День четвертый

Его разбудило солнце, светящее сквозь стенку палатки.

Алые птицы больше не встречали рассвет своим пением. Дерево молчало, пустое и мертвое, только на одной обрубленной ветви еще сохранилось немного цветов и листьев. Он старался на них не смотреть.

Утро было прекрасное. С великого пшеничного моря поднимался туман, перистые облачка в небе напоминали свежевыстиранное белье. Стронг посмотрел вниз: Райт смазывал лебедку, Зухр распиливал последний пятидесятифутовик, Синего Неба в поле зрения не было.

– Что ж раньше не разбудил, мистер Райт?

Тот поднял глаза.

– Думал, тебе не повредит придавить еще малость.

– Правильно думал. А индеец наш где?

– Бизоны снова его настигли. Он топит их в баре.

На площадь въехал двухколесный гиромобиль, из него вылез толстяк с корзинкой: мэр привез завтрак. Они со Стронгом помахали друг другу.

Наспех проглотив яичницу с ветчиной и кофе, Стронг свернул палатку и отправил ее вниз на лифте вместе с обогревателем и спальником. Первый сегодняшний кругляк обещал быть значительно ниже ста футов, поскольку обрубок ветки торчал на трехсотфутовой высоте. Выполнив срез идеально, Стронг съехал на люльке вниз. Высота следующего должна быть не меньше ста двадцати, чтобы напоследок осталось двести.

Вымерив расстояние, Стронг сделал отметку на той стороне, куда новый кругляк требовалось свалить, и перешел на другую: выпуклости и трещины коры делали это сравнительно легким. Площадь стала намного ближе, чем в последние дни; дома, улицы и толпы любопытных колонистов смотрелись странно.

Точно напротив отметки Райт дал команду вбить колышек. Мгновенно перевесив на него люльку с верхней зацепки, Стронг откинулся назад, уперся ногами в кору и стал резать.

Сначала потихоньку: он имел дело с тоннами древесины, которые при малейшей промашке могли обрушиться на него. Процесс осложняло то, что резать приходилось выше колышка, держа инструмент в вытянутой руке и направляя луч под нужным углом. Это требовало хорошего глазомера. Обычно зрение Стронга не подводило, но сегодня его затуманивала усталость. Он сам не знал, до чего вымотался, пока не услышал крик Райта.

Его сбили с толку бугры на коре – из-за них луч шел неверно. Осознание своей ошибки мало ему помогло: стодвадцатифутовый кряж уже кренился к нему, и остановить его Стронг не мог.

Все равно что висеть на утесе и видеть, как верхняя его часть рушится на тебя. В данном случае это дерево, а не камень, но разницы никакой: расплющит, как комара.

Стронг ничего пока не чувствовал, даже ужаса. Просто смотрел с интересом, как кругляк заслоняет солнце и трещины в коре разверзаются, как устья черных пещер. Голос, который он слышал, наверняка шел из его собственной головы, но был слишком сладок и мелодичен для этого:

В трещину, быстро!

Не видя ее, не будучи даже уверен, что это она, он отреагировал мгновенно и втиснулся как можно глубже в ближайшую щель. И вовремя: в следующее мгновение кряж с грохотом обрушился вниз, вырвав из ствола стальной колышек.

В трещину тут же проникло солнце: Стронг был там один. Кряж грохнулся оземь и покатился по площади. Стронг чуть ли не с надеждой ждал треска, звона бьющегося стекла и других признаков разрушения, но ничего не услышал.

Дна у трещины не было. Он держался, упершись коленями в одну стенку, спиной в другую. Кое-как выбравшись наружу, он посмотрел вниз.

Кругляк пропахал глубокую борозду, выворотил из земли чьи-то кости и остановился у первого ряда домов. Райт и Зухр бегали вокруг в поисках расплющенного Стронга. Из его глотки слышались странные отрывистые звуки: смеялся, конечно, он сам, ведь здесь никого больше не было. Истерический смех разбирал его, пока грудь не заболела и не стало трудно дышать. Успокоившись, он включил рацию и спросил:

– Не меня ищете, мистер Райт?

Райт замер, поднял голову, посмотрел и молча вытер лицо рукавом рубашки.

– Что тут скажешь, мистер Стронг. Твоя дриада хорошо за тобой присматривает. Давай-ка спускайся, хочу тебе руку пожать.

До Стронга не сразу дошло, что спускаться и правда можно. Его работа закончена, остался только комлевой срез.

Он заново вогнал в дерево болтающийся колышек и съехал вниз по страховочной веревке, притормаживая через каждые пятьдесят футов. На последнем отрезке он выскочил из люльки и спрыгнул. Солнце стояло в зените: он пробыл на дереве трое с половиной суток.

Райт потряс ему руку, Зухр тоже. К ним примкнул мэр, который привез фирменную еду для всех, а также складной стол и стулья.

– Мы никогда не забудем тебя, мальчик мой, – говорил он, качая двойным подбородком. – Вечером я созвал срочное заседание совета, и мы единогласно решили поставить тебе памятник здесь, на площади, когда пень уберут. На постаменте напишем: «Человек, спасший нашу деревню». Ты настоящий герой и заслужил это. Более Материальная награда тоже последует: сегодня ты и твои друзья будете моими гостями – всё за счет заведения.

– Как же я ждал этих слов, – сказал Зухр.

– Не преминем воспользоваться, – сказал Райт.

Стронг промолчал, и все четверо сели обедать. Стейки прибыли из южного полушария, грибы – с Омикрона Кита-14. Им сопутствовали салат, зеленый горошек, свежий хлеб и кофе с абрикосовым пирогом. Стронг ел без всякого аппетита; чего ему хотелось, так это выпить, но было еще слишком рано. Сначала последний кряж, потом выпивка. Поможем Синему Небу топить бизонов за счет заведения. «Человек, спасший нашу деревню». Повтори, бармен. Не в красном был я в этот час, я кровью залит был, бармен. Да, красной кровью и вином я руки обагрил, когда любимую свою в постели я убил.

Зато у мэра аппетит был отменный. Деревня спасена, можно спокойно сидеть у огня и считать бумажки. Не надо больше беспокоиться из-за дерева. Стронг, как тот голландский мальчик, заткнул пальцем течь в плотине и спас бюргерские дома от потопа.

Он порадовался, когда все доели и Райт спросил:

– Ну, мистер Стронг, что скажешь?

– Давай уже прикончим его, мистер Райт.

Они встали. Мэр сложил стол и стулья в гиромобиль и присоединился к другим колонистам за ограждением. Деревня сверкала на солнце: улицы будто только что вымыли, пряничные домики только что испекли. Стронг чувствовал себя уже не голландским мальчиком, а Джеком – победителем великанов. Пора срубить бобовый стебель под корень.

Он сделал глубокую зарубку, чтобы свалить кряж в нужную сторону, и обошел ствол вместе с Райтом и Зухром. Все трое молчали. Он отвык ступать по твердой земле, привык ощущать люльку под собой и натянутую веревку у пояса. Носки сапог покраснели от ходьбы по красной траве. Он поднял лучевик и начал последний срез. Трус – поцелуем, древосек – кинжалом наповал. Разрез наливался красным. Новейшая модель кинжалов, производимая в Нью-Америке на Венере. Никогда не тупятся и не знают пощады.

«Кровь» струилась по коре, обагряя траву. Невидимое лезвие резака ходило туда-сюда. Двухсотфутовый обрубок, бывший ранее гордым высоким деревом, содрогнулся и начал падать – медленно, с хрустом и шорохом. Земля сотряслась, приняв его на себя.

Огромный пень окрасился в алый цвет. Стронг, выронив резак, подошел к исполинскому кряжу, упавшему, как и намечалось, на улицу между двумя рядами домов. Стронгу было наплевать на дома, они его и раньше особо не волновали. Он шел, глядя в землю, и на краю площади увидел ее. Знал, что увидит, если будет смотреть достаточно пристально. Вот она: солнце, и луговые цветы, и колеблемая ветром трава. Не вся, только торс, руки, грудь и прелестное умирающее лицо. Остальное – маленькие ступни в сандалиях из листьев, голени, бедра – раздавлено кругляком.

– Прости меня, – сказал он, а она улыбнулась, кивнула и умерла, но солнце, и луговые цветы, и трава никуда не исчезли.

Эпилог

Человек, спасший деревню, поставил локти на стойку бара, бывшую некогда алтарем, в гостинице, бывшей некогда храмом.

– Вот и мы, мэр. Пришли бизонов топить.

Мэр, заменивший бармена ради такого случая, недоуменно нахмурился.

– Выпить всего лишь, – пояснил Райт.

– Могу предложить наш лучший марсианский бурбон, – просиял мэр, – произведенный из отборнейшего маиса Эритрейского моря.

– Давай, лезь в погреб, тащи обросший паутиной сосуд, – одобрил Стронг. – Отведаем.

– Бурбон отличный, но бизонов в нем не утопишь, – вставил Синее Небо. – Я тут с утра торчу, знаю.

– Иди ты со своими бизонами, – сказал Зухр.

Мэр, поставив стаканы перед Райтом, Стронгом и Зухром, наполнил их золотистой жидкостью.

– У меня тоже пусто, – заметил Синее Небо. Мэр налил и ему.

Колонисты из уважения к древосекам к стойке не лезли, но все столики были заняты. Время от времени кто-то произносил тост: за Стронга в частности, за древосеков в целом – и все, мужчины и женщины, вставали и пили до дна.

– Шли бы лучше домой и оставили меня в покое, – пожелал Стронг.

– Не пойдут, – разуверил Райт. – Ты их новый кумир.

– Еще, мистер Стронг? – спросил мэр.

– И еще, и еще. Надо смыть из памяти это скотство.

– Чье, мистер Стронг?

– Да хоть бы и твое, жирный коротышка-землянин.

– Они надвигались из-за горизонта в облаке пыли, взметаемой их копытами, – изрек Синее Небо, – и были прекрасны в своем косматом могуществе и величественны, как сама смерть.

– Ловите нам ничтожных землян, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвету.

– Том, – сказал Райт.

– Можно я подам заявление об уходе? В жизни больше не убью ни одного дерева. Завязываю с нашей вонючей профессией!

– Почему, Том?

Стронг молчал. Пальцы стали липкими от пролившегося бурбона. За стойкой, в бывшей храмовой стене, сохранились резные ниши, где теперь стояли бутылки с вином и виски – всюду, кроме одной.

– Что там за кукла, мэр? – спросил он, чувствуя, как пульсирует кровь в голове.

– Где? А, эта… Туземцы держали такие фигурки над очагами для защиты домов. – Мэр поставил ее перед Стронгом. – Превосходная работа, не правда ли, мистер Стронг? Мистер Стронг!

Стронг, не отрываясь, смотрел на фигурку. Длинные руки и ноги, маленькая грудь, тонкая шея, прелестное лицо в ореоле желтых волос, зеленая туника из тщательно вырезанных листьев.

– Кажется, это называется «фетиш», – продолжал мэр. – Изображение их главной богини. Мы о них мало что знаем, но они будто бы так в нее верили, что даже могли ее видеть.

– На дереве?

– На нем тоже.

Стронг бережно взял статуэтку в руки. Она подмокла снизу от пролитого виски.

– Выходит, это богиня дерева?

– Не дерева – домашнего очага. Прогрессисты ошибаются, видя в деревьях религиозные символы. Мы живем здесь долго и знаем, что туземцы поклонялись дому, а не деревьям.

– Домашнего очага? Что ж она тогда на дереве делала?

– Прошу прощения?

– Я ее там видел. На дереве.

– Вы шутите, мистер Стронг?

– Черта с два! Она-то и была деревом! – Стронг грохнул по стойке кулаком. – Она была этим деревом, и я убил ее.

– Возьми себя в руки, Том, – сказал Райт. – Все смотрят.

– Я убивал ее дюйм за дюймом, фут за футом. Отрезал ей руки-ноги и убил наконец! – Стронг осекся, сознавая, что случилось нечто из ряда вон. А, вот в чем дело: он не почувствовал боли, ударив по стойке. Его кулак провалился в дерево. Гнилое оно, что ли? Ну да, пахнет гнилью.

Богиня очага. Дома. Деревни.

Стронг, пошатываясь, пробрался между столиками к наружной стене и насквозь пробил кулаком полированную панель. Взялся за край дыры, рванул. Оторвался большой кусок, и гнилью запахло еще сильнее.

Колонисты смотрели на него с ужасом.

– Прогнила ваша гостиница, – сказал Стронг. – Вместе со всей вашей треклятой деревней!

Его разбирал смех.

– Прекрати, Том! – крикнул Райт, закатив ему оплеуху.

– Ты разве не понимаешь, Райт? – Стронгу расхотелось смеяться. – Не врубаешься, как эти деревья достигали такого роста и как потом выживали? Им же тонны питательных веществ требуются! Им нужна почва, которую удобряют покойники и орошают водохранилища, доступные только крупным общинам. И что же эти деревья делали? Веками, а то и тысячелетиями привлекали к себе гуманоидов. Как, спросишь ты? Они выращивали дома! Дома, столь привлекательные для нас, произрастали из их корней. Понял теперь, Райт? Понял, почему в соке содержится столько полезных веществ, кислорода и гидроокиси углерода? Это дерево питало не только себя, но и всю деревню, но вечный человеческий эгоизм и вечная глупость пресекли это!

Стронг взял ошеломленного Райта под руку и вернулся с ним к стойке. Мэр все еще таращился на рваную дыру в дереве.

– Ну что, нальешь еще спасителю твоей драгоценной деревни? – спросил его Стронг. Мэр не шевелился.

– Древние определенно знали об этом и передавали из поколения в поколение – но не как знание, а как суеверие, – рассуждал Райт. – Со временем эта раса по примеру всех повзрослевших рас отказалась от суеверий, научилась пользоваться металлами, проложила канализацию, построила мусоросжигатели и крематории. Они отвергли то, что им обеспечивали деревья, превратили в площади древние захоронения у корней. И нарушили экологический баланс.