Сто фургонов, едущих в голове каравана, были нагружены деревом, распиленным, пронумерованным на меекханский манер согласно роду, длине, ширине и качеству, а Гер’серенс просто ходил меж ними и командовал – столько тех, столько этих, тут затесать, там провертеть отверстия, тут подрезать. Невероятно, но он едва взглянул на ручей, а имел уже, казалось, в голове готовый план: в полдня в ущелье возникла решетчатая конструкция, состоявшая из десятков соответственно подрезанных и подогнанных кедровых стволов, и она вставала все выше и выше, цепляясь за каждый скальный выступ и полку. И видно было, что это продуманная работа, – каждую балку крепили так, чтобы она принимала на себя часть тяжести, перераспределяя ее вниз и в стороны, разгружая соседние; целиком конструкция возникла очень и очень быстро.

А утром следующего дня, когда уже положили доски и смонтировали перила, строитель сел на середине моста, сразу под максимально груженными фургонами, которыми проверяли конструкцию, и попивал вино. А лицо его было таким, словно он – король мира.

– Теперь ты понимаешь, отчего мы верим, что нам все удастся?

Хас стоял рядом с лейтенантом и смотрел с нескрываемой гордостью, хорошо заметной в темных глазах.

– Это разумно? – Кеннет указал на строителя.

– Ставить жизнь на свою работу – разве это странно? Кроме того, это меекханский обычай, как я слышал: мастер-каменщик входит под мост, когда тот готов.

– Но меекханские мосты так не стонут.

Колдун вслушивался в скрипение конструкции. Пробормотал что-то под носом, пошевелил пальцами. Кеннет скривился, чувствуя, как ползут мурашки по спине.

– Дерево поет, – проворчал наконец Хас. – Оно довольно работой. Балки гнутся и распрямляются, притираются друг к другу. Через какое-то время они притихнут, но мост всегда будет немного поскрипывать. Мы использовали хорошее дерево, будет он стоять хоть сто лет, не требуя ремонта. Да и строитель не сидит там лишь из пустой показухи. Он слушает звуки своего творения. Это последний момент, чтобы услыхать фальшивую нотку, ломающийся или плохо закрепленный рычаг. Позже, когда двинутся остальные фургоны, уже ничего будет не сделать.

– Понимаю, – кивнул лейтенант.

– Где остальные твои солдаты?

– Половина уже по другую сторону. Проверяют, точна ли карта. Дальше должен быть крутой подъем, потом лес, в котором придется сделать просеку, а потом мы доберемся до места, называемого Хевен. Это длинный, почти в пять миль, кусок пути, усеянный камнями и валунами. Придется их убрать, чтобы проделать фургонам дорогу. А потом – щель в скале, что-то вроде желоба, которым фургоны наверняка не проедут. Придется скалу рубить.

Колдун что-то проворчал себе под нос.

– Я не расслышал.

– Говорю – увидим, когда окажемся на месте, лейтенант.

– Понимаю. Знаешь, колдун, сейчас начнется настоящая переправа. Дикие горы, которыми никогда не проезжала ни одна повозка.

– Знаю. Мы пройдем. Должны.

– Действительно? Я немного понимаю тех молодых, они мечтают получить земли предков, мечтают о военной славе, битвах, трофеях, крови врагов на собственной стали. Но ты? Что тянет туда тебя, на то ваше плоскогорье?

Хас приподнял брови и взглянул на него с явным удивлением.

– А если я иду за стадом?

– Мне кажется, что ты, скорее, тянешь стадо за собой. То же самое я вижу и в Анд’эверсе, весь тот его холод во время путешествия. Но у него есть сыновья и дочери, потому можно сказать, что он желает сражаться за их будущее. А что толкает туда тебя?

– Смелый вопрос, лейтенант.

– Скорее, рассудительный. Мы должны вас переправить, а тут хорошо бы знать, что все достаточно мотивированны.

– Мои мотивы? – Старик неожиданно улыбнулся. – Мои мотивы – это желание еще раз увидать вилоре’де, детей солнца. Это такие маленькие белые цветочки с золотой сердцевиной, которые не растут нигде, кроме нашей возвышенности. Хватит ли этого?

Кеннет кивнул:

– Это хорошая причина, чтобы пройти полмира. – Он вложил в рот кусочек сухаря и поздновато вспомнил о хороших манерах: – Завтрак?

Сунул под нос колдуну мешочек с провиантом и с интересом наблюдал за реакцией. Солдаты утверждали, что сухари эти можно даже полюбить, если в окрестностях закончится трава, а на деревьях уже нету коры.

– Хм… Хмм. Неплохо. – Хас медленно прожевал, с выражением на лице, словно он боится сглотнуть, но стыдится сплюнуть. – Это ваша обычная еда?

Лейтенант улыбнулся:

– Обычный военный рацион, – он помахал кусочком сушеного мяса.

Колдун поглядел на скрученную серо-коричневую стружку.

– Теперь я понимаю, отчего вы победили кочевников.

– Почему же?

– Потому что людям, которые едят такие вещи, жизнь не важна. С сегодняшнего дня вы – наши гости. Прикажу готовить для твоих солдат горячую еду дважды в день.

Кеннет взглянул на мост, пряча улыбку.

Сухари действовали всегда.

* * *

Путь вел почти все время в гору, хотя нужно было признать, что Ублюдки справились отлично, выбирая дорогу без подъемов слишком крутых для фургонов. По крайней мере пока что.

Через три мили за мостом, когда они миновали очередной лог и перебросили кладку над широкой трещиной в скале, дорога пошла вверх. Вела неглубоким желобом, поросшим с двух сторон редкими деревьями и кустами. Судя по выглаженным до блеска камням и слою мха, желоб сбрасывал вниз воду от тающих снегов, постепенно превращаясь в мелкий ручеек. Как раз – более-менее – в это время года.

Караван задержался при подъезде, возница первого фургона пустился с колдуном в короткий, наполненный взмахами рук и широкими жестами разговор. После чего пожал плечами, потянулся за вожжами и направил повозку вверх. За ним начали въезжать и остальные фургоны, сохраняя, однако, широкие, куда больше обычного, отступы.

Кеннет обронил несколько приказов, рота заняла позицию перед передним фургоном и вокруг него. Две десятки трусцой пробежались вверх, осмотреть, как местность выглядит дальше. Где-то на половине желоба он подошел к Хасу, что ехал на первом возе.

– Не слишком смело? – обронил он.

– Нужно проверить, как земля несет фургоны. Как работает под колесами, найти слабые места. – Колдун смотрел прямо перед собою. – Это самый быстрый метод, который мне известен. Проехать.

Лейтенант внимательно глядел под ноги, стараясь не споткнуться. Дно желоба было усеяно большими и малыми камнями, выглаженными водой и покрытыми слоем зеленоватой, подсохшей грязи. В углублениях между ними рос мох. И чем выше поднимался караван, тем сильнее изменялся грунт, становился удобней, появлялись маленькие лужицы, глазки воды, рядом несмело шептал маленький ручеек. Земля еще впитывала воду, но через несколько дней ручей доберется до самого низа.

– Могу сказать тебе, где первое слабое место. – Кеннет покачнулся и схватился за борт. – Начинается у подножия и завершается там, наверху.

Выругался, ступив в лужу.

Хас только улыбнулся.

– Земля должна почувствовать фургоны на своем хребте. Должна испытать копыта и колеса. И тогда, только тогда она скажет, будет ли их носить или же попытается сбросить или пожрать…

– То есть вы проверяете, не перевернется ли, не застрянет ли? Это какая-то фургонщицкая мудрость? – На ходу Кеннет попытался вытереть липкую грязь о мох. – Жизненная правда из тех, что выросли в Степях? Ну так поделюсь с тобой нашей мудростью. Видишь эту грязь?

Указал на светло-коричневую слякоть на своем сапоге.

– Мы называем ее медвежьей срачкой. Когда высохнет, станет тверже камня, но, когда мокнет долгое время, превращается во что-то вроде смазки для осей. Если таяние снегов началось в этом месяце раньше, чем обычно, то вы как раз пытаетесь подняться в гору по чему-то такому.

Он перепрыгнул на один камень, потом – на следующий. Казалось, что он прав, пространство между теми наполняла глинистая грязь. Кое-где ее дополнительно покрывал слой воды – признак того, что земля пропитана насквозь.

Фургоны тоже почувствовали изменения поверхности. Колеса запали глубже в размокшую почву, которая в несколько минут облепила их так сильно, что деревянные обручи утроили свою ширину. Коням приходилось сильнее наклонять вперед широкую грудь, напрягать мышцы, и не понять было, что доставляет им большую трудность: волочение фургона или вырывание копыт из грязи. Лошади громко дышали.

Хас не отозвался и словом. Перед ними вставали последние двести ярдов подъема, ручей шумел уже в открытую, а грязь наполняла каждую рытвину. Хас дал знак вознице, тот погнал лошадей, которые – о, чудо! – нашли в себе дополнительные силы, поскольку фургон пошел быстрее. И тогда колдун получил, что хотел, – то есть убедился, будет ли земля их носить.

Что-то треснуло в запряжке, конь слева от дышла вдруг вырвался вперед, потянув остатки ремня, привязанные к хомуту, правящий Фургонщик в последний момент отпустил вожжи, чтобы не свалиться с козел. Второй конь коротко заржал и, пытаясь противостоять огромной тяжести, увлекающей его вниз, склонился, чуть не зарывшись ноздрями в землю. Хас выругался по-верданнски и привстал на козлах, изо всех сил вцепившись в держатель тормоза. Впустую: тормоз прижался к обручу колеса и начал проскальзывать по грязи.

Конь коротко заржал, словно давясь, его потянуло назад, а копыта не могли найти точку опоры на размякшей почве и мокрых камнях. Грязь, облеплявшая подковы, действовала как смазка, точно так же как и на колесах. Расстояние между фургоном и тем, что шел за ним, начало сокращаться.

Кеннет свистнул и заорал:

– Держать!!!

Стражники прыгнули к фургону со всех сторон, вцепились в борта, подперли плечами. Воз слегка притормозил, но десятки наполнявших его балок весили сотни, если не тысячи фунтов. Лейтенант глянул назад: еще пара футов, и колеса войдут на широкий пояс грязи, по которому соскользнут вниз, словно по ледяному катку. Уперся сильнее.

– Толка-а-а-ать!

Это слегка напоминало попытку удержать движение ледника, гигантская масса неумолимо скатывалась, а они могли лишь чуть-чуть оттянуть неминуемое. У Кеннета перед глазами мелькнула картина кучи разбитых фургонов и окровавленных тел, на долгие часы заткнувших въезд на гору. Он мерзко выругался и тогда увидел, что у солдата впереди есть короткое копье.

– Ланве, копье, быстро!

Стражник оглянулся, не слишком-то понимая, чего он хочет.

– Под низ, через колеса! Засовывай. – Лейтенант поскользнулся и упал на колени, липкая грязь облепила его лицо. – Быстро!

Тяжелое копье молниеносно просунулось сквозь обручи передних колес, спицы прижали его к днищу фургона, затрещали, но не сломались. Кто-то из соображающих солдат сделал то же самое с задней парой колес, фургон притормозил, но все еще медленно скользил назад. Лейтенант напрягся изо всех сил, так, что даже закружилась голова, а во рту он почувствовал железистый привкус. И все же они продолжали сползать.

– Камни под колеса!

Они перекатили под колеса несколько булыжников побольше, оси воткнулись в грязь чуть ли не до половины, и повозка наконец-то остановилась.

Кеннет осмотрелся. Не только он зарылся коленями в землю, бо́льшая часть солдат вокруг были измазаны с ног до головы, светло-коричневые потеки испятнали плащи, панцири и оружие. И все скалились, словно дурачки. Им удалось.

Он неторопливо подошел к козлам, возница уже был при лошади, гладил ее грудь и шею, шептал ей что-то на своем языке.

– Проклятущие коневоды, – проворчал Кеннет. – Это ведь мы остановили фургон.

Хас, все еще сжимая рукоять тормоза, послал ему веселый взгляд.

– Если хочешь, тебя я тоже могу похлопать по шее, поласкать, дать кусочек сладкой морковки в награду. Кроме того, совершенно очевидно, что остановил его я, используя тормоз. Собственно, вы нам только мешали, принимая, – он глянул на них сверху, – грязевые ванны.

Кеннет задумался.

– Наверняка ты прав. Пожалуй, нам стоит извиниться.

– Извинения приняты, все знают, что вы нисколько не разбираетесь в фургонах.

Они слегка улыбнулись. Лейтенант первым посерьезнел.

– Вам придется что-то делать с этой дорогой. Со дня на день здесь потечет порядком воды, станет очень скользко, а фургоны размягчат грязь еще сильнее.

– Знаю, – покивал колдун. – Справимся.

* * *

Два дня. Они провели в замке два дня, а знали не больше, чем когда сидели в Кехлорене под опекой Бесары. Вся эта миссия из безумной превращалась в какой-то фарс.

Солнце уже зашло, делалось все холоднее. Кайлеан завернулась в толстый шерстяной платок, пряча озябшие ладони под мышки. На верхушке башни ветер дул безжалостно, не обращая внимания на хрупкие человеческие существа. Во время нынешнего обеда графиня очаровала ее рассказом о двух стражниках, которых лет двадцать назад порывистый вихрь смел с верха стены и сбросил на скалы. Якобы среди слуг ходит сплетня, что духи их все еще исполняют службу и в полночь разыгрывают пугающую пантомиму своей смерти, включая отчаянное цеплянье за каменные края и безголосый крик.

Для столь древнего замка легенда была довольно свежей.

Два дня – и ничего. Конечно, все вели себя чрезвычайно вежливо, вежество лилось из них галлонами, средний сын графа даже разыграл представление в стиле «молодой глупец, молящий о прощении», а конь, которого подарили Дагене, на глаз стоил сотню оргов. Боевой чистокровный канейа. Королевский подарок.

Но миссия их не продвинулась ни на шаг. Чего, собственно, Крысы от них ждали? Что днем они станут изображать княжну и ее переводчицу, а ночью, переодевшись, станут красться темными коридорами, чтобы получить тайные документы ужасающего Братства Смерти, которое свило гнездо в доме графа? Или и того лучше: одетые в черные, словно ночь, одежды, замаскировав лица, станут ползать по внешним стенам замка, чтобы, зацепившись за парапет, подслушивать мрачные совещания, во время которых граф либо кто-то из его семьи выдаст подробности страшного заговора, лучше всего – тянущегося в самую столицу, а потом предатели выйдут, оставив на столе пергаменты со всеми подробностями разбойного плана. А они – проскользнут в окно, заберут доказательства и сбегут по веревке, сплетенной из разодранного белья, чтобы передать документы Бесаре и спасти жизнь самого императора.