– Талманес! – вмешалась Алудра. – Порошок и драконьи яйца, их немного у нас осталось. Понадобятся запасы из Байрлона. А сегодня, если развернете драконов… Могу позволить по несколько выстрелов из каждого, не больше.

Дэннел кивнул:

– Драконам без поддержки не место на первой линии обороны, милорд. Им нужна защита – чтобы враг не подошел слишком близко и не уничтожил орудия. Стрелять-то можно, но без пехоты драконам долго не продержаться.

– Вот поэтому мы и бежим. – Талманес развернулся, сделал шаг и едва не упал из-за подкатившей слабости. – И по-моему… По-моему, мне нужен конь…

Могидин ступила на платформу, зависшую в воздухе посреди открытого моря. Под редкими дуновениями бриза прозрачные синие воды шли рябью, но волн не было. Земли в пределах видимости – тоже.

У края платформы, сцепив руки за спиной, стоял Моридин. Море перед ним было объято пламенем, бездымным, но таким жарким, что вокруг пузырилась кипящая вода. Каменные подмостки над безбрежным морем. Горящая вода. В своих осколках сна Моридин обожал создавать всякую небыль.

– Сядь, – велел он, не оборачиваясь.

Могидин послушно выбрала одно из четырех кресел, возникших в центре платформы. В безоблачном голубом небе висело солнце, проделавшее три четверти пути к зениту. Давненько она не видела солнца в Тел’аран’риоде… В последнее время небо укутывали грозовые тучи, черные и вездесущие. С другой стороны, это же не совсем Тел’аран’риод. И не сон Моридина. Скорее, слияние двух пространств, нечто вроде временной пристройки к миру сновидений. Пузырь совмещенных ипостасей реальности.

Могидин облачилась в черное с золотом. Кружевные рукава походили на паутину, но лишь слегка. С паучьей темой лучше не переусердствовать.

Усаживаясь, Могидин постаралась напустить на себя властный и надменный вид. В прошлом подобное давалось ей без труда, но сегодня лучиться самоуверенностью было не проще, чем ловить в воздухе семена одуванчика: хвать, а они все равно ускользают. Гневаясь на саму себя, Могидин скрипнула зубами. Она не кто-то, а Избранная. Перед ней дрожали целые армии, а короли проливали слезы. Из поколения в поколение матери стращают детей ее именем. А теперь…

Она провела рукой по шее и нащупала медальон. Конечно же, он на месте, но прикосновение к нему успокаивало.

– Не слишком-то надейся на эту вещицу, – промолвил Моридин. Порыв ветра взволновал безмятежную водную гладь и принес с собой отголоски чьих-то криков. – Тебя простили, Могидин, но не до конца. Это испытательный срок. Подведешь снова – и я задумаюсь, не отдать ли ловушку для разума Демандреду.

– Чтобы тот отшвырнул ее в приступе скуки? – Могидин хмыкнула. – Демандреду нужно только одно. И это – ал’Тор. Любой, кто не помогает ему приблизиться к цели, не имеет для него значения.

– Ты его недооцениваешь, – тихо сказал Моридин. – Великий повелитель доволен Демандредом. Очень доволен. Ты, однако…

Могидин вжалась в кресло, чувствуя, как возобновляются мучения. Боль, которую мало кто испытывал в этом мире. Боль, выходящая за пределы того, что способно вынести человеческое тело. Могидин вцепилась в кор’совру и обняла саидар. Это принесло некоторое облегчение.

В прошлом направлять Силу даже в одной комнате с кор’соврой было мучительно больно. Теперь же, когда медальоном владел не Моридин, а она, ощущения изменились. «Это не просто какой-то кулон, – подумала Могидин, сжимая его в руке. – Это моя душа». Тьма всемогущая! Могидин подумать не могла, что из всех людей именно она окажется объектом подобной пытки. Разве не была она паучихой, осторожной во всех своих поступках?

Второй рукой она обхватила первую, которой сжимала медальон. Что, если он упадет? Что, если его отберут? Нет, она не потеряет кор’совру. Нельзя ее потерять.

«Вот в кого я превратилась… – Могидин стало дурно. – Надо прийти в себя. Так или иначе». С этой мыслью заставила себя отпустить ловушку для разума.

Грядет Последняя битва, и троллоки уже хлынули в южные земли. Началась новая Война Тени, но только Могидин и другим Избранным известны самые сокровенные тайны Единой Силы. Секреты, которые так и не сумели вырвать из нее те кошмарные женщины…

«Нет, не думай об этом». Боль, страдание… Неудача.

В этой войне им противостоят не Сто спутников и не Айз Седай, за плечами у которых столетия опыта и практики. Могидин покажет, на что она способна, и ошибки прошлого будут забыты.

Моридин все разглядывал невероятные языки пламени. Было тихо, если не считать гула пламени и шипения вскипающей воды. Рано или поздно он объяснит, зачем призвал ее. Объяснит же, верно? В последнее время он какой-то странный, и чем дальше, тем страннее. Наверное, он снова теряет рассудок. В прошлом человек по имени Моридин – или Ишамаэль, или Элан Морин Тедронай – с восторгом забавлялся бы с кор’соврой одного из соперников. Он бы изобретал новые пытки и млел от страданий оппонента.

Поначалу так оно и было, но потом… Потом Моридин утратил интерес. Он стал проводить все больше времени в одиночестве, глядя на пламя и размышляя. Кары, выбранные им для Могидин и Синдани, оказались какими-то шаблонными.

По мнению Могидин, в таком расположении духа он становился куда опаснее.

Воздух у края платформы рассекли переходные врата.

– Моридин, мы что, и правда должны встречаться чуть ли не каждый день? – осведомился, ступая в Мир снов, Демандред. Рослый красавец с угольно-черными волосами и выдающимся носом, он мельком глянул на Могидин, заметил у нее на шее ловушку для разума и продолжил: – Ты отвлекаешь меня от важных дел.

– Тебе надо кое с кем познакомиться, – невозмутимо негромким голосом ответил Моридин. – И если Великий повелитель не нарек тебя Ни’блисом, не уведомив меня, ты будешь выполнять приказы. Твои игрушки подождут.

Демандред помрачнел, но от возражений воздержался. Он позволил переходным вратам закрыться, затем встал у края платформы и хмуро уставился вниз, на море. Что там, под водой? Могидин не знала. И чувствовала себя глупо, оттого что не узнала. Где только ее осмотрительность?

Демандред подошел к одному из кресел, но садиться не спешил. Он остался стоять, задумчиво глядя Моридину в затылок. Чем же он так занят, этот Демандред? За то время, когда Могидин оказалась поймана в ловушку для разума, она не раз выполняла поручения Моридина, но ответа на вопрос, что же замышляет Демандред, Избранная так и не получила.

Она снова содрогнулась, вспомнив о месяцах, проведенных во власти Моридина. «Я отомщу. Непременно».

– Как вижу, Могидин ты отпустил, – заметил Демандред. – А что с той… как там ее… Синдани?

– Не твоя забота, – отрезал Моридин.

Могидин не преминула заметить, что ловушка для разума Синдани по-прежнему при нем. На древнем наречии слово «синдани» означает «последний шанс», но истинная природа этой женщины была одним из тех секретов, что Могидин все-таки сумела раскрыть. Моридин собственноручно вызволил Ланфир из Синдола, чьи обитатели пировали на ее способности направлять Силу.

Чтобы спасти ее – и, разумеется, наказать, – он лишил эту женщину жизни, тем самым дав возможность Великому повелителю вернуть душу Ланфир и поместить ее в новое тело. Великий повелитель предпочитает именно такие решения: жестокие, но эффективные.

Моридин неотрывно смотрел на пламя, Демандред – на Моридина, а Могидин тем временем выскользнула из кресла и приблизилась к краю парящей каменной платформы. Вода под ней оказалась совершенно прозрачной. В глубине Могидин отчетливо видела людей, чьи руки были связаны за спиной, а сковывающие ноги цепи уходили куда-то в глубину, к чему-то далекому и тяжелому. Люди извивались, будто водоросли.

Их были тысячи, и каждый смотрел вверх, обратив к небу широко раскрытые, полные ужаса глаза. Эти несчастные тонули, причем тонули они целую вечность. Они не были мертвы. Им не дозволялось умереть. Из раза в раз они пытались сделать вдох, но вместо воздуха в легкие попадала вода. На глазах у Могидин нечто черное поднялось со дна и утащило одного из несчастных в пучину. Цветущим бутоном распустилось кровавое облако. Остальные задергались с удвоенной силой.

Могидин улыбнулась. Приятно видеть, как страдает кто-то другой, а не ты. Возможно, ее взору предстала просто какая-то иллюзия, хотя нельзя исключать, что эти люди подвели Великого повелителя.

Над платформой раскрылись новые переходные врата, откуда вышла незнакомая женщина, на диво страшненькая – нос сразу и крючком, и картошкой, косящие водянистые глаза. Платье из желтого шелка, сшитое с претензией на изысканность, лишь подчеркивало уродливые черты его владелицы.

С презрительной усмешкой Могидин вернулась в кресло. С какой стати Моридин вызвал незнакомку на их встречу? Женщина обладала даром направлять Силу; должно быть, это одно из тех ничтожеств, в нынешней эпохе величающих себя Айз Седай.

«Надо признать, – подумала Могидин, вновь усаживаясь в кресло, – она и впрямь сильна». Как же Могидин проглядела среди Айз Седай такой талант? Треклятую вертихвостку Найнив ее соглядатаи вычислили почти сразу, а это страшилище, значит, упустили?

– Это с ней ты хотел меня познакомить? – заметно скис Демандред.

– Нет, – рассеянно отозвался Моридин. – С Хессалам ты уже знаком.

Хессалам? На древнем наречии это значит… «тот, кому нет прощения». Женщина с вызовом посмотрела Могидин в глаза, и в ее позе было что-то знакомое.

– У меня много дел, Моридин, – заявила новоприбывшая. – Лучше бы…

Могидин охнула. Эти нотки в голосе…

– Не смей разговаривать в подобном тоне, – не оборачиваясь, негромко одернул ее Моридин. – Ни со мной, ни с остальными. Теперь даже Могидин находится в большем фаворе, чем ты.

– Грендаль?! – с ужасом прошептала Могидин.

– Не произноси это имя! – обернулся к ней Моридин, и горящая вода вспыхнула ярче прежнего. – Этого имени ее лишили!

Грендаль – Хессалам – уселась, не удостоив Могидин повторным взглядом. Да, держится эта женщина как прежде. Это и в самом деле она.

Могидин едва удержалась от злорадного смеха. Грендаль всегда пользовалась своей внешностью как тараном; что ж, теперь в ее распоряжении таран совершенно иного рода. Как чудесно! Можно представить, как ее корежит! Чем же она заслужила такое наказание? Положение, власть Грендаль, ходившие о ней слухи – все это было связано с ее красотой. Ну а теперь? Станет ли она подбирать себе любимцев среди людей настолько страшных, чтобы они могли потягаться с ней уродством?

На сей раз Могидин все же рассмеялась. Тихонько, но Грендаль услышала этот смех и бросила на нее взгляд, способный разжечь в море новый костер.

Могидин невозмутимо выдержала ее взор. Ей стало спокойнее, и она сумела не коснуться кор’совры. «Дерзай, Грендаль, – подумала Могидин. – Отныне мы в равных условиях. Посмотрим, кто первой придет к финишу».

Налетел новый порыв ветра, теперь сильнее, и морская гладь покрылась рябью, но платформа не шелохнулась. Моридин позволил пламени угаснуть, и рядом поднялись волны, в которых Могидин разглядела человеческие тела, походивших на черные тени. Некоторые были мертвы. Другие, лишившись цепей, рвались к поверхности, но вынырнуть не успевали: нечто всегда утаскивало их обратно в глубины.

– Нас теперь осталось немного, – сказал Моридин. – Четверо, и еще одна, наказанная строже других. Больше никого. Напрашивается вывод, что мы сильнее всех.

«Некоторые – да, – подумала Могидин. – Одного из нас сразил ал’Тор, Моридин, и только длань Великого повелителя вернула его». Почему Моридина так и не покарали за эту неудачу? Впрочем, в деяниях Великого повелителя вряд ли стоит искать справедливость.

– И все же нас слишком мало. – Моридин повел рукой, и на платформе появился каменный дверной проем. Не переходные врата, просто дверь. Этот осколок сна принадлежал Моридину, и здесь он творил что хотел.

Дверь открылась, и на платформу шагнул брюнет с салдэйскими чертами лица – нос с легкой горбинкой, раскосые глаза. Он был высоким и красивым, и Могидин узнала его.

– Вожак этих желторотых юнцов, тех Айз Седай мужского пола? Я его знаю, это – Мазри…

– Это имя осталось в прошлом, – перебил ее Моридин. – Как и в нашем случае. Став Избранными, мы отринули былую жизнь и имена, которыми нас называли. Отныне и впредь этот человек будет известен только как М’Хаэль. Один из Избранных.

– Избранный? – Хессалам едва не подавилась этим словом. – Этот мальчишка? Он… – И она умолкла.

Никто не вправе обсуждать, почему кто-то вошел в число Избранных. Можно спорить между собой и даже плести интриги, если делать это с осторожностью, но подвергать сомнению решение Великого повелителя… Такое не дозволяется. Никогда.

Больше Хессалам ничего не сказала. Моридин не посмел бы назвать этого человека Избранным, не будь на то воля Великого повелителя. Спорить было не о чем. Могидин, однако, пробрала дрожь. Таим… М’Хаэль… Говорят, что он силен – быть может, не слабее их всех, – но возвысить человека из этой эпохи, с присущим ему, как и всем прочим людям этого времени, глубоким невежеством… При мысли, что М’Хаэля нужно считать себе ровней, Могидин охватила злоба.

– По глазам вижу, вас переполняет несогласие, – сказал Моридин, обращаясь ко всем троим, – хотя лишь одной из вас достало глупости открыть рот. М’Хаэль заслужил эту награду. Слишком многие из нас вступили в состязание с ал’Тором, когда предполагалось, что он слаб. М’Хаэль же вместо этого завоевал доверие Льюса Тэрина, после чего возглавил подготовку тех, кто является его оружием. Именно он воспитывает новое поколение Повелителей ужаса на славу и во благо Тени. А вы трое? Покажите, чего вы добились с тех пор, как вас освободили!

– Ты узнаешь о плодах моих трудов, Моридин, – мрачно пообещал Демандред, – и увидишь их несметное множество. Главное, не забудь о моем требовании: я встречусь с ал’Тором на поле брани. Его кровь принадлежит мне и никому другому.

По очереди посмотрев в глаза всем присутствующим, он повернулся к М’Хаэлю. Похоже, эти двое знали друг друга. Они уже встречались.

«У тебя появился конкурент, Демандред, – подумала Могидин. – Ал’Тор нужен ему не меньше, чем тебе».

В последнее время Демандред изменился. В прошлом ему было плевать, кто прикончит Льюса Тэрина. Главное, чтобы тот был мертв. Почему же теперь он твердит, что должен убить его своей рукой?

– У Демандреда имеются планы на грядущую войну, – сказал Моридин. – И ты, Могидин, должна ему помочь.

– Помочь? Ему? – удивилась она. – Я…

– Не забываешься ли ты, Могидин? – Голос Моридина стал мягким как шелк. – Сделаешь, как велено. Демандред хочет, чтобы ты понаблюдала за одной армией. К ней еще не приставлено должной слежки. Скажи хоть слово наперекор – и поймешь, что боль, которую ты чувствовала до сих пор, – лишь тень истинных мучений.

Ее рука взметнулась к ловушке для разума. Глядя Моридину в глаза, Могидин поняла, что от ее уверенности в себе не осталось ни следа. «Ненавижу тебя, – подумала она. – И еще сильнее ненавижу за то, что унижаешь меня перед другими».

– Наступают последние дни, – сказал Моридин, поворачиваясь ко всем спиной. – И в эти оставшиеся часы вы заслужите последнюю награду. Забудьте о взаимной неприязни и об обидах. Доведите свои замыслы до завершения. Разыграйте сильнейшие козыри, ибо это… Это конец.

Талманес лежал на спине и смотрел в темное небо. Казалось, в тучах отражаются огни гибнущего под ними города. Неправильно это. Светить должно не снизу, а сверху – так?

С коня он свалился вскоре после выступления к городским воротам. Вообще-то, он помнил, как это произошло. Ну, почти все. Однако из-за боли думать становилось все труднее. Вокруг перекрикивались люди.

«Надо было… Надо было мне почаще шутить над Мэтом… – При этой мысли губы Талманеса изогнулись в слабой улыбке. – Как глупо… Не время думать о таких вещах. Я должен… должен найти драконов. Или мы уже их нашли?..»

– Повторяю, с этими треклятыми штуковинами так не получится! – Голос Дэннела. – Проклятье, это ж вам не Айз Седай на колесиках! Огненную стену нам не создать. Можно лишь швырять в троллоков вот эти металлические шары.

– Они же взрываются! – Голос Гэйбона. – Так давайте сделаем, как я говорю. Взорвем все сразу!

Веки Талманеса сомкнулись.

– Да, шары взрываются, – подтвердил Дэннел. – Но сперва ими нужно выстрелить. Если же выстроить их в ряд, а троллоки набегут и прорвутся через них, то никакого толка не будет.

Чья-то рука потрясла Талманеса за плечо.

– Лорд Талманес! – сказал Мелтен. – Нет бесчестья в том, чтобы закончить все прямо сейчас. Знаю, как вы мучаетесь. Пусть вас укроют последние объятия матери.

Шелест, с которым меч выходит из ножен. Талманес собрался с духом.

И вдруг он понял, что не хочет, совсем не хочет умирать.

Заставив себя открыть глаза, Талманес посмотрел на стоявшего над ним Мелтена и поднял руку: мол, погоди. Рядом, скрестив руки на груди, замерла Джесамин. У нее был озабоченный вид.

– Помоги встать, – велел Талманес.

Мелтен помедлил, затем выполнил приказ.

– Вам лучше прилечь, – сказала Джесамин.

– Нет, мне лучше постоять, вместо того чтобы дать себя с почетом обезглавить, – проворчал Талманес и стиснул зубы. Ну и боль… О Свет! Что это, его рука? Так почернела, будто ее обугливали на костре. – Что… Что происходит?

– Нас загнали в угол, милорд. – Судя по мрачному голосу и полному решимости взгляду, Мелтен уже списал Отряд со счетов. – Дэннел и Гэйбон спорят, как лучше поставить драконов для последнего боя. Алудра отмеряет заряды.

Талманес наконец-то сумел выпрямиться в полный рост и тут же схватился за Мелтена. Перед ним была просторная городская площадь, где собралось две тысячи людей. Они жались друг к другу, словно путники в пустыне, ищущие тепла зябкой ночью. Дэннел и Гэйбон расположили драконов полукругом, развернув орудия к центру города. За этим барьером теснились беженцы. Бойцы Отряда сосредоточились возле драконов; для стрельбы каждому орудию требовались три пары рук, и почти все солдаты прошли какую-никакую подготовку.

Соседние здания горели, но отблески пожара вели себя как-то странно. Почему пламя не освещает улицу? На ней слишком темно. Будто ее выкрасили черной краской. Или…

Талманес сморгнул слезы, навернувшиеся от мучительной боли, и его осенило. Улицу заполонили троллоки. Будто потекшие чернила, они приближались к полукругу направленных в их сторону драконов.

Но троллоки не торопились. Что-то их сдерживало. «Ждут, пока не наберется масса для решающего удара», – понял Талманес.

За спиной раздались возгласы и какое-то порыкивание. Талманес резко развернулся и тут же схватил Мелтена за руку – мир заходил ходуном. Дожидаясь окончания этой качки, Талманес подумал, что боль… тускнеет – как пламя, которому недостает свежего угля. Эта боль пожирала его, но теперь пищи для нее почти не осталось.

Когда все встало на прежние места, Талманес увидел источник этого рычания. Площадь, на которой они находились, выходила на городскую стену, но солдаты и горожане держались от нее подальше. Будто густая сажа, гребень стены облепили троллоки. Потрясая оружием, они смотрели вниз, на людей, и рычали от нетерпения.

– Если подойти слишком близко, получишь копье, – сказал Мелтен. – Мы надеялись добраться до стены, а затем пройти вдоль нее к воротам, но теперь, когда эти твари закидывают нас смертью, ничего не выйдет. Остальные пути перекрыты.

К Дэннелу и Гэйбону подошла Алудра.

– Заряды, их я могу установить под драконами, – сказала она им тихо, но громче, чем следовало бы. – Эти заряды уничтожат орудия. Но людей могут сильно поранить.

– Займись этим, – сказал Гэйбон куда тише, чем она. – Страшно подумать, что сделают с людьми троллоки, и нельзя допустить, чтобы драконы оказались в лапах у Тени. Вот почему троллоки ждут. Их командиры надеются, что неожиданной и мощной атакой сумеют сломить нас и завладеть этим оружием.

– Идут! – крикнул солдат, стоявший возле драконов. – О Свет, они приближаются!

Черной слизью забурлили в дальнем конце улицы отродья Тени – зубы, когти, клыки и почти человеческие глаза. Они хлынули из всех переулков, в жажде убивать, предвкушая кровопролитие. Те троллоки, что на стенах, зарычали громче прежнего.

«Мы окружены, – тяжело вздохнув, подумал Талманес. – Прижаты к стене, пойманы в сеть. Мы…»

Прижаты к стене.

– Дэннел! – крикнул Талманес, перекрывая всеобщий гул, и командир, руководивший солдатами у драконов, обернулся. Он стоял рядом со своими людьми, уже зажегшими труты в ожидании приказа дать единственный залп.