– Ну, что хочется сказать? Спасибо большое за подарки и за поздравления. Вы на меня так потратились. И совершенно зря. Ношеную одежду можно было отдать в благотворительный фонд, а яблофон продать на запчасти… Николай Иваныч, я ценю ваш стихотворный дар и ваше боевое прошлое. Вы – очень крутой пример для молодёжи. Всю жизнь провели в борьбе: то с капиталистической угрозой, то с антинародным режимом. И при этом никогда не бедствовали. При советской власти получали сервелаты на спецпаёк, потом пристроились в совет ветеранов. Вы ничего не изобрели, не создали ничего полезного, но вас, тем не менее, уважают и зовут в школы учить детей патриотизму. Это великолепно! Кстати, о школе. Нина Петровна! Ваш портрет висит на доске почётных ветеранов образования. Конечно, ученики вас не забывают. И бывшие коллеги тоже. Я пообщался тут кое с кем из них в Интернете. Они говорят, что вы постоянно стучите на всех директору и кого-то довели до инфаркта… А уж как вы издеваетесь над несчастной школотой… Конечно, вас не забывают! У ваших учеников есть добрая традиция на последний звонок пулять яйцами в ваши окна и закидывать балкон туалетной бумагой. Они потом отчёты на отдельном форуме выкладывают… Утрите слёзы, Нина Петровна. Тётя Инна. Вас с дядей Игорем мне постоянно ставят в пример как людей, умеющих добиваться успеха. Конечно, комсомол был очень богатой организацией, грех было дяде Игорю не подербанить его. Быстренько перековался из комсомольских вождей в «новые русские». Одного не пойму: почему он оплакивает Советский Союз и зачитывается Дугиным? Кстати, вот вы сказали, что купили домик в Черногории. А… почему, простите, не в Крыму? Он же теперь типа «наш»! А Черногория, к тому же, входит в НАТО. Как вы так не побоялись-то?.. Тётя Галя, я всё прекрасно понимаю. Вы торговка до мозга костей. При Совке фарцевали, а потом поняли, что нищим соцработником быть выгоднее. Старуха Кирпичеева и её квартира… Это был гениальный план – втереться в доверие, а потом вколоть «не тот» препарат… Что, я вас в чём-то обвиняю? Так не надо было этим хвастаться перед моей мамой! Кстати, дядя Валера, мы с мамой едва не отравились вашей чёрной икрой. И, таки да, когда рыба идёт на нерест, рыбалка – уголовно наказуемое браконьерство. Но вам до этого нет дела… Так. Я, кажется, заговорился. А у меня поезд через полтора часа.

– Какой поезд?!

– На Шавермбург.

– Куда-а?!!

– На Шавермбург. Меня там ждут друзья.

– Какие ещё друзья?!

– Адекватные. Мы будем жить на сквоте и питаться просрочкой. Да не закатывайте глаза. От просрочки не умирают.

– И ничего мне не сказал, паразит несчастный!

– Я говорил, мам. Но ты же никогда не воспринимала меня всерьёз. Но теперь всё, я взрослый. У меня появились планы.

– Откуда у него деньги на билет?!

– Я заработал на диджействе вместе с Соней.

– Это с какой ещё Соней? Которая с пирсингом, бритая чуть не наголо?!

– Она самая. Будет встречать меня в Шавермбурге. Кстати, она беременна от меня.

– ЧТО-О?!

– Да шучу, шучу. Соня терпеть не может детей. Как, впрочем, и я. Так что внуков и внучатых племянников вы от меня не дождётесь. Мама, я бы тебя пожалел, но тебя же всё устраивает. Ты привыкла к обноскам, привыкла к постоянным унижениям и больше всего на свете боишься показаться неблагодарной. Наверное, так проще жить, да? Ты меня учила именно этому?

– Так. Хватит разглагольствовать, мальчик. Сейчас я отвезу тебя на вокзал, ты сдашь билет. Мы сделаем вид, что ничего не было. Ты сегодня выпил, тебя понесло…

– Закусывать надо было!

– Нет, тётя Инна. Я уже всё решил. Ещё раз спасибо вам за всё и до свидания.

Я вытащил из-за шторы загодя уложенный рюкзак и, не слушая ни кудахтанья, ни возгласов, ни рыданий, вылетел из квартиры. Все подарки – включая конверт с деньгами – я бросил дома. Больше всего я боялся, что меня настигнут на вокзале и не пустят в поезд. Но всё обошлось.

Поезд тронулся. Я расстелил постель, сменил джинсы на длинные фланелевые шорты, вышел в тамбур и достал там из рюкзака бутылку череповецкого джина. Джин оказался отвратительным пойлом, но я выпил его в одно рыло и даже не сблевал. А два дня спустя я трахал Соню на сквоте и фоткался с ней на знаменитых шавермбургских крышах.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В 2007-Й

Иван Витальевич Раковников стоял на крыше заброшки, у самого края. Сейчас он сделает крохотный шаг, а дальше им займутся силы ускорения и гравитации. Куча битых кирпичей – отличная финальная точка предстоящего полёта. Остаётся ровно один шаг. И этот шаг будет сделан.

Иван Витальевич совершенно познал земную жизнь и понял, чего ждать от людей. Он был в том мудром, зрелом и бесконечно печальном возрасте, когда ложь и безобразие мира обнажаются с максимальной полнотой. Ивану Витальевичу было шестнадцать.

Он отхлебнул вишнёвого блейзера и чуть-чуть отошёл от края крыши. Внизу, среди неопрятных желтеющих кустов, нарисовалась какая-то писклявая компания. У них тоже был вишнёвый блейзер. Они сели на разломанную скамейку, словно стая чёрно-розовых челкастых птиц, и начали кидаться музыкой через ИК-порты.

«Только бы сюда не припёрлись, эмокиды хреновы, – подумал Раковников. – Шли бы нахуй по домам – дрочить на солистку «Токио Хотель» и резать руки поперёк».

«Ориентация север! Я хочу, чтоб ты серил, я хочу, чтоб ты кака-ал!» – раздалось из чьей-то припаркованной машины.

Иван Витальевич скривился, потом ещё глотнул блейзера, поднял ногу, сделал шаг

НАЗАД

и повалился щуплой жопой на замшелый шифер.

…Дома Ивану Витальевичу выговорили за позднее возвращение и выключенный телефон. Отец хотел отвесить привычный подзатыльник, но Иван Витальевич ловко увернулся и закрылся в своей комнате под предлогом доделывания уроков. Но за уроки он, конечно, так и не взялся, а вместо этого залез на имиджборду и начал пост: «Сап, анончеги. Послушайте мою прохладную историю. Крч, есть одна тян…»

Но тут экран ноута роковым образом погас. Иван испустил вопль падающего с крыши человека и со слезами побежал к родителям.

– Пап, у меня ноут полетел… Ты не мог бы…

– Не мог бы! Мы с твоей матерью и так уже кредитов понабрали! А если тебе нужен компьютер, возьми заработай на него сам. Я в твои годы, например, хлебные фургоны по ночам разгружал…

Иван понял, что в ближайшее время компа ему не видать, и действительно напросился в грузчики при продуктовом магазине. Но накопить на новый комп никак не удавалось, потому что всю нищую получку Иван просаживал в Интернет-кафе на имиджбордах. А потом кто-то добрый подсадил Ивана на WOW. Родители вовремя спохватились, засунули его под домашний арест и приставили репетитора, чтобы он готовил Ивана к ЕГЭ.

Потом Иван поступил в институт чеготоведения на факультет прикладной демагогики. А попутно подрабатывал разнорабочим в фирме, ставившей пластиковые окна. Но скоро ёбнул первый удар мирового кризиса и фирма закрылась. Именно тогда, когда Иван взял свой первый кредит.

Раздавая взятки преподам, Иван кое-как добил институт, устроился в Перспективную Фирму Менеджером-в-галстуке и познакомился на корпоративе с девушкой из соседнего отдела. Девушка вскоре забеременела, пришлось жениться и брать ипотеку.

Когда был сделан последний платёж за свадебный кредит, Иван развёлся. Он платил алименты, чинил машину, пил вечерами череповецкий джин и выкладывал вконтактик фото с корпоративов и шашлыков.

Бывшая жена выкладывала фото с египетских пляжей и постила рецепты салатов. Лучший друг постил чужие мысли про политику и коллажи с голыми девками.

У Ивана появилась лысина и небольшое фастфудное пузо. Кризис додушил Перспективную Фирму – пришлось продать машину и перейти в менее перспективную. Бензин дорожал, продукты тоже. Политики призывали затянуть пояса и боролись с коррупцией, отчего коррупции становилось только больше. Над миром проносились кровавые катастрофы, скандалы государственных масштабов и локальные войны.

Иван смотрел ночами порнушку, пытался заигрывать с новенькой бухгалтершей, экономил на сигаретах и платил алименты. У бывшей жены родился второй ребёнок от третьего сожителя. Падал снег, ветшала мебель, старели родители. Ничего не происходило, если не считать мелких гадостей, нагоняев от начальства, редких премий и попоек. Выйдя из возраста, когда понимают всё на свете, переросши период, когда начинают о чём-то догадываться, Раковников вступил в такую пору, когда человек нихуя ничего не знает и из Ивана Витальевича превращается в Ваньку-дурака. Одно было точно известно: он, Ваня Раковников, никогда в жизни не сделает ничего путного, интересного или хотя бы просто забавного. И если он завтра попадёт под машину или упьётся насмерть череповецким джином, шеф просто разместит объявление в разделе «Требуется менеджер». А лучший друг так и будет постить голых баб и чужие мысли про политику. Впрочем, его ситуация нисколько не лучше. Но он хотя бы расплатился за «форд-фикус».

Жалеть о чём-то было поздно. И лишь иногда, в пьяном сумраке, где-то внутри головы Раковникова всхлипывал тоненький голосок и под забытый мотивчик скулил: «Верни-и мне мо-ой две тысячи седьмо-ой…». В том прекрасном году всё было так ослепительно ясно, ложь и безобразие мира зияли с максимальной полнотой, и Раковников – один на один с этим миром, как истинный камикадзе – стоял на замшелой крыше заброшки, готовясь мужественно погибнуть, стать героем и остаться в сердцах. Если бы вернуть тот самый день и сделать тот самый шаг!

Сидя за столом, заваленным окурками, бутылками и обёртками из-под фаст-фуда, Иван уронил голову на руки и свалился на пол.

…Под Иваном захрустело что-то твёрдое и ломкое. Он открыл глаза и увидел, что валяется на битом шифере. Рядом с ним стоит недопитая бутыль вишнёвого блейзера, а где-то далеко внизу из чьей-то сраной мобилки завывает Билл Каулитц. Иван протёр глаза, допил блейзер, подошёл к самому краю крыши и сделал уверенный шаг ВПЕРЁД.

ЗЕЛЁНЫЙ СЛОНИК, ВЕСЁЛЫЙ ГОЛОВАСТИК

– Да насрать и растереть, – сказал Козява. – Подумаешь, отчислили. Во-первых, могут ещё восстановить, а во-вторых, так ли уж нужен тебе сраный недовуз? Я вон живу без диплома, и мне хорошо.

– Так в армию же загребут…

– А ты никому дверь не открывай, кроме матери. И никаких бумажек из почтового ящика не доставай. Коси, пока косится. А хочешь, я тебе хуй оторву или глаз выбью? Сразу станешь негодным, не надо будет от военкома бегать.

– Нет, Козява. Спасибо тебе, конечно, но я как-нибудь сам выкручусь – и с глазом, и с хуем.

– Ну, как хочешь. Моё дело предложить. А так-то, зачем тебе два глаза? В монитор и одним втыкать можно. И зачем тебе хуй? Ебать-то всё равно некого.

– Ну да. А фапать чем?! Чем фапать-то, Козява?

На самом деле вы не подумайте лишнего – мы с Козявой большие кореша. Лучшие кореша на свете. Козяву во мне привлекает моя эрудиция, а меня в Козяве – его охуительная смелость и выдумки. Мы вдвоём на многое способны.

Но обычно мы просто весело и безобидно убиваем время. Сидим в моей сычевальне и разыгрываем сценки из «Зелёного слоника». Правда, сначала всегда немножко срёмся за то, кому изображать Пахома, а кому – Епифанцева. С одной стороны, Козява способен по-настоящему насрать в тарелку и попрыгать с говном на голове, но зато я лучше Козявы помню все пахомские фразы. А у Епифанцева что за роль? Рёв один. Впрочем, срись не срись, а Пахомом почти всегда бывает Козява.

Конечно, нам здорово не хватает Капитана и Яполковника, поэтому Капитаном у нас бывает подушка от дивана, а Яполковником – плюшевый медведик моей сестры. Сестре медведик давно не нужен: в прошлом году она получила двойку по английскому и насмерть наелась таблеток, пока никого не было дома.