Летающая сковородка
Перевод Я. Лошаковой

Марианна Саммерс работала на фабрике сковородок. Восемь часов в день пять дней в неделю она стояла у конвейера, и каждый раз, когда мимо нее проезжала сковородка, прикрепляла к ней ручку. Долгое время, стоя у этого конвейера, она мысленно каталась на другом огромном конвейере, над которым вместо ламп дневного света проплывали дни и ночи, а вместо людей выстроились месяцы. Каждый раз, проезжая мимо месяца, она получала или отдавала что-нибудь и с течением времени все более отчетливо ощущала: там, в конце ленты, ее ждет тот решающий месяц, который приделает ручку к ее душе.

Иногда Марианна спрашивала себя, как ее засосало в эту рутину, и тут же одергивала себя: в душе она прекрасно знала ответ. Рутина – удел всех бездарных личностей; если у тебя нет выдающихся способностей, туда тебе и дорога. А если ты к тому же упрямишься и отказываешься признаться себе в своей бездарности, ты застреваешь в ней надолго.

Одно дело – танцевать в телевизоре, и совсем другое – приделывать ручки к сковородкам: можно быть грациозной или неуклюжей, везучей или невезучей, но как ни крути, все сводится к одному – есть у тебя талант или нет. И, кроме того: ты можешь тренироваться сколько угодно, но если у тебя толстые ноги, никто не захочет смотреть твои танцы и ты все равно окажешься на фабрике сковородок. Каждое утро ты идешь на работу, каждый день похож на другой – точно такой же. И когда вечерней порой ты приходишь домой, перед тобой проплывают все те же мысли – как ты едешь на огромном конвейере сквозь беспощадные месяцы, пока не приблизится последний решающий месяц, который окончательно приведет тебя к общему знаменателю, и ты станешь такой же, как все…

По утрам она вставала и готовила завтрак в своей крошечной квартирке, а потом ехала на автобусе на работу. Вечерами возвращалась домой, в одиночестве готовила ужин, а потом смотрела телевизор. По выходным – писала письма и гуляла в парке. Порядок был неизменным, и Марианне казалось, что уже никогда ничего не изменится…

Но однажды вечером она вернулась домой и обнаружила у себя на оконном карнизе летающую сковородку.

Это был ничем не примечательный день – сковородки, начальство, скука и усталость в ногах. Около десяти часов к ней подошел механик и пригласил пойти с ним на танцы. Танцы были запланированы на вечер – каждый год компания устраивала вечеринку на свои средства в канун Дня Всех Святых. Марианна уже успела отказать пятнадцати кандидатам в партнеры по танцам.

Сковорода проехала мимо, и она приделала к ней ручку.

– Нет, скорее всего, я не пойду, – сказала она.

– Почему? – спросил он в лоб.

Вопрос был хороший, но Марианна не смогла дать на него честный ответ – правду она скрывала даже от самой себя. Поэтому повторила ту же невинную ложь, что говорила другим.

– Я… я не люблю танцевать.

– А-а.

Механик наградил ее тем же взглядом, что и остальные пятнадцать его предшественников, и пошел дальше. Марианна пожала плечами. Не все ли равно, что они подумают, сказала она себе. Мимо проехала еще одна сковородка, а за ней еще и еще.

Вскоре настало время обеда, и Марианна вместе с другими работниками поела сосисок с тушеной капустой в столовой компании. Ровно в 12:30 шествие сковородок возобновилось.

После обеда ее приглашали на танцы еще два раза. Можно подумать, она – единственная девушка на фабрике! Порой она ненавидела свои голубые глаза и круглое румяное лицо, даже свои светло-золотистые волосы, которые притягивали мужчин, как магнит. Но ненависть к своему внешнему виду не помогала ей в решении проблемы, а лишь усугубляла ее. К половине пятого у нее разболелась голова, белый свет был не мил.

Когда она вышла из автобуса на углу, дети уже выпрашивали сладости, как и положено в канун Дня Всех Святых. Повсюду были светящиеся тыквы, ведьмы и гоблины, хитро посматривающие по сторонам. Но Марианна ничего не замечала.

Канун Дня Всех Святых – праздник ребятишек, а не «озлобленной старухи» двадцати двух лет от роду, работающей на фабрике сковородок.

Она дошла до своего дома и забрала почту со стойки внизу. Ей пришло два письма, одно от матери, другое…

Сердце Марианны бешено колотилось, пока она поднималась в лифте на шестой этаж и шла по коридору к двери своей квартиры. Но вначале она заставила себя прочесть письмо от матери. Это было обычное, ничем не отличавшееся от предыдущих письмо. Урожай винограда выдался богатым, но после обрезания, подвязывания, дискования и найма конного пропашника, а также выплат сборщикам от чека ничего не останется (и неизвестно, когда он придет и придет ли вообще). Куры несутся лучше прежнего, словно чувствуют, что яйца подешевели. Эд Олмстэд делает пристройку к своему магазину (давно пора!). Дорис Хикетт родила мальчика весом в семь фунтов. Папочка обнимает тебя. Забудь уже, пожалуйста, свою глупую гордость и возвращайся домой. P. S. Марианна, ты должна увидеть, как чудесно Говард Кинг перестроил свой дом. Когда он закончит, выйдет роскошный дворец.

У Марианны комок подступил к горлу. Дрожащими пальцами она распечатала второе письмо:

«Дорогая Марианна,

Я обещал, что больше не буду писать тебе. Много раз в своих письмах я просил тебя вернуться домой и выйти за меня замуж, и все без ответа. Но есть вещи, ради которых стоит поступиться мужским самолюбием.

Думаю, ты уже знаешь, что я перестраиваю дом, и тебе известно, зачем я это делаю. Если ты еще не догадалась, то знай: я делаю это ради тебя, по этой же причине я купил этот дом. В нем будет всего одно панорамное окно, и я не знаю, где его делать – в гостиной или на кухне. На кухне оно было бы в самый раз, но оттуда будет виден только сарай, а ты знаешь, как он выглядит. В гостиной оно треснет первой же зимой, едва подует северо-западный ветер, но зато оттуда открывается чудесный вид на дорогу и ивы над рекой. Ума не приложу, что делать.

Холмы на юге у поляны оделись в золотисто-красные одежды, тебе всегда это нравилось. Ивы словно в огне. По вечерам я сижу на крыльце и представляю, как ты идешь по дороге и останавливаешься у калитки; я поднимаюсь, иду навстречу по тропинке и говорю тебе: «Я рад, что ты вернулась домой, Марианна. Ты же знаешь, что я тебя люблю, как и прежде». Услышь меня кто-то со стороны, наверняка бы подумал, что я не в своем уме – ведь дорога всегда пустынна, и у калитки никого нет.

Говард»

Это было декабрьским вечером, в морозном воздухе разносились песни, смех, хруст снега под ногами бегущих, пыхтение трактора, везущего сани, груженные сеном. Звезды были такими яркими и близкими, что, казалось, вот-вот заденут верхушки деревьев, едва различимые в темноте. Холмы, покрытые чистым, голубоватым в свете звезд снегом простирались вдаль, все выше и выше, до темной полоски леса. Все разместились в сене на санях, а Марианна ехала на тракторе рядом с Говардом; трактор бросало из стороны в сторону по ухабам, а свет фар прыгал по разбитой сельской дороге.

Говард обнял ее, она ощутила его морозное дыхание, когда их губы слились в поцелуе.

– Я люблю тебя, Марианна.

Она видела, как слова слетали с его губ клубами серебристого морозного воздуха и тонули в темноте. И неожиданно для самой себя заметила, как ее слова, тоже серебристые, несмело выдохнулись в воздух, и тут же с изумлением услышала:

– Я тоже люблю тебя, Гоуи. Тоже люблю…

Она не могла точно сказать, как долго она так сидела и плакала. Ее прервал тикающий звук. Наверное, долго, подумала она, раз ноги и руки затекли. Звук шел из окна ее спальни, и она подумала, что это обычные булавки, привязанные на веревках к окну. Они раскачивались от ветра и издавали стук. В детстве она вместе с другими детьми часто привязывала такие же булавки к окнам старичков, проводивших канун Дня Всех Святых в одиночестве.

Марианна вошла в спальню и зажгла настольную лампу. Мягкий свет проникал в гостиную, весело разлетаясь брызгами по ковру. Но теплый свет не сумел разогнать тени на стенах, сгущавшиеся в дверном проеме спальни. Марианна встала, прислушиваясь к звуку. Чем дольше она слушала, тем больше сомневалась, что стала жертвой проделок соседских ребятишек: тиканье было слишком равномерным – это не булавка, качающаяся на веревке. Сначала несколько отрывистых звуков, потом тишина, еще несколько звуков. Кроме того, она жила на шестом этаже, и рядом с окном ее спальни не было даже пожарной лестницы.

Но если это не детская шалость, то что? Ей в голову пришла отличная идея. Марианна заставила себя сдвинуться с места, медленно подошла к дверному проему, включила верхний свет и вошла в спальню. Еще несколько коротких шагов – и она у окна рядом с кроватью.

Она внимательно смотрела через стекло. Что-то поблескивало на оконном карнизе, но она не могла разглядеть, что именно. Тиканье прекратилось, и снизу послышался шум машин. Светящиеся прямоугольники окон дома напротив складывались в четкий рисунок в темноте, а совсем рядом огромная голубая реклама сообщала: «СТЕЛЬКИ КОМПАНИИ СПРАК – ВАШ ЛУЧШИЙ ВЫБОР!».

Марианна почувствовала себя увереннее. Она отодвинула шпингалет и медленно открыла окно. Сначала она даже не сообразила, что блестящий предмет прямо перед ней – летающая тарелка. Она приняла его за перевернутую сковороду без ручки. И следуя привычке, машинально протянула руку, пытаясь приделать к ней ручку.

– Не трогай мой корабль!

И только тогда Марианна увидела астронавта. Он стоял немного в стороне от корабля, его крошечный шлем поблескивал в свете «СТЕЛЕК КОМПАНИИ СПРАК». На нем был облегающий скафандр серого цвета, увешанный бластерами и кислородными баллонами, и сапоги с загнутыми носами. Ростом он был всего пять дюймов. Пришелец держал в руке один из бластеров (Марианна была не совсем уверена, что это бластеры, но судя по остальной экипировке, чем еще они могли быть?). Он держал бластер за ствол, Марианна поняла, что это он стучал в окно рукояткой.

Ей также стало ясно, что она вот-вот сойдет с ума или уже сошла. Она попыталась закрыть окно…

– Ни с места! Превращу в пепел!

Она отдернула руки от рамы. Голос, казалось, был настоящим – тоненький, но, без сомнения, вполне различимый. Неужели такое возможно? Неужели это крохотное существо не плод ее воображения?

Он переложил бластер в другую руку, и она заметила, что маленькое дуло направлено прямо ей в лоб. Увидев, что она стоит, не двигаясь, он немного опустил ствол и сказал:

– Так-то лучше. Будешь хорошо себя вести и делать, что я скажу, – возможно, оставлю тебя в живых.

– Кто вы? – спросила Марианна.

Казалось, он ждал этого вопроса. Он сунул оружие в чехол и делано шагнул в струящиеся лучи света на окне. Слегка поклонился; его шлем блеснул, как обертка от жевательной резинки.

– Принц Мой Трейяно, – торжественно произнес он (впрочем, величие момента слегка портил его тонкий голос), – Император десяти тысяч солнц, капитан огромного космического флота, находящегося в данный момент на орбите этой жалкой планеты, которую вы называете «Земля»!

– З-зачем?

– Разбомбить вас собираемся, вот зачем!

– Но почему вы хотите нас разбомбить?

– Потому что вы представляете угрозу для галактической цивилизации! Неужели непонятно?

– А-а, – произнесла Марианна.

– Мы разнесем вдребезги ваши города. И оставим после себя столько жертв и разрушений, что вы уже никогда не оправитесь… У тебя есть батарейки?

Вначале Марианне показалось, что она ослышалась.

– Батарейки?

– Батарейки от фонарика вполне сойдут.

Принц Мой Трейяно выглядел смущенным, хотя трудно было сказать наверняка. Шлем с горизонтальной прорезью – предположительно на уровне глаз – почти полностью закрывал его лицо.

– Атомный двигатель барахлит, – продолжил он. – По правде говоря, это была вынужденная посадка. К счастью, я знаю секретную формулу преобразования энергии батарейки с помощью управляемой цепной реакции. Так есть у тебя батарейки?

– Пойду поищу, – ответила Марианна.

– Запомни, никаких фокусов. Если ты попытаешься позвать кого-нибудь на помощь, я сожгу тебя бластером прямо сквозь стену!

– Я… я думаю, фонарик лежит у меня в тумбочке.

Фонарик нашелся. Она отвинтила крышку, вытрясла батарейки и положила их на подоконник. Принц Мой Трейяно принялся за дело. Он открыл маленький люк в боковой части корабля и вкатил батарейки внутрь.

– Стой где стоишь! – бросил он, обернувшись к Марианне. – Я буду наблюдать за тобой через иллюминаторы. – Он вошел внутрь и закрыл за собой люк.

Марианна справилась со своим страхом и попыталась рассмотреть корабль поближе. Он совсем не похож на летающую тарелку, подумала она. Скорее напоминает сковородку… летающую сковородку. Даже крепление для ручки было предусмотрено. И не только это, края снизу предполагали наличие крышки.

Она тряхнула головой, чтобы прогнать эти мысли. Надо сказать, любой предмет напоминал ей сковородку. Она вспомнила, что Принц Мой Трейяно говорил ей что-то про иллюминаторы. И тут же разглядела ряд крошечных неровных окошек, опоясывающих верхнюю часть корабля. Наклонившись поближе, она хотела рассмотреть внутреннее убранство.

– Назад!

Марианна резко отпрянула. Настолько резко, что чуть не упала назад, стоя у окна на коленях. Принц Мой Трейяно выбрался из своей посудины и принял торжественную позу, освещенный «СТЕЛЬКАМИ КОМПАНИИ СПРАК» и светильником, горевшим в спальне.