из гипноза они должны совершить некое спонтанное действие, подобное действиям в эксперименте Либета. И что же? Когда внушение срабатывало, возникал потенциал готовности, действие совершалось, а осознания в промежутке между ними не наступало. Сознание – это нечто несущественное^{31}.

Да ладно, возражают компатибилисты, это же не значит, что намеренное поведение всегда идет в обход сознания – отвергать свободу воли на основании процессов в загипнотизированном мозге как-то неубедительно. Однако здесь имеется более высокий уровень осмысления, к которому апеллирует философ-инкомпатибилист Грегг Карузо из Государственного университета Нью-Йорка: предположим, вы играете в футбол, ведете мяч и сознательно решаете, что не будете пасовать, а попытаетесь обойти защитника. Но в процессе вы совершаете различные механические движения, которые не выбираете сознательно; что же тогда означает тот факт, что вы сделали осознанный выбор, но при этом позволили некоему безотчетному процессу перехватить управление? Споры продолжаются, и не только о том, требуется ли предсознанию сознание в качестве опосредующего фактора, но и о том, могут ли оба эти фактора одновременно обусловливать поведение^{32}.

Из всех этих загадок самая важная – требуется ли предсознательному решению такой посредник, как сознание. Почему? Потому что только в тот момент, когда сознание осуществляет свои посреднические функции, у нас появляется возможность наложить вето на решение, не дав ему реализоваться. На этот крючок вполне можно повесить моральную ответственность^{33}.

СВОБОДА ВЕТО: ВОЛЯ ОСТАНОВИТЬСЯ

Если у нас нет свободы воли, может, у нас есть хотя бы свобода вето, возможность нажать на тормоза между моментом осознания свободного выбора действия и самим действием? Вот к какому выводу пришел сам Либет в результате исследований: право вето у нас точно есть. В мелочах: вы тянетесь за очередным драже M&M's, но за мгновение останавливаетесь. В крупном: вы собираетесь ляпнуть нечто совершенно неуместное, но, хвала богу, останавливаете себя, когда ваш рот уже готовится подвести вас под монастырь.

Выводы Либета послужили толчком к проведению целого ряда исследований, посвященных поискам ответа на вопрос, где помещается свобода вето. Делать или не делать: есть ли у испытуемых возможность остановиться в тот момент, когда намерение осознается. Сделать сейчас или чуть позже: как только намерение осознается, нажать на кнопку немедленно или же сначала сосчитать до десяти. Наложить внешнее вето: в исследованиях с применением интерфейса «мозг – компьютер» исследователи использовали алгоритмы машинного обучения, которые отслеживали потенциал готовности испытуемого, предсказывая в реальном времени, когда он собирается пошевелиться; в некоторых случаях компьютер подавал испытуемому сигнал прекратить движение. Естественно, люди обычно могли остановиться вплоть до момента невозврата, который в целом соотносится с моментом, когда в работу включались нейроны, непосредственно посылающие команду мышцам. Сам по себе потенциал готовности не означает необратимого решения и обычно выглядит одинаково, независимо от того, собирается ли испытуемый в любом случае нажать на кнопку или же у него есть возможность наложить вето^[29]{34}.

Как работает вето с точки зрения нейробиологии? При попытке нажать на тормоза активируются нейроны, расположенные непосредственно перед ДМО^[30]. Возможно, Либет заметил это в ходе другого своего эксперимента, посвященного изучению свободы вето. Как только у испытуемых появлялось осознанное чувство намерения, они должны были запретить себе действие; в этот момент хвостовая часть потенциала готовности затухала и сглаживалась^[31]{35}.

Тем временем в других исследованиях изучались интересные побочные эффекты свободы вето. Чем отличаются нейробиологические процессы в мозгу азартного игрока, которому после цепочки проигрышей удается остановиться, и у того, который этого не делает?^[32] Что происходит со свободой вето, когда в игру вступает алкоголь? Есть ли разница между взрослыми и детьми? Оказалось, что детям нужно задействовать больше лобной коры, чем взрослым, чтобы с той же эффективностью подавить действие^{36}.