День первый, 1 июля

Джером открыл глаза и с улыбкой посмотрел на необычайно высокое голубое небо – не было ни единого облачка. Рыцарь заложил руки за затылок и вдохнул полной грудью сладкий воздух, в котором заблудились ароматы свежего сена и молодого клевера.

Повернув голову вправо, Остин Вендер ещё шире заулыбался: тонкий профиль Ирены красиво вырисовывался на фоне золотого стога. Ласковое летнее солнце, беспрепятственно проникающее на сеновал через открытую для проветривания крышу, запуталось в её волосах и шаловливо играло яркими бликами на чёлке, которая неизменно отрастала и закрывала лоб, как ни пытались её убрать цирюльники, следуя моде. Ресницы девушки были опущены, на губах цвела улыбка.

Ирена выглядела абсолютно счастливой.

Элегантное, но простое платье без изысков и корсета, не стягивало грудь, а просторная юбка без фижм особенно живописно ложилась на колени и мягкими складками обрамляла силуэт принцессы. Не поворачивая головы и не поднимая ресниц, тихо, чтобы не спугнуть сказочную атмосферу, девушка спросила:

– Почему ты так на меня смотришь?

– Ты чувствуешь мой взгляд? – приподнялся на локтях Джером.

– Да.

– Я любуюсь тобой. Ты сейчас невероятно красива и счастлива. Я люблю, когда ты счастлива.

Наследница открыла глаза – солнце по-прежнему белело средь высокого неба. Девушка повернула голову, посмотрела в глубокие глаза названого брата и тихо произнесла:

– Мне так хорошо сегодня…

Молодой мужчина чуть слышно рассмеялся, как ребёнок, увидевший на Рождество наряженную ёлку, помотал головой, при этом его тёмные, сильно отросшие волосы красиво взвились и легли вокруг лица. Принцесса заметила, что на смуглых щеках придворного трубадура появился едва очерченный румянец. Рыцарь смущённо опустил голову и загадочно произнёс:

– Да… точно.

Ирена тоже приподнялась на локтях и склонила голову набок. На её губах по-прежнему цвела улыбка.

– Ты о чём это, Джей?

– Да так, подумалось… – продолжая широко улыбаться, поднял голову фаворит наследницы, перекатился на правый бок и лёг рядом с девушкой, заглядывая в её бирюзовые глаза. – Если бы кто-то сейчас нас с тобой видел…

– То нас опять обвинили бы в любовной связи, – продолжила фразу принцесса.

Остин Вендер только угукнул в ответ и склонил голову на ладонь:

– Хорошо здесь. В Родберри ни один шпион не проберётся.

– Да, и день на редкость великолепный. Солнце такое ласковое…

С этими словами девушка снова опустилась на спину.

Они продолжали валяться на сеновале, расположенном на крыше конюшни среди скудных дворовых построек новой обители виконта. Ирена наслаждалась жизнью, дыша полной грудью тем, что в иное время было для неё недоступным – воздухом настоящей свободы.

– Теперь я понимаю, почему сеновалы так привлекают влюблённых…

Улыбка вновь заиграла на розовых губах принцессы.

– О, Ирен, – покачал головой молодой мужчина и назидательно приподнял указательный палец свободной, левой руки. – Это лишь малая часть того, что так влечёт сюда людей… Впрочем, тебе об этом знать ещё рано.

Девушка пожала плечиками.

– Возможно, – ответила она, и в её голосе прозвучала такая необычайная лёгкость, какой Джером не слышал уже очень давно… едва ли не год. – Ты опять забыл, что меня многому давно научили.

– В теории, да…

– А всё равно здесь хорошо!

На лице рыцаря поселилась неподдельная радость. Он снова перекатился на другой бок, протянул руку к краю сеновала, что-то вынул и вернулся к Ирене.

– У меня для тебя кое-что есть, – загадочно проговорил страж.

Расслабившаяся и разморившаяся на солнышке наследница снова открыла глаза и приподнялась. Светлые волосы, не прибранные в причёску, легли на плечи. Джером заметил, что в них запутались золотые колоски. В глазах названой сестры он прочитал вопрос.

Остин Вендер протянул принцессе веточку клевера – на нём было четыре лепестка. Ирена приоткрыла свой хорошенький ротик от удивления:

– Это мне?

– Тебе. Я нашёл его утром и дарю тебе, чтобы ты загадала своё самое заветное желание.

Девушка аккуратно взяла лепестки двумя пальчиками и снова посмотрела на друга:

– Ты же знаешь, что моё желание невыполнимо.

– А ты попробуй, – прикрыл ресницы виконт.

– Хорошо.

Поджав под себя ноги и, положив клевер на левую ладонь, Ирена накрыла его правой. Обратив взгляд бирюзовых глаз на названого брата, она тихо, но чётко произнесла:

– Я хочу, чтобы сэр Джером Остин Вендер, рыцарь Красного ордена, виконт Родберри был рядом со мной всю мою жизнь…

Молодой человек заметно изменился в лице и вздохнул.

– Я и без этого буду с тобой всегда, родная. Ты могла бы загадать что-то другое. Произнести хоть малую часть своего заветного желания вслух.

– А я и произнесла его, Джей. Только про себя. Я в душе добавила: «…всю мою жизнь без трона».

Остин Вендер спрятал глаза, с досадой подумав: «О Джоне даже сама себе не можешь сказать…» Принцесса подняла ладонь, открыв веточку клевера, и дунула на него.

– Я теперь должна его съесть?

– Можешь просто оторвать лепестки от стебля… – вновь обратил взор на названую сестру рыцарь.

– Пожалуй, я сделаю лучше.

С этими словами девушка поднесла клевер к заколке-бабочке и ловко вплела его в волосы. Джером улыбнулся.

– Ты потрясающая, Ирен… – прошептал трубадур. – Я жизнь и душу готов отдать за твоё счастье.

– Ты уже сделал меня счастливой, – улыбнулась принцесса и снова опустилась на сено. – Одной мысли, что ты есть в моей судьбе, достаточно, чтобы хотеть продолжать жить. Несмотря ни на что…

Джером тоже лёг на спину.

– Я люблю тебя, мой верный старший брат…

– Я тоже люблю тебя, моя маленькая младшая сестрёнка…

Кисть Джерома поднялась и повисла между ними в воздухе. Рука Ирены повторила это движение. Их пальцы сплелись и закрыли собой солнце. Спустя секунду ладони медленно опустились на сено и наследница с фаворитом глубоко вздохнули в унисон.

Сказка, конечно, должна была закончиться… Но кто мог помешать им просто продлить это завораживающее ощущение свободы как минимум до заката?

Лорд Бредфорд аккуратно разлил по высоким тонким фужерам шампанское, дождался, когда опустится пена, долил доверху и поднёс напиток Констанции.

– За твоё посещение моей холостяцкой обители, дорогая кузина! – затронув краешком бокала фужер в руке девушки, произнёс наместник и вернулся к своему креслу.

Дубовая гостиная, она же и маленькая библиотека, была любимым местом в доме губернатора Генуи. Он проводил здесь всё свободное время, когда хотел уединиться или встретиться с кем-то из близких. После смерти первого наместника Ричард Кост с Констанцией де Нанон виделись здесь чуть больше двух лет назад, когда молодой мужчина ещё не вступил в свои права, а юная герцогиня собиралась уезжать в Англию.

Глубокое мягкое кресло, обитое тёмно-синим бархатом, было любимым местом графа. Меж Ричардом и Констанцией на низком столике стояли вазочки с сушёными фруктами из Индии, персидскими сластями и блюдо с голландским сыром. За спиной мерно тикали золотые часы с ангелочками. Тяжёлые шторы были приспущены до середины, и в комнате царил приятный полумрак, сохранявший прохладу даже в жаркий июльский день.

– Обычно я не пью летом шампанское, – произнесла девушка, уже сделав несколько глотков, – но твоё восхитительно!

– И прохладное, – улыбнулся наместник, – и с пузырьками… Иногда хочется забыть обо всём, расслабиться, словно выкинув из мыслей все сложные вопросы вместе с этими частичками воздуха…

– Да ты романтик, Ричи, – улыбнулась девушка, отставив фужер на столик.

Констанция повернулась в кресле так, чтобы видеть лицо брата.

– Я был бы романтиком, если бы не родился в семье дипломата. А так моя участь предрешена с детства. Но, прошу тебя, Конти, давай сегодня не будем о делах, – Генуэзский откинулся на спинку кресла, всё ещё держа в руке тонкий бокал с игристым напитком. – Ты так редко бываешь здесь, что хочется насладиться этим прекрасным моментом сполна.

Д’Альбре едва заметно улыбнулась, перекрестив руки на подлокотнике своего кресла:

– Боюсь, когда ты женишься, я буду приезжать ещё реже.

Граф повернул к герцогине своё красивое, словно выточенное из белого мрамора, лицо и вздохнул:

– Что-то мне совсем этого не хочется…

Де Нанон слегка пожала плечами:

– Разве есть выбор?

– Нет, бросать эту кость – право на руку наследницы – меж двух герцогов я не буду, уж точно… – покачал головой наместник Генуи. – Они нужны Англии. И поэтому я должен жить и оставаться здесь, в Италии. Другой разговор, что маленькая принцесса оказалась дальновиднее своего отца…

– В чём же? – повела бровями Констанция.

– Чем больше я думаю о брачном договоре, тем чаще вспоминаю её слова, переданные мне королём. Принцесса делает акцент на нашем кровном родстве через матерей и совершенно справедливо полагает, что такой брак нельзя доводить до конца, чтобы избежать нездорового потомства.

– Её Высочество изволит артачиться и намекать на фикцию? – удивлённо уточнила герцогиня.

Граф кивнул и отвёл взгляд в сторону старой греческой вазы, красующейся в нише между двух стеллажей с книгами.

– А ты что по этому поводу думаешь? – осторожно поинтересовалась Констанция.

– Честно сказать, после того как мне отказала леди Мелани, я уже вообще не хочу ничего. Надоело каждый раз натыкаться на одну и ту же причину – все девушки, которые мне нравятся, уже заняты. Это мой Рок…

– Но Ирена Луиза свободна… Как ветер…

Граф повернул лицо к герцогине и вкрадчиво произнёс:

– Она – да. А её сердце – нет. К тому же Ирена Луиза боится выходить замуж за своего одновременно двоюродного и троюродного брата. Я интересовался у местных врачей, они подтвердили, что кровосмешение является причиной вырождения многих аристократических семей…

– Она, безусловно, права в своих опасениях… – прикрыла ресницы Констанция.

– Да… Безусловно… – граф наклонился вперёд, сплетя тонкие красивые пальцы в замок и, бесцельно глядя перед собой, промолвил: – Знаешь, Конти, слушая короля, я задавался вопросом, а нужна ли фикция мне? Ирена прехорошенькая… И, что самое смешное, в моём вкусе, – усмехнулся Генуэзский. – Хотя я, похоже, ей не по нраву…

– Ты не можешь не нравиться девушкам, – возразила д’Альбре, но Кост махнул рукой.

– Ерунда! И леди Мелани не пришла от меня в восторг, коли вернулась к своему рыцарю. Я хотел бы, чтобы моя жена была похожа на неё. Ирена Луиза, конечно, мягче. И я понимаю, что ей действительно нужен наставник и советник. Я готов стать таковым. Но если я буду рядом… – граф поднял голову, скользнув взглядом по стеллажу до потолка, и глухо добавил. – Я неуверен, что брак останется фикцией… Даже несмотря на то, что я знаю о её любви к этому герцогу… Сколько раз он мне кузен?

– Четыре.

– Да хоть десять… – опустив длинные ресницы, прошептал наместник. Когда он открыл глаза, его голос снова зазвучал ровно: – Я всё понимаю как человек, но не смогу отдать свою законную жену другому как мужчина. Клятва у алтаря – не пустой звук. Такими словами не разбрасываются.

Произнося речь, граф Генуэзский, конечно, и понятия не имел, что едва ли не в точности повторяет слова принцессы Уэльской, которые она твердила названому брату, морально готовясь к браку с герцогом Ландешотом прошлой осенью. Констанция заинтересованно следила за наместником, не пропуская ни единого звука, а Ричард продолжал рассуждать:

– Скорее я, как честный человек и верноподданный дворянин, попытаюсь завоевать сердце своей принцессы всеми способами, какие мне только известны… Я убеждён: супруги должны быть единым целым, даже если их союз основан на политической выгоде. Вернее, особенно если на ней. Добиться полного альянса без создания настоящей семьи не получится. Оставаться холостым, будучи женатым, я не хочу. И если этому браку быть, то быть настоящим.

– Да, тебе всегда нравились маленькие худенькие блондинки, – улыбнулась француженка, вспомнив слова мужчины о леди Вайолетт в королевском саду.

Лорд Бредфорд повернул к гостье лицо. В глазах его скользнуло что-то новое для Констанции, а с губ слетел подозрительный вопрос:

– А знаешь, кто в этом виноват?

– Кто?

– Ты.

Рука с бокалом, отведённая в её сторону, подтвердила прозвучавшие слова. Д’Альбре отпрянула в недоумении:

– Я?

– Угу, – кивнул граф. – Я в тебя с мальчишества был влюблён.

По озадаченному лицу де Нанон пробежали серые тени. Тело француженки напряглось.

– Весьма неожиданное признание, Ричард.

– Полагаю, ты даже не догадывалась, – осушив бокал до дна и поставив его на столик, произнёс Генуэзский, не сводя глаз с лица кузины. – Я и сам тогда ещё этого не понимал. Однажды – мне было лет пять, я только научился держать перо – отец застал меня за важным делом: я исписал его большую книгу твоим именем. Оставлял его на каждой странице, уж больно мне оно нравилось: Констанция-Жозефина-Виктория…

Голос графа прозвучал очень нежно, что в другой обстановке способствовало бы расслаблению девушки, но не сегодня.

– Тогда он не стал меня журить за испорченный фолиант, только спросил, почему я пишу о тебе. Я сказал, что скучаю и хочу, чтобы ты жила с нами в замке так же, как мама живёт рядом с ним. Но отец объяснил мне, что под одной крышей смогут находиться или родные брат с сестрой или муж с женой, а ты мне двоюродная, поэтому жить с нами не можешь. А потом он и вовсе сказал, что у тебя скоро будет жених… Мой, кстати, ещё один родственник.

– Чарльз Кост… – кивнула де Нанон.

– Тебя собирались с ним сговаривать.

– Да, только помолвка сорвалась, когда мне ещё и 14 не было.

– Ты тогда казалась мне богиней, – признался Генуэзский с мягкой улыбкой. – Я жаждал каждой встречи, словно Рождества… Ты всегда приезжала зимой на лечение, и это время я любил больше всего на свете. Летом без тебя мне было тоскливо и одиноко, оттого я отпрашивался во Францию. Когда о нас болтали сплетники, меня распирала гордость. Я даже не пытался противоречить им: казалось, что эти несуществующие, придуманные отношения, которые нам приписывали, делали меня счастливее. Я всегда знал, что тебя мне в жёны не отдадут – отец строго-настрого запретил думать о тебе, как о женщине. И я привык к этому. Приучил себя к мысли, что ты лучшая сестра в мире. А потом поехал учиться в Сорбонну только ради того, чтобы быть к тебе ближе! И безумно тогда радовался, что ты заинтересовалась политикой, что нам всегда есть о чём поговорить…

Констанция покачала головой, ошарашенная словами мужчины.

– Да, может, зря родители приучили меня к мысли, что ты не моя и моей быть не можешь. Ландешоту тебя не отдали. Ты осталась одна, и я один. Кто знает, возможно, у нас уже были бы дети? – добрая улыбка скользнула по губам Генуэзского. – Зато я стал любить тебя ещё сильнее, Конти. Сильнее, чем любят просто сестру. И больше, чем может земной мужчина любить земную женщину. Ты для меня и друг, и брат, и партнёр, и наставник. Ты – спасение моё. Я обожаю тебя всей душой, и ты это знаешь, моя неповторимая кузина.

– Я тоже очень люблю тебя, Ричард, только не пугай меня больше подобными признаниями, – ответила д’Альбре, успокоившись.

– Кажется, я перерос свои чувства где-то лет в восемнадцать, когда, наконец, отпустил тебя из сердца, но ты заполонила всю мою душу. И, как бы там ни было, Конти, – граф приласкал девушку взглядом и прикрыл красивые ресницы, – ты для меня роднее всех. Ближе человека мне уже не сыскать. Я хочу, чтобы ты была счастлива, и ради твоего счастья горы готов свернуть.

Де Нанон прикоснулась к горлу и покачала головой:

– Мне не так много осталось, Ричи. Довести бы начатое до конца, о каком уж тут счастье говорить…

– А Ландешот знает, что ты была почти его невестой?

Д’Альбре отрицательно покачала головой.

– Почему ты не поговоришь с английским королём о замужестве? Ты ещё так молода, ты могла бы родить ребёнка… Передать ему титул д’Альбре…

– Нет, Ричи, – покачала головой де Нанон. – Об этом надо было думать года три–четыре назад, а мне тогда было совсем не до мужчин – я узнала такие тайны, которыми нельзя было не интересоваться дальше. А теперь уже поздно. Во-первых, я начала кашлять кровью прошлой осенью, и мой врач запретил мне вступать в близкие отношения с мужчинами, а во-вторых…

Лицо Констанции изменилось, заметно побледнев, пепельные ресницы дрогнули, прикрыв искры во взгляде, и девушка предпочла не договаривать мысли вслух. «После твоих слов о чувствах ко мне, думаю, лучше тебе о Говарде не знать. Минус преграда меж нами», – пронеслось в голове француженки.

– Нет, что, во-вторых, я тебе, пожалуй, не скажу…

Но эмоция герцогини настолько чётко передалась графу, что он сразу догадался: кузина умолчала о потере невинности.

– Это Ландешот? – предположил Генуэзский.

Констанция вскинула на кузена взор, понимая, что врать ему бесполезно. Он слишком хорошо её понимал.

– Нет, что ты. Я не позволила бы себе никогда подвергнуть его опасности, а сам он, как человек благородный, на такие поступки не способен.

– Он же приходил к тебе ночью. Я помню, ты жаловалась, что ревновал ко мне.

– Он всех ко всем ревнует, – улыбнулась девушка, не поднимая глаз. – Так создан. Не будем о «во-вторых», пожалуйста. Мне неприятна эта тема. Всё в прошлом.

Генуэзский откинулся на спинку кресла и провёл левой рукой по волосам, обнажив лоб. Тяжёлый вздох сорвался с его губ. Констанция поднялась, чтобы пройтись по комнате и обмахнуться веером. Шампанское сделало своё дело, и ей стало жарко.