Читать книгу «Сто чувств. Справочник практического психолога» онлайн полностью📖 — Риммы Ефимкиной — MyBook.
image

23. Горе

Горе – интенсивное эмоциональное состояние, сопутствующее потере того, с кем у человека была глубокая эмоциональная связь; сильная глубокая печаль, скорбь.

Горе – общеславянское слово того же корня, что и горъти. Буквально – «то, что жжет» (ср. аналогичное по семантике печаль от печь).

В романе «Война и мир» не может не быть сцен описания горя по определению. Изначально Толстой собирался назвать роман «Все хорошо, что хорошо кончается», и князь Андрей Болконский и Петя Ростов оставались живы. Но тогда читатель бы не почувствовал цену войны. Концепция изменилась, и теперь, перечитывая страницы романа, мы переживаем горе вместе с любимыми героями Льва Толстого.

«Спасалась от действительности в мире безумия»

Из всех сцен самая горестная та, что описывает потерю матерью сына: графиня Ростова узнает, что ее пятнадцатилетний любимец Петя убит на войне. Но писателю этого мало – он усиливает сцену тем, что вводит в нее Наташу, которая сама в глубоком трауре по жениху Андрею Болконскому.

Симптомы горя подробно описаны в психологической литературе, многим они знакомы по собственному опыту. К физическим симптомам относятся затруднения дыхания, спазмы в горле, учащенное дыхание, сердцебиение и т. д. Душевное страдание как правило проявляется в чувстве вины, поглощенности образом умершего, враждебных и агрессивных реакциях, утрате естественных моделей поведения, отгороженности от окружающих и др. Этот сухой список оживает под пером великого писателя, точнейшим образом передавшего горе художественными средствами.

«Когда она [Наташа] вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.

– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками. <…>

Увидав отца и услыхав из-за двери страшный, грубый крик матери, она <…> быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.

Графиня лежала на кресле, странно-неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.

– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха-ха-ха-ха!.. неправда!

Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.

– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.

Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.

– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее в голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.

Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.

– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?

Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.

– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как-нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.

И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.

Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.

– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.

– Маменька, что вы говорите!..

– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать» (Т. 4. Ч. 4. Гл. II. С. 501).

Эта ярко и страшно написанная сцена передает горе в его начальной фазе, фазе шока и оцепенения, когда человек только узнает печальное известие. В сознании появляется ощущение нереальности происходящего, душевное онемение, бесчувственность, оглушенность. Притуплено восприятие внешней реальности, наблюдаются провалы в памяти, иногда выплески злости. Человек психологически стремится уйти из настоящего в «до», где все было по-прежнему.

«Заживает изнутри выпирающей силой жизни»

Дальше следует долгий период восстановления.

«Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню» (Т. 4. Ч. 4. Гл. III. С. 503).

Несмотря на общие закономерности, восстановление после потери и проживание горя проходит по-разному в зависимости от культурных норм, возраста человека, наличия времени и возможности переживать. Так, горевание Наташи Ростовой, потерявшей жениха Андрея Болконского, было резко прервано смертью брата Пети и горем матери. Забыв себя и свое горе, она бросается спасать мать.

«Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что-то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что-то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней» (Т. 4. Ч. 4. Гл. II. С. 501).

Лев Толстой сравнивает духовную рану с физической. Та и другая зарастают изнутри «выпирающей силой жизни». Сила жизни Наташи – любовь; пока жива любовь – жизнь продолжается.

«Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.

Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.

Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь». <…>

Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри» (Т. 4. Ч. 4. Гл. III. С. 503).

«Вызвана жизнью из мира печали»

По-другому переживает горе княжна Марья. Сначала похоронив отца, она должна была оторваться от проживания траура и отправиться в путь сначала из зоны военных действий в безопасное место, а затем к умирающему брату Андрею Болконскому в Ярославль. После смерти брата княжна снова не могла полностью отдаться чувствам из-за бытовых причин.

«Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву» (Т. 4. Ч. 4. Гл. I. С. 499).

«Оторвала половину ее жизни»

Однако и Наташа, и Мари в отличие от старой графини – молодые женщины, у которых еще много всего предстоит в жизни – обе выйдут замуж и нарожают детей. У графини больше нет такой возможности, ее горе не исцелится никогда.

«Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой» (Т. 4. Ч. 4. Гл. III. С. 503).

В эпилоге Лев Толстой описывает жизнь графини – по современным меркам не старой женщины. Ей удается перестать горевать и прийти к спокойствию, но только единственным способом – убив все чувства.

«Графине было уже за шестьдесят лет. Она была совсем седа и носила чепчик, обхватывавший все лицо рюшем. Лицо ее было сморщено, верхняя губа ушла, и глаза были тусклы.

После так быстро последовавших одна за другой смертей сына и мужа она чувствовала себя нечаянно забытым на этом свете существом, не имеющим никакой цели и смысла. Она ела, пила, спала, бодрствовала, но она не жила. Жизнь не давала ей никаких впечатлений. Ей ничего не нужно было от жизни, кроме спокойствия, и спокойствие это она могла найти только в смерти. Но пока смерть еще не приходила, ей надо было жить, то есть употреблять свое время, свои силы жизни» (Эпилог. Ч. 1. Гл. XII. С. 590).

Работа с горем в психотерапии

Существует несколько моделей работы с горем в психотерапии, но так или иначе все они сводятся к сопровождению клиента по фазам горя. Так, например, психолог Эрих Линдеманн выделил 4 стадии переживания утраты: 1) шок, 2) протест, 3) дезорганизация и страдание, 4) отделение и реорганизация. Наша культура отводит время на траур один год, однако у каждого человека индивидуальный опыт скорби. Тем не менее психолог в своей работе ориентируется на универсальные показатели, и если горе за год не переходит в принятие, это может означать, что клиент «застрял» на одной из фаз, подавив горевание. Участие психотерапевта может способствовать облегчению выражения клиентом внутренних переживаний. Конечная задача психотерапии в том, чтобы образ утраты клиента занял свое постоянное место.

Работа с процессом горевания требует специфических навыков от специалиста. Поскольку на этапе проживания клиентом боли нужно поощрять слезы, крик и другие проявления эмоций, а не прерывать их, то важно, чтобы психотерапевт не боялся этих переживаний, а был рядом и сопереживал. Принимая решение о начале работы с горюющим клиентом, психотерапевту следует соотнести степень тяжести данного конкретного случая с собственной эмоциональной готовностью иметь дело с такими переживаниями.