Видение первое

«Я русский офицер.
Боже, царя храни,
Боже, храни мою семью,
мою жену и меня!
Страной правит
«красный сатана».
Он упивается
властью и кровью.
Пароходы
идут за границу,
эмигранты,
как перелётные птицы,
нет ни Родины,
ни флагов!» –
вспоминаю я
записи из своего
личного дневника.
Завтра я буду предан суду
и приговорен
к высшей мере наказания –
к расстрелу.
Всего лишь за то,
что я верой и правдой
служил моему Отечеству!
Заалеет белый китель,
сорванные эполеты втопчут
в грязь ногами
в тяжёлых кирзовых сапогах!
Но сердце бредит поцелуями,
объятьями.
Христово распятие
сжато до боли в ладони.

Видение второе

Огонь облизывает
в камине дрова.
Я сижу в задумчивости
в креслах,
возле моих ног
сыто дремлет моя собака –
борзая по кличке Виль.
Я зову её
на русский манер Филькой.
Рыжеволосая женщина
с нежной,
молочного цвета кожей
играет на фортепиано
короткие пьесы,
но я не вижу её лица.
Боже, я не вижу её лица,
у меня не получается
его рассмотреть!

Видение третье

Маленький стеклянный
флакончик духов
скользнул мимо кармашка
дамской сумочки,
упал и покатился
по мостовой
к моим оторопевшим ногам
Девушка настолько
была увлечена разговором,
что не заметила
этой мелкой пропажи.
Я осторожно
присел на корточки,
чтобы поднять флакон
и вернуть его
прекрасной владелице,
но не успел.
Две тёмные фигуры
уже скрылись
в сумраке летнего вечера.
Я был немного раздосадован
неслучившимся знакомством
и машинально
убрал руку в карман
и побрел восвояси.
Пара капель
ароматной эссенции
упали на шёлковый
носовой платок.
Так пахли райские яблочки.
Яблоки в эдемском саду.
Это было начало грехопадения.

Видение четвёртое

Она включила
виниловую пластинку.
Та, приглушенно хрипя
и потрескивая,
выдала наконец что-то вроде
Астора Пьяццоллы, Luna Caliente.
Горячая волна подкатила к горлу.
Она, как невидимые оковы
сбросив с себя платье,
осталась в струящейся по телу
шёлковой комбинации.
При магическом свете луны
её кожа казалась
неестественно бледной.
Она была словно сделана
из белого фарфора,
изящного и тонкого.
В этот момент я,
кажется, понял,
почему император
выбрал себе
в любовницы балерину…

Видение пятое

Он любил «картошку в шинели»
и женщин от Chanel
(№ 5, № 7,
в арифметической прогрессии).
Корона империи –
в кровь красная шпинель.
Адмиралтейский шпиль в небе
шпилькой в волосах девы,
но странное дело –
где эта дева теперь?!
В жизни тоже бывают пробелы,
у тех, кто отличает зёрна от плевел!

* * *

В Маяковского игры:
куплю фарфоровый Glock^[4],
пущу пулю в висок.
Тонкой струйкой наискосок
Бордо потечёт
по «главному» блюду.
Не услышу крик той,
что на ужин придёт.
Лилечка – Лялечка –
Милочка – Ниночка –
Кирочка – курочка –
служанка,
в конце концов!

* * *

Я лежал, раненный,
на травяной подстилке,
в сарае для скота
и, казалось, бредил!
Позже я прочитал
в каком-то
научно-популярном
журнале,
что такое бывает,
что это воспоминания
о моих прошлых жизнях,
которые спонтанно
возникают,
когда человек находится
на грани жизни и смерти.

* * *

Днём была
нестерпимая жара,
и мне без конца
хотелось пить,
а ночью – холод,
который
основательно пробирал
до самых костей.
Черноокая худая женщина
безмолвно приносила мне
воды и лепёшек
на вонючем козьем молоке.
Однажды ночью
ко мне прибежала мышь.
Обыкновенная серая мышь,
которая благополучно живёт
в старых
хозяйственных сараях.
Она стала ловко собирать
хлебные крошки
с дубового настила.
Почти каждый день
наведывался мой товарищ
с хрупкой ампулой
пенициллина
в грязном кармане
цвета «американского рубля» –
значит, виделся
с санитаром Вороновым,
значит, «тяжелых» больше нет!
И служебная машина
в близлежащую
санитарную часть
ради меня одного,
естественно, не поедет!
Зачем же лишний раз
мельтешить
перед глазами у дудаевцев,
к тому же с «грузом триста»?!
– Здорово, брат! –
криво ухмыляется
мой «непутёвый ангел». –
Тут Воронов лекарство
эффективное тебе передал! –
размахивает товарищ
трёхкубовым шприцем
и тянет руки
к своему нагрудному карману.
– Ты прикинь, полевой госпиталь
чечены вырезали! –
обязательно делится Севка
последними новостями.
– А как так?
Разве такое может быть? –
удивляюсь я
безжалостной кровожадности. –
Там же раненые!

* * *

Стрижи расстрижены
в монахи в пух и прах.
Стрижи расстреляны,
рубахи красны.
Расстреляны,
расстелены на снегу.

Кречет

Гаврош –
известный персонаж
романа «Отверженные»
Виктора Гюго.
Он храбрый.
Он отзывчивый.
В нём бурлит жизнь,
но он трагически погибает
на парижских баррикадах.
Я так не хочу!
Все его зовут просто – Кречет.
На нём нет
никаких знаков отличий,
но все от мала до велика,
по количеству звёздочек
на погонах,
его уважают
и беспрекословно
выполняют его приказы
– Гаврош, скажи мне, –
обращается ко мне
мужчина средних лет,
седой, как лунь,
на посиделках
за банальной бутылкой водки, –
какая она, твоя война?
– Усталая! – оторопев,
произношу я
и, выдохнув, добавляю: –
Везде смерть
липкая и зловонная!
Вот она мне где
уже, эта война! –
стучу я ребром
раскрытой ладони по горлу.
– Не делай так никогда,
слышишь!
Так просят о помощи
глухонемые,
когда идут ко дну! –
умоляюще
произносит Кречет.
– Мы! Мы же идём ко дну!
Тихо и молча идём ко дну! –
кричу я, словно
слабослышащий глухонемому.
Нас быстро смаривает
от пол-литра,
и мы пусть и тревожно,
но засыпаем
на бетонном холодном полу
раздолбанной пятиэтажки.
– Хеликоптер найн!
Найн хеликоптер! –
кричит во сне
товарищ полковник.
Да, вертолёт за нами
не прилетит
ни сегодня, ни завтра.

* * *

Не ищи меня
средь заросших могил,
освещённых луной.
Завернули в рубаху
прах чужой земли.
Замесили кисель на крови.
Лови губами,
слов на ветер не кидал!
Лицо умоет дождь –
как долго я тебя искал!
А фонари жгут небо до зари,
а небо не прощает нам долги.
Немая сцена:
встретились глаза,
а в небе
вертолётик-стрекоза
летит, не знает,
что разобьётся.
А в воздухе повисла тишина,
повисла и рассекла мечом.
Из светлых глаз твоих
слеза упала искрой на плечо,
а в небе
вертолётик-стрекоза,
рисуя мертвую петлю,
рискует.
Теперь он знает,
что не вернётся…

* * *

Кречет беспрестанно курит
американские сигареты
с «верблюдом» –
смесь терпкого турецкого
и мягкого вирджинского табака.
Полковник всегда
показывает мне
забавные фокусы
с сигаретной пачкой:
– Гаврош, скажи мне,
дружочек,
сколько пирамид
здесь изображено?
Я усердно считаю,
а потом он находит
гораздо большее
количество
«треугольников»
в этой нарисованной
жёлтой пустыне,
чем называл я!
Мне становится обидно
как-то совсем по-детски,
я же не дурак!

* * *

Мы встретились с Кречетом
уже на Большой земле,
когда я был в Подмосковье
по одному,
не очень значительному, делу.
Предо мной
неожиданно предстал
совсем дряхлый старик,
с нетвёрдой тяжёлой походкой
и заметно трясущимися руками,
но гладко выбритый
и добротно одетый.
Он приветливо протягивает мне
сигареты –
своего неизменного «верблюда».