– О брате, – я посмотрела на Филиппа, давая понять, что отвечаю и на его вопрос. – Я была не единственным ребенком, и моя мать вовсе не погибла. Она была замужем за другим человеком, и у нее рос сын, старше меня на двенадцать лет. Все, что мне о ней известно, – это то, что она работала экологом. Когда на Иранте резко вырос уровень радиации из-за проблем на местной АЭС, ее отправили туда в длительную командировку, там она и познакомилась с моим отцом. Свой роман, как и мое рождение, она, само собой, скрывала и от мужа, и от сына. В общей сложности моя мать провела на Иранте около двух лет, после чего вернулась на свою родную планету, а меня оставила отцу.

– Вернулась на Кериот? – уточнила Кали.

– Нет. Кажется, она была родом из Калиотской системы. Выйти на ее след у меня не вышло, Калиотская система еще большая дыра, чем Иранта, но после нескольких лет поисков мне удалось разыскать брата. Он, насколько мне известно, как раз и обосновался на Кериоте.

– Интересно, – протянул Филипп. Кажется, данные, что я продала за десять кредитов, его вполне удовлетворили.

– И что ты еще вытащила из Майи? – уточнила Мэкки.

– Больше ничего, она едва раскололась на несколько предложений, но как только просекла, что мои вопросы связаны не только с моим братом, но и с ее прошлым, тут же постаралась поскорее от меня избавиться. Ты был прав, – я вновь обратилась к Филиппу, – Майя Феррас точно интереснее, чем пытается казаться. И она определенно что-то скрывает.

Филипп удовлетворенно потер ладони.

– Что и требовалось доказать!

– Не удивлюсь, если ее секреты как-то связаны с Мельнисом. Когда она поняла, что проговорилась о том, как была там какое-то время назад, то несколько раз постаралась перевести тему. Она явно не хотела об этом говорить.

– Если бы я была на Мельнисе, то тоже не хотела бы об этом говорить, – приглушенно отметила Кали, ковыряясь ложкой в своей тарелке. – Особенно после всего случившегося. Особенно наблюдая за последствиями…

Выпрямившись, она отвела глаза и слабо кивнула в сторону огромной новостной голограммы. Последствия и правда были пугающими. Вот уже два месяца все новости были о Мельнисе. Мир знал о нем все. Сколько раз Лангборды пытались связаться с повстанцами, умоляя о помощи, когда Леонид Крамер отдал приказ открыть огонь и во сколько, в точности до минуты, разорвался первый снаряд, унеся сотни тысяч жизней. Суд над Крамерами должен был состояться ровно через неделю. Сейчас, когда их вина была неоспорима, не осталось никого, кто пытался их оправдать.

– Надеюсь, этот ублюдок и его семья сгинут в пытках похлеще тех, что они устроили на Мельнисе, – пробормотала Кали, с нескрываемым презрением следя за удаляющейся поникшей фигурой Леонида Крамера на голограмме. От изумления я едва не поперхнулась едой. Калиста Чавес бывала разной – беззаботной и инфантильной, неутомимо энергичной, болтливой и категоричной. Но жестокой она не казалась мне никогда.

В случае, если суд признает вину Леонида Крамера, не только он, но и вся его семья должна будет отправиться на эшафот. Смертные казни являлись редкостью и уже в течение сотен лет оставались запрещены практически во всех государствах галактики, но в лиделиуме работали свои законы. И они, как оказалось, зачастую были куда страшнее.

– Я слышала, племянник Леонида, Марк Крамер, близок к Андрею Деванширскому, – между прочим обронила Мэкки, обратившись к Калисте, – не удивлюсь, если в конечном итоге его оправдают. Тебе известно хоть об одной казни в лиделиуме? Нейка Брея уже больше десятка лет обвиняют в смерти Александра Диспенсера, и что с того? У Галактического Конгресса кишка тонка даже посадить его за решетку. Ты уверена, что они всерьез кого-то казнят? – она усмехнулась. – Держу пари, максимум, что они сделают, – сошлют Леонида на Тэрос. И то для вида, на пару лет. Дождутся, пока все уляжется, и выпустят его и дальше охотиться на тех крылатых тварей, что сожрали его брата. Все это, – Мэкки тыкнула пальцем в сторону новостной голограммы, – не более чем спектакль, разыгранный для низкосортных идиотов вроде нас.

И без того мрачное лицо Калисты вдруг приобрело землистый оттенок.

– Крамеры виноваты в смерти двух миллионов повстанцев, – вклинилась я, – Андрей Деванширский не посмеет их защищать. Это отвернет от него своих же людей.

– Каких людей? – вяло поинтересовался Филипп. – Мэкки? Меня? Может, быть, Калисту? Людей, которые для него не больше чем цифра в статистике потенциальных войск? Биологическая масса? Хотя кто я такой, чтобы судить. Вероятно, услышь Деванширский мудрые изречения Лауры Гааль и узнай, что способен потерять ее неоценимую поддержку, он, безусловно, не раздумывая пришил бы лучшего друга.

– Андрею Деванширскому, Нейку Брею и прочим элитарным выродкам из лиделиума плевать на нас, – подхватила Мэкки, устало посмотрев на меня и на посеревшую Калисту. – Даже Хейзерам плевать. Миллионом больше, миллионом меньше. Присоединившись к повстанцам, они насильно ввязали всех нас в войну. Пока мы подставляемся под пули и строим для них базы, они отсиживаются в Диких лесах и хлебают игристое.

На Калисте не было лица. К своей тарелке она так и не притронулась и выглядела так, будто еще несколько секунд – и взорвется. Или расплачется. Или и то и другое одновременно.

Я поспешила перевести тему?

– Каким образом другие члены семьи Крамер могут избежать смертной казни?

– Мы говорим в теории? – уточнила Мэкки. – Если представить, что все законы и правда работают так, как и должны?

Я кивнула.

– Тогда никак, – ответил за нее Филипп. – Единственный вариант не нести ответственность за действия своего клана – отречься от семьи. Навсегда отказаться от титула, наследства и места в лиделиуме.

– Не такой уж и плохой вариант, когда альтернатива – смерть. – Я перевела взгляд на Мэкки. – То есть если Марк Крамер отречется от семьи, это спасет ему жизнь?

– А что ты смотришь на меня? – в недоумении отрезала она. – Это Филипп у нас знаток международного права.

– У меня много талантов, – подтвердил Филипп. – И нет, отречение от династии Крамеров не спасет. Теперь уже поздно. Но если бы он сделал это до того, как дело дошло до Конгресса и суда, и смог доказать свою невиновность – Леониду пришлось бы отвечать за свои зверства в одиночку. Сейчас Марку Крамеру рассчитывать не на что. Если, конечно, какое-нибудь внезапное чудо ему не поможет…

– Я надеюсь, ему ничего не поможет, – сказала Кали чужим голосом. – Я надеюсь, что отпрыска Крамеров и Леонида ждет самая страшная, самая чудовищная казнь из возможных. Я надеюсь, их смерть будет медленной и мучительной, что их пытки будут длиться часами и, не в силах их вынести, они оба сойдут с ума раньше, чем испустят последний вздох. – Калиста бледнела с каждым словом, но ее голос оставался твердым и острым как лезвие. – Я надеюсь, Верховный суд будет в точности следовать старым, зверским законам лиделиума тысячелетней давности и Леонида Крамера, как и его выродка, отдадут на растерзание толпе. Пусть отдадут их в руки тех, чьи близкие погибли на Мельнисе. Пусть начнут с них.

– Это довольно жестоко, Кали, – после недолгого молчания отметила Мэкки. – Справедливо, но жестоко.

– Тем более мы не знаем всей правды, – тихо добавила я.

– Какой именно правды? – переспросила Кали. – Что два миллиона сгинули на Мельнисе и никто ничего не сделал? Что проклятая Понтешен сломала их рассудок, а Крамеры разбомбили базу? Какую правду мы не знаем?

– Мы не знаем ничего. Ни о Понтешен, ни о Крамерах. Тому, что случилось на Мельнисе, нет оправданий, и если они виновны в этом, то определенно заслуживают смерти. Но пока Верховный суд и Галактический Конгресс официально не подтвердят это…

– Лаура, лучше бы тебе заткнуться, – сквозь зубы успел прошипеть Филипп перед тем, как Калиста подорвалась на месте, задев рукой край стола и едва не опрокинув силой удара всю посуду.

– А если не подтвердят? – спросила она. – Что, если их оправдают, как и сказала Мэкки? Если все замнут и забудут, что будет с твоей правдой?

Калиста была на взводе. Филипп бешено сверлил меня глазами, негласно приказывая молчать и не вестись на провокацию. Мэкки же даже не посмотрела ни на меня, ни на Калисту, всем видом демонстрируя, что не имеет к нашему спору никакого отношения.

– Мельнис – слишком громкое дело, – сказала я, – никто его не замнет. Андрей Деванширский…

– Деванширские, Крамеры, Хейзеры, Диспенсеры – какая, к черту, разница?! – сорвалась Калиста. – Сначала одни, потом другие. Они грызутся между собой за земли, за власть, за проклятое эфемерное наследие, набивая карманы миллионами кредитов и застраивая целые планеты своими замками, водруженными на наших костях. Какое им всем дело до Мельниса и до тех, кто умер в их очередной резне? Какое дело до всего этого лиделиуму? Они ввязывают нас в свои войны, и пока мы дохнем как мухи, лицемерно скалятся друг другу на светских приемах. Кому из них есть дело до проклятой правды? Диспенсерам, что десятилетиями паразитировали на ошметках Рианской империи? Нейку Брею, что сделал из нас террористов, создав свою коалицию? Или Андрею Деванширскому, который использует нас как пушечное мясо, чтобы вернуть власть?

– Кали, я не хотела…

– Может быть, стоит задать этот вопрос тебе? – выплюнула Калиста. – Раз ты такой ярый поборник справедливости! Как насчет твоей правды, Лаура Гааль? Как насчет того, чтобы начать с нее? Ты возникла здесь из ниоткуда и лезешь везде со своими вопросами и мнением, в то время как о себе самой жмешься сказать и слово. Откуда ты здесь взялась? Как попала на корабль без идентифицирующего кода?! Что случилось перед тем, как ты сбежала с Иранты? Кто так изуродовал твое лицо?

– Довольно, Кали, – испуганно пробормотал Филипп, потянувшись со своего кресла и пытаясь перехватить ее руку, которую она тут же отдернула. – Сейчас не время…

Слова Кали притянули к нам испуганные взгляды сразу с нескольких соседних столов. Они даже перебили гул голосов в переполненной столовой.

– Кто ты?! – не унималась Калиста. – Кто ты, черт возьми, такая, Лаура Гааль?! Может, расскажешь нам всем свою правду?!

Мэкки вовремя подоспела к ней, взяв за локоть и увлекая подальше от толпы.

– Хватит, Кали, – настойчиво и в то же время с неожиданной мягкостью сказала она, – не здесь.

Мэкки действовала на удивление ловко и быстро. Калиста даже не успела опомниться перед тем, как та сильнее перехватила ее руку и утянула в сторону выхода. Когда их спины скрылись в толпе, Филипп устало потер глаза.

– Полгода назад Калиста потеряла свою младшую сестру в небольшом военном столкновении на границе Барлейской системы, – сказал он. – Та числилась в отряде Мэкки, и это была одна из ее первых серьезных миссий. Отряд патрулировал границу, когда его засекли на чужой территории и открыли огонь на поражение. Наши люди запросили подкрепление в Диких лесах, но Андрей Деванширский и Хейзеры его отклонили. Сказали, дополнительные силы только усугубят ситуацию и мы должны быть в состоянии разобраться с этим самостоятельно. Из пятнадцати наших вернулись трое. Сестры Калисты в их числе не было. Вот такая вот история.

Слова Калисты не выходили у меня из головы весь день. Я думала о них всю рабочую смену в отделе информационной безопасности, во время ужина и после отбоя, блуждая по округе до глубокой ночи и надеясь, что к моему возвращению Кали уже будет видеть десятый сон.

Кроме этого я думала о правде. О том, что она сделала со мной, с Мэкки, Филиппом, Калистой и Майей Феррас. Что она сделала с каждым из жителей базы, которые были вынуждены коротать дни здесь, на отшибе галактики в убогой Барлейской системе. Эти мысли не шли у меня из головы даже после того, как я вернулась в свой блок, заперлась в единственной на весь этаж ванной и, подойдя к умывальникам, замерла перед зеркалом.

Ту, что стояла напротив, я уже не знала. Правда изуродовала ее, изменила до неузнаваемости. От той, что когда-то смотрела на меня по ту сторону отражения, не осталось ничего. Тело, волосы, лицо – поменялось все. В особенности лицо, изрешеченное ссадинами и заплывшее множеством синяков. Теперь оно было совсем чужим, жалким и до боли безобразным.

Та, что стояла напротив, несколько минут смотрела на меня без интереса, а потом скинула с плеча небольшой рюкзак и достала из него узкую перчатку из тонкой тянущейся ткани. Когда она натянула ее на руку, стало заметно, что в местах, где виднелись костяшки пальцев, были собраны мелкие камни.

Та, что стояла напротив, в последний раз задержала на мне взгляд. Она повременила всего на несколько мгновений, а потом ее рука, сжатая в кулак, опустилась на щеку, в точности туда, где под левым глазом расплылась буроватая гематома. Та, что стояла напротив, сделала один короткий вздох, а потом повторила все еще раз, еще и еще.

Правда бывает чудовищна и крайне жестока. Той, что стояла напротив, было больно, но уже не так, как в первый раз. При каждом новом ударе перед глазами мелькала мгновенная вспышка света, словно кто-то вблизи быстро включал и выключал лампочку.

Боль становилась все ярче и как будто даже желаннее.

Правда съедает душу секретами. Правда разрушает иллюзии, оставляя после них руины несбыточных надежд. Правда пугает. Правда ранит. Правда всегда бьет в сердце.

Правда отбрасывает длинные тени.