Глава 1. Особенности sex-revolution в поселке Буха

Я знал ее уже более года, но она, как и прежде, оставалась для меня загадкой. Сведения, полученные от разных людей могли бы составить пухлую папку в руках добросовестного следователя, но они были настолько противоречивыми, что я давно махнул на них рукой, предпочитая доверять только собственному впечатлению. Такая позиция вполне соответствовала моему мироощущению анахорета, поселившегося в некотором удалении от мирской суеты в поисках душевного равновесия. Зачем копаться в прошлой жизни человека, если сам он этого не желает? Пусть будет тем, кем хочет быть!

Такая установка позволяла мне воображать, что Вероника всецело принадлежит только мне, а всё, что было с ней раньше, меня не касается и, вообще, неправда.

Была она коренной москвичкой, попавшей в наши края отбывать срок, где на поселении познакомилась с неким Григорием, мажором местного разлива, сопровождавшим отца во время благотворительного визита в женскую колонию. Несколько потерянная внутренне, но прекрасная наружно, она не выдержала натиска богатого наследника известного предпринимателя, а в прошлом вора-рецидивиста по кличке Ястреб.

И получилось так, что только освободившись, она вновь была умыкнута хватким Григорием в их родовое гнездо, в соседний от нас поселок с говорящим названием Бухалово.

Мне приходилось иногда наведываться туда в сельсовет, в ведении которого было несколько ближних деревень и мой одинокий хутор. А еще в Бухалове, несмотря на трудные 90-е годы, работали лесопилка и кирпичный завод, что для меня, одержимого безумной идеей строительства собственного ранчо, было крайне важно.

Подробностей я особенных не знаю, могу только догадываться со слов старика Пафнутия, о котором будет рассказано позже, но Вероника не сумела вписаться в новую семью, вдрызг разругавшись с родными и близкими Григория. Самому жениху, как утверждают всезнающие деревенские бабы, Вероника поставила под глаз красивый фонарь, потому что с тех пор он полюбил носить черные очки и выглядел в них очень эффектно.

Несостоявшаяся невеста вынуждена была уйти жить в полузаброшенное поселковое общежитие, которое одновременно выполняло и функции гостиницы для разного рода командированных и просто частных лиц, вроде меня. Когда-то оно не было таким унылым, по коридору слонялись жизнерадостные шофера, приехавшие на уборочную, гортанно перекликались армяне-шабашники, строившие для процветавшего совхоза новые фермы, сновали на общую кухню с кастрюлями молодые специалисты и специалистки. Одним словом, витал здоровый дух здоровых людей.

Но времена изменились. Когда я появился в гостинице-общежитии, постоянным обитателем злополучного жилища отрекомендовал себя только одинокий пожилой инвалид с приволакивающейся ногой и интересным именем Пафнутий, показавшимся мне до боли знакомым. Меня определили жить в смежную с ним маленькую двухместную комнату, и когда комендантша открывала мне дверь, сопровождая необходимыми разъяснениями, он тут же выглянул наружу, интересуясь, что за гусь будет его соседом.

Мы поговорили с ним немного о том, о сём, но о наличии третьей жилички он даже не упомянул.

Красавчик и бонвиван, испорченный вседозволенностью и обожанием многочисленных прежних пассий, Григорий не смог смириться со случившимся инцидентом, разрушавшим до основания все его миропонимание, и дал разрешительную отмашку на половой беспредел местным мужикам, жаждущим бесхозного девичьего тела. Те не преминули этим воспользоваться: после отмены социализма в стране с сопутствующим ему принципом, что в СССР секса нет, население массово переключилось жить по законам Фрейда.

Первыми подняли знамя сексуальной революции тщедушные и вечно пьяные маргиналы. Каждый раз нагружаясь самогоном внутрь и наружу, и что интересно, науськиваемые поселковыми бабами, они организованно шли штурмовать гордую и неприступную Веронику. Но их атаки Вероника отбивала достаточно легко и убедительно, так что в них просыпалось человеческое. После полученных оплеух от сильной руки девушки, они показывали способность к покаянию, размазывая по лицу кровавые сопли вперемешку с пьяными слезами.

Вторая волна оказалась для Вероники посложнее. Она состояла в основном из вроде бы нормальных по-трезвому мужиков, несколько подуставших от своих сварливых жен и безыдейных серых будней. Смущенные новыми понятиями нового времени, подогретые алкоголем и общими разговорами на известную тему, они также ринулись штурмовать желанную твердыню, в пьяном угаре уверенные, что имеют полное право реализовывать свои естественные желания и эротические фантазии.

Эту волну я и застал, вынужденный на три дня остановиться в гостинице поселка Бухалово. На лесопилке по разным причинам не хватало рабочих рук, и мне как остро нуждающемуся в досках и брусках новопоселенцу, пришлось самому принять участие в распиловке древесины. Меня это устраивало. Я имел возможность отбирать и откладывать для себя самый качественный материал.

Когда я подходил к двухэтажному кирпичному зданию, оно показалось мне вполне приличным – стандартная постройка советского образца без излишеств. Но внутренность меня ошеломила: темно-зеленые засаленные стены с обвалившейся штукатуркой были обшарпаны и сплошь исписаны неприличными словами. Впечатление упадка усиливалось видимым отсутствием жизни. О присутствии Вероники Пафнутий меня не предупредил, видимо из обоснованного опасения, что и я из породы сексуальных террористов. Об их существовании я тогда не догадывался – два вечера прошли спокойно. Но это было затишье перед последней громовой бурей.

По вечерам, после напряженного трудового дня, я готовил себе на общей кухне немудренный горячий ужин. Комендантша, она же и уборщица, снабдила меня необходимыми продуктами – картофелем, квашенной капустой, свиным салом и коровьим молоком. Чугунную сковородку и большой кухонный нож я купил в поселковом магазине. Здесь же, приятно удивленный, я обнаружил прямо на прилавке хорошие книги – «Убийство Моцарта» Дэвида Вэйса и «Дневник белогвардейца» – сборник разных авторов, в числе которых был и Савинков-Ропшин.

Повесть последнего я и читал на кухне, помешивая картошку, чтобы не пригорела, когда туда вошла рослая и статная девушка с ниспадающими черными волосами и необыкновенно синими глазами. Скользнув по мне равнодушным взглядом, не считая нужным поздороваться, она плюхнула на соседнюю конфорку кастрюлю с водой, выдвинула мощной ногой из под стола мешок с картошкой, набрала сколько надо и отошла к мойке. На мои бодрые попытки разговорить ее она никак не реагировала. Только один раз посмотрела на меня с прищуром и все. Впрочем, девушка была не в моем вкусе – слишком уж атлетичная. С такой хорошо ходить в походы, особенно в горы – если что вытащит из пропасти, но представить ее сидящей у себя на коленях было трудновато.

Изжарив до хруста картошку и демонстративно попрощавшись с невоспитанной девушкой, я отправился к себе в номер, не особенно огорчаясь, что не удалось произвести на нее впечатление. Сосредоточившись на вкусной еде и интересной в информативном смысле книге, я вскоре о ней забыл. Наевшись картошки вприкуску с добротной квашенной капустой и напившись чаю с натуральным молоком, я блаженно вытянулся на кровати, покрытой серым армейским одеялом. Повесть воинствующего террориста несколько утомила меня своими жесткими рубленными фразами. Я закрыл глаза раскрытой книгой от унылого света тусклой лампочки и задремал, приятно усталый и сытый.

Сладкая дрема была недолгой. Громкий торопливый стук в соседнюю дверь разбудил меня. Одновременно раздался топот многих ног на ведущей к нам лестнице. Должно быть, также решительно и вдохновенно в свое время поднимались и шли по Зимнему дворцу революционные матросы.

Я приоткрыл дверь с естественным желанием увидеть что происходит и встретился с синим всполохом испуганных глаз девушки с кухни. Ничего не говоря, она проскользнула мимо меня в комнату, приятно проехавшись по ребрам небольшими крепкими грудями. Соприкосновение с ней было подобно контакту с электрическим током, от которого в моей голове мгновенно вспыхнула яркая лампочка!

Наконец наступило озарение! За три дня пребывания в поселке Бухалово, в разных местах, где скапливалось какое-то количество женщин, до моих ушей невольно доходило энергичное обсуждение некой злодейки, которая смущает мужчин и игнорирует женщин, пытающихся провести с ней душеспасительную беседу.

Почему-то я был уверен, что с такой горячностью они могут обсуждать только проделки какого-то отрицательного персонажа из нескончаемого сериала, изготовленного в западном полушарии. То, что персонаж имеет место быть в восточном полушарии и существует в реальности в двух шагах от меня, я понял только сейчас.

Следом вспомнился утренний разговор Пафнутия и коменданта-уборщицы, когда она мыла пол в нашей секции. Я проспал, засидевшись с книгой в ночи, и, возможно, спал бы и дальше, если бы не громкий возбужденный разговор и бесцеремонный стук швабры о мой порог. По-всему, разговаривающие были уверены, что я ушел.

Пафнутий настойчиво бубнил, что некой Веронике некие люди раскурочили замок, и надо срочно либо вставить новый, либо переселить ее в другой номер. Комендантша, добрая и отзывчивая на мои просьбы, на этот раз повела себя противоположным образом. Не видя, но слыша, я представил ее в образе неуступчивой волчицы Ракши из советского мультфильма про Маугли – ощетинившейся и оскалившейся. Она раздраженно кричала, что новых замков нет и не будет, и вообще, пусть эта шлюндра убирается из гостиницы и не создает проблем.

Времени вникать в гостиничные проблемы у меня не было. Я опаздывал и торопился на лесопилку – в последний день следовало поработать особенно ударно. Комендантша, увидев меня выходящим из номера, смутилась, убрала с раскрасневшегося лица выбившуюся из под платка прядь волос, кивнула в ответ на мое приветствие, и уже обращаясь к Пафнутию, негромко буркнула:

– Коли такой добрый и жалостливый, забирай ее к себе!

– Ага, чтобы меня убили?..

Дальше я не слышал, быстро заперев дверь и выскочив из секции. Надо было завершать свои дела – помимо окончательной утонченной распиловки, стояла проблема транспортировки изготовленных брусков и досок ко мне на ранчо.

Все это промелькнуло у меня в голове в течении нескольких секунд. Между тем, стали слышны голоса приближающихся революционеров.

– Дверь не заперта – как приятно!

– А чо приятно-то? Самоёй-то нет!

– Сквозанула, пока вы мочу сливали, уроды! Нашли время! На фига мы вас взяли?

Судя по разношерстности высказываний, боевая группа сложилась стихийно: просто выпивали вместе люди разных возрастов и образования.

– Она на кухне, наверное, кашеварит… Митяй, ты оставайся здесь у двери на дозоре, а мы пойдем и проводим почетным экскортом нашу королеву Шантеклера!

Последний голос показался мне знакомым и не вызывал неприятия, как прочие.

Они стремительно и шумно прошли мимо нашей секции на кухню.

– И здесь ее нет!

– Зато картошечка варится! Под самогоночку да с сальцом!

– Тебе лишь бы пожрать! А девку-то упустили!

– Да она к Пафнутию наверняка завернула! Старый хрыч ей сочувствует и крышует!

Последний голос был особенно гнусным.

– Что ж, пойдемте к Пафнутию, – сказал знакомый голос.

На этот раз Пафнутий отворил сразу, видимо, наученный прежним опытом.

Через минуту в мою дверную щель потянуло дымом дешевых сигарет, а через смежную стенку довольно громко зазвучали напористые голоса дознавателей, на вопросы которых что-то тихо отвечал робкий Пафнутий.

Я оглянулся на Веронику и застыл в ужасе: она сжимала в руках большой кухонный нож, купленный мною в местном магазине. И сама была как сжатая пружина – только прикоснись и разожмется, с дикой силой вгонит в тебя холодное оружие размером с короткий гладиаторский меч.

– Ты с ума сошла! – выдохнул наконец я. – Успокойся, на моей территории тебя никто не обидит!

Я говорил спокойно, до конца не веря в реальность происходящего. Вообще, следует сразу сказать, что от природы я очень тормозной и требуется немалое время, чтобы я в полной мере проникся ситуацией. Но в данном случае такая особенность моего характера сыграла на пользу – мое воловье (а может – волевое?) спокойствие в какой-то мере передалось и Веронике.

Я положил свою левую руку на ее плечо, которое продолжало нервно дрожать, а правой протянул книгу.

– Верни-ка мне мой нож, пожалуйста! Возьми лучше вот эту книгу…

Книгу она взяла, тупо глядя на обложку – «Убийство Моцарта», однако, нож оставила у себя, опустив руку с ним вниз. «Что ж, хотя бы так,» – подумал я, а вслух зачем-то добавил, будто интересность книги от этого увеличивалась:

– В вашем магазине купил!

Девушка явно меня не слушала, думая о своем – оставаться или уходить. А я продолжал настаивать:

– Ну-ка, присядь – в ногах правды нет (дурацкая поговорка, если вдуматься, – она произошла в те времена, когда у крепостных выбивали правду ударами розог по пяткам, но я часто говорю такие поговорки, когда не знаю, что сказать умнее)!

Я сильнее надавил на плечо и заставил ее сесть на соседнюю кровать. Тут же в дверь очень вежливо постучали, что давало надежду на благоприятный исход.

– Да-да! Дверь не заперта! Заходите пожалуйста!

Я решил разыграть роль рафинированного интеллигента, дабы сбить с мужиков разбитное настроение, революционный кураж, и не допустить ненужных

фамильярностей. Но мой план был сразу разрушен.

– Руслан! Друг! Здорово!

На пороге, радостно улыбаясь, стоял Андрей Мордвин, обладатель знакомого голоса. Мы с ним часто пересекались на охотничьих тропах, вели задушевные беседы у костра, ночевали в одном балагане и даже иногда вместе браконьерничали. Оба мы были обладателями зарегистрированных подружейных собак, что давало нам возможность получать путевки на болотную и полевую дичь месяцем раньше, чем прочим охотникам на боровую и водоплавающую. И если меня привлекала прежде всего эстетика охоты с легавой, воспетая Львом Толстым, Тургеневым и последующими Пришвиными и Якубовскими, то у Андрея были другие, более прагматичные мотивы.

Он завел нехарактерного для деревенской местности спаниэля, чтобы под его прикрытием снимать сливки: в молниеносных, с зигзагообразным полетом бекасов он вообще никогда не попадал, а добыв для видимости пару перепелок, спокойно постреливал не разрешенных еще по срокам молодых глупых уток. Какое-то время, попав в плен его плутовского обаяния, я тоже практиковал такое, но вскоре прекратил, почувствовав неприятный привкус от этой хитроумной уловки, часто комплексуя и от разрешенных форм довольно сомнительного мужского развлечения.

– Проходи, Андрюха, садись! – я пододвинул ему один из двух стульев. – I’m glad you see!