Глава 2

– Здравствуй-те, Никита Владимирович, – роняю, заикаясь.

Поправляю узкую бежевую юбку-карандаш, в которой вдруг резко становится неуютно. Я очень худенькая, но сейчас кажется, будто одежда непозволительно обтягивает мою фигуру, делая её слишком аппетитной для горящего взгляда мужчины напротив.

В этом Чернышевский не изменился ни капельки: ему по-прежнему достаточно просто бросить взгляд, чтобы девушка или женщина мгновенно потеряла голову.

– Присаживайся. Ты по поводу Королёва. Верно? – делает предположение, попадая в точку.

– Да, всё правильно, – киваю и прохожу к предложенному стулу, неуверенно опускаюсь на мягкое сиденье. – Он обратился ко мне с просьбой, поэтому я хотела бы ознакомиться с материалами дела и…

– Вы вместе? – бьёт вопросом бывший.

Бесцеремонно выводит меня из шаткого равновесия одной короткой фразой.

И тут он себе верен остался: такой же невоспитанный и прямолинейный, только теперь не парень уже – мужчина. Молодой и красивый, чёрт бы его побрал, мужчина.

Я и сейчас, глядя на него, таю, как много лет назад. Он всегда на меня так действовал, но у всего есть точка невозврата. Наша история закончилась в том моменте, когда Чернышевский предал меня, и я решила бросить его первой.

Поэтому теперь не имею права жалеть. Что сделано, то сделано, прошлого не вернуть, да и не нужно мне такое прошлое, в котором я была лишь разменной монетой.

– Это имеет отношение к делу? – нахожу, что ответить только после продолжительной паузы.

Слабачка!

Какое же счастье, что я выбралась из этих разрушительных отношений четыре года назад. Не жалею о том, что доучилась дистанционно, находиться в стенах университета, где каждый день есть вероятность встретить бывшего было бы сумасшествием.

– Нет, не имеет, – недовольно поджимает губы Чернышевский.

Красивые чётко очерченные губы, которые умеют вытворять такооое…

К щекам приливает жар, перехватывает дыхание. Нет, точно мне эта юбка стала мала, и когда успела поправиться?

– Ты что-то похудела, – роняет Никита вопреки моим мыслям.

Вот же хам такой!

Поразительная способность выводить человека из равновесия. И надо бы что-то колкое бросить в ответ, но у меня язык будто онемел.

Я сижу и во все глаза смотрю на мужчину всей своей жизни, отмечая мысленно, что сын похож на него ещё сильнее, чем я думала. А ведь я не об этом должна думать, я по делу пришла, по работе.

– Давай перейдём к делу, я сюда пришла не для того, чтобы ты мог обсудить мою внешность, – цежу сквозь зубы недовольно. – Я подготовила ходатайство… – лезу в папку с документами, но Никита опять меня перебивает.

– М, ты такая быстрая, наверное, в силу отсутствия опыта не знаешь о том, как следователи относятся к подобного рода заявлениям. Не стоит начинать знакомство с таких заявлений. Это крайне неразумно, – сверкает красивыми чёрными глазами, не сводя с меня пристального взгляда.

Делаю глубокий вдох, чтобы сохранить самообладание. Я адвокат, а адвокату не положено проявлять эмоции, важно уметь держать себя в руках, особенно в суде.

Но мы, к счастью, не в суде, поэтому я позволяю себе бросить на мужчину недовольный взгляд.

– У меня есть опыт работы, если ты об этом. Более того, моя задача – следить за тем, чтобы права моего подзащитного не были нарушены тобой или такими, как ты, – роняю презрительно, делая вид, будто это вышло случайно.

Все прекрасно знают, как враждуют между собой защитники и следователи, опера. Мы с прокурорами в лучших отношениях, можем не только дела обсудить, но и за жизнь поговорить, а вот с этими любителями закрывать дела на основании лишь чистосердечного признания и всячески нарушать права подозреваемых, адвокаты, как правило, не приятельствуют.

– Такими, как я? – фыркает Чернышевский, недовольно поджимая пухлые губы. – А такие, как Королёв, значит, в твоём вкусе? – Никита буквально закипает на глазах.

В его словах столько обиды и желчи, что становится не по себе и хочется как можно скорее покинуть этот душный кабинет.

Он уверен, что я его бросила. И думает, будто сейчас встречаюсь с Максимом.

А сам?

Неужели считает, что его можно было простить в прошлом?

Нет уж, это не ко мне!

Я не из тех, кто позволяет вытирать об себя ноги, пусть это даже любовь всей жизни.

– Никита Владимирович, вы нарушаете личные границы и уводите разговор в сторону от дела намеренно? Вам напомнить, что предусмотрено статьёй…

– Хватит! – жёстко перебивает.

Мальчишка. Обиженный мальчишка, который не чувствует за собой вины. Неужели за четыре года его самолюбие всё ещё чувствует себя уязвлённым?

Удивительно!

– Перейдём к делу, – лицо мужчины становится мрачным.

Он поднимается из-за стола, берёт с полки тоненькую папку с документами и протягивает мне.

Как я и думала, пока на Максима толком ничего нет, кроме показаний одного свидетеля, который может действовать в собственных интересах. Максим прав: распространением запрещённых веществ может заниматься кто угодно.

– Завтра я планирую допросить Королёва, ты должна присутствовать, думаю, нет нужды объяснять, почему, – проговаривает Никита, на меня даже не глядя.

– Хорошо, я буду, – поднимаюсь из-за стола. – До встречи, – сохраняю деловой тон.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но в спину неожиданно летит:

– Почему ты ушла? Чем он лучше, скажи?

Глава 3

– Что, прости? – резко разворачиваюсь, с трудом сохраняя устойчивость на высоких каблуках.

Я прекрасно слышала вопрос, адресованный мне мужчиной, но ответить на него пока не в состоянии.

– Чем этот Королёв лучше меня? – Никита поднимается из-за стола и направляется в мою сторону.

Приближается мягкими шагами, словно хищник к добыче.

Инстинктивно пячусь назад и упираюсь спиной в дверное полотно. Чувствую, словно нахожусь в ловушке, но виду стараюсь не подавать, гордо вздёргиваю подбородок и прямо смотрю в чёрные глаза напротив.

В них что-то неуловимо изменилось с момента нашей последней встречи, кажется, исчез флёр беззаботности, а на смену пришла всепоглощающая разъедающая обида.

Мужчина тоже умеют обижаться, хоть и принято считать, что это не так. То есть, мы привыкли считать, что представителям сильного пола не положено испытывать какие-либо эмоции, нужно всё в себе держать, и Никите раньше это удавалось мастерски делать.

А теперь…

Я вижу, что Чернышевского терзают вопросы прошлого, он меня считает во всём виноватой.

Вот только я так не считаю!

Да, возможно, стоило бы сначала объясниться, а потом уходить, но о чём говорить с предателем? Если бы я узнала, что Никита, например, мне изменил, наверное, затеяла бы разговор, чтобы выяснить правду, но это другое. Это не измена была, а самое настоящее предательство.

Низкое мерзкое предательство как раз в стиле того Чернышевского, каким был Ник на протяжении всех лет, пока мы учились в школе. Просто я не замечала или отказывалась замечать его истинную сущность, любила и надеялась, что парень сможет измениться благодаря моей любви.

Не вышло.

– Чем, Люба, чем этот белобрысый заморыш лучше? – выплёвывает брезгливо.

Он никогда не ладил с Максом. А когда мы начали с Никитой встречаться, и вовсе пару раз парни даже дрались из-за меня. Королёв был моим другом, я позже поняла, что у Максима ко мне отнюдь не дружеские чувства.

– Почему он должен быть лучше или хуже? – нахожу в себе силы ответить. – Может Максим просто другой, не думал об этом? Ему никогда не были интересны все эти ваши мажорские игры и тупые развлечения, – не могу сдержаться и всё-таки высказываю часть обиды, которая гложет уже на протяжении долгих четырёх лет.

Но Чернышевский явно не понимает, о чём речь, его главная проблема – это Макс. И неудивительно, что Королёв просил меня походатайствовать о том, чтобы дело передали другому следователю.

Этот сделает всё, чтобы Королёва упрятать за решётку.

– Не думал, что тебе нравятся… другие, – морщится презрительно и отходит на шаг назад, позволяя мне, наконец, вздохнуть полной грудью.

Нет, насколько уверен в себе и том, что я его всю жизнь должна любить. Впрочем, сама виновата, бегала за ним собачонкой с самой школы, вот и результат.

Но теперь это в прошлом, я не стану показывать своих истинных чувств, и о том, что я однолюбка, Чернышевскому знать совершенно ни к чему.

– Впредь, Никита Владимирович, я попрошу вас не нарушать личные границы. Давайте вести себя в рамках делового этикета, – резким движением одёргиваю пиджак, хотя он и так сидит идеально. Но после разговора с Никитой я чувствую себя не в порядке, будто он не только глазами меня рассматривал, но ещё и руками облапал.

– Хорошо, – криво усмехается мужчина. – Как пожелаете, Любовь Анатольевна.

Быстро киваю, прощаясь, и пулей вылетаю из кабинета бывшего возлюбленного.

Сердце колотится в груди с такой силой, что уши закладывает, и я совершенно ничего не слышу. Не замечаю, как добираюсь до остановки общественного транспорта, как сажусь в автобус, я даже пожилую женщину, скромно стоящую напротив не сразу замечаю, смотрю словно сквозь неё.

– Присаживайтесь. – неожиданно прихожу в себя и уступаю старушке место.

Что это было вообще?

С какой стати Чернышевский так смеет себя вести? Мы взрослые люди, и личные отношения должны оставаться за пределами работы, но Никите словно плевать на все условности. Он так вспыхнул, когда увидел меня, будто только и ждал, чтобы допросить с пристрастием за прошлое.

Невоспитанный!

На автобусе доезжаю до адвокатской конторы. У меня и так дел по горло, и как назло бывший из равновесия вывел, хоть бы не накосячить теперь нигде.

Ещё и телефон разрывается так некстати, но разговаривать на ходу нет желания совершенно.

Перезваниваю только тогда, когда скрываюсь за дверью кабинета. Это не мой личный кабинет, но ещё один адвокат, с которым делим пространство, сейчас на больничном, поэтому я временно сама тут хозяйка.

Ставлю чайник, беру в руки телефон.

Верунчик…

– Да, привет, – перезваниваю подруге. – Что ты хотела? Прости, я сразу не могла ответить.

– Привет, Любаш, у тебя всё хорошо? – спрашивает взволнованно.

– Да, а что такое? – не понимаю беспокойства подруги.

Фоном шумят детишки – двойняшки-проказницы. У Веры и её мужа Степана дочки всего на год старше моего Никитки, и мы часто собираемся вместе, чтобы детки поиграли. Обычно к нам ещё присоединяются Надюша с Владом, их сыночку сейчас два.