Глава 2

Мы встретились в понедельник, как и было запланировано. Я пришел за десять минут до назначенного времени и ждал на улице у входа. Однако, в отличие от меня, у доктора была привычка приходить раньше назначенного времени, поэтому за пять минут до назначенного мне времени я уже пытался максимально удобно устроиться на этой мягкой бархатной кушеткой.

По-прежнему в его портфеле лежал мой старый ежедневник и, взглянув на часы перед тем как достать из него свой новый ежедневник, он сел на кожаную обивку кресла у окна. С минуту-две, он молча писал что-то на клочке бумаги. Скорее всего он отметил сегодняшнюю дату, время и имя больного.

На третьем сеансе я могу сказать, что мне нравится ходить сюда и в этой спокойной обстановке говорить, хотя я такое общение и считаю немного странным. Бездушным. Приходишь, платишь человеку за сеанс – и через месяц он тебя уже и не узнает, даже если ты будешь очень-очень интересный: буйный или совсем уж какой – то странный, коим я себя точно никогда в жизни не считал. Просто странный. Да и так неплохо.

– Что ж, – сказал доктор, возвращая меня из моих мыслей в реальность. – И снова здравствуйте.

И я ответил кивком.

– К делу? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А что вы думаете о нашем прошлом разговоре?

– Ну да! – Я повернулся к окну и увидел, как в нем что-то мелькнуло. Много думал о том что я думаю.

– И расскажите, к чему вы пришли?

– Конечно. Придя к выводу, что сидеть над этой кушеткой, опираясь спиной о стену, не очень удобно, я сбросил ботинки и лег на ее мягкую бархатную поверхность, глядя в идеально белый потолок. В каком-то слишком белом. Иногда поднимаешь голову, смотришь вверх, а на потолке целая история комнаты – и огромные трещины, и пятна от вина, а еще левее, над столом, можно увидеть след от пробки шампанского.

«Доктор» – это был тот самый человек, который смотрел на меня с таким пристальным взглядом. В тот момент я этого даже и не заметил, но сразу же отвел взгляд от потолка.

– Да нет же, – сказал я, – простите, но я не люблю отвлекаться на всякие пустяки.

– О Лин, – сказал доктор, – мы говорили.

Вероятно это был такой способ вернуть меня в тему разговора. А ведь действительно не считает же он, что я могу забыть о чем мы говорили на прошлом сеансе. Но я не отрицаю наличия у себя некоторых странностей, я даже готов принять их, но забывчивость – это не про меня.

– Почему вы это сделали? В этот раз тон его вопроса был более резким и требовательным, чем обычно, поэтому ответить на него было необходимо. А я впервые услышал, чтобы он так говорил, мне даже как-то не очень приятно стало.

Доктор снова посмотрел вниз и сделал запись в блокноте, после чего повернулся к моему собеседнику.

– Вы чем то озабочены?

В ответ на это я лишь пожал плечами. Я действительно был полностью поглощен своими мыслями, но это было не из-за того, что я был чем-то занят, а потому что мне было абсолютно все равно.

– А почему вы не отвечаете на вопрос? – тогда с той же интонацией спросил он.

Я не мог сосредоточиться на чем-то одном и поэтому ответил:

– Моя голова сегодня занята другими вещами.

– И что же это за «чем»?

– Да-да. Я говорил, что живу у старушки-француженки. И только после этого я обратил внимание на реакцию доктора и понял, что он не в курсе. Обычно это означало «продолжайте». Она видела мой рисунок вчера. В папке я его случайно уронил в кухне, а она подобрала и мне вернула. Вот она, оказывается, раньше художницей-мультипликатором работала. Вы представляете? – Наступила пауза. – Я пытался ее прервать. В ответ на это она сказала, что покажет им мои работы. Здорово! Снова я на мгновение остановился, и снова это было как в первый раз. Я не мог говорить спокойно, всегда получалось то ли чересчур мрачно, то ли слишком восторженно. Да уж… Не знаю даже, чем это может закончиться, но по мне эта хорошая возможность. Я всегда хотел заниматься живописью, но мои родители были против.

– Да-да, – сказал доктор, и в его глазах появился огонек, который я не мог понять. А теперь давайте поговорим о ваших родителях, – сказал он и спросил у меня следующий вопрос:

– Почему ваши родители не одобряли ваших увлечений?

– Все просто. Так как в их понимании, все это было не серьезно. Сыну юриста хотелось стать юристом, а получилось наоборот.

– А что именно им было говорить?.. – сказал врач, а затем приготовился писать очередную запись, но он всегда держал ручку в руках.

– И так говорили: не серьезно и точка. Они были жёсткие.

– А вы что?

– А мне-то что? – Я посмотрю в зеркало и пойму что это за доктор В общем-то, понятно, что ребенок. И как я могу пойти против родителей, которые были у меня к тому же не самыми мягкими. Я юрист.

Доктор снова пролистал свой блокнот и нашел нужную запись.

– А вы уже рисовали на тот момент?

– Разумеется! – Подтвердил и я, глядя на идеально белый потолок. – А меня с детства тянуло к этому, но я никак не мог понять, почему они этого не замечают.

– А когда вы начали серьезно об этом говорить? – Я не спускал с него глаз, пока он не отвернулся. Не видел, но чувствовал: он вынуждает меня отвечать на каждый поставленный вопрос, хотя теперь, когда они стали понятнее, я и сам не против поговорить.

Я не знал, что сказать родителям, поэтому сказал:

– Перед поступлением, конечно, – я немного подумал, считая примерно, когда впервые об этой теме заговорил с родителями. В течение полугода-года.

– Что вы рисовали? – спросил доктор.

Я поначалу не понимал к чему это все идет, но потом, связав все наше общение воедино, я понял, что он имеет в виду. Психологи у них такие… хитрые. Всегда есть возможность найти лазейку в твоем сознании для того чтобы задать вопрос, который поставит тебя в тупик.

– А что, если я скажу, что это… Я повернулся к доктору и спросил: – А что это такое?

Что именно?

– Что-что? – переспросил я. Я тоже не дурак и тоже в душе своей что-то понимаю.

– В чем же дело?! Я ничего не имею против. И тут я снова спросил у доктора, не знаю ли я, кто такой этот «опытный», который может быть очень хитрым и изворотливым.

– Я и Лин, как-то связаны?

– Это вы мне должны сказать, что я должен делать. Не более того, – сказал он, – я просто задаю вопросы и получаю ответы. Но в детстве у меня была теория, что седовласые люди – это умные и мудрые, теперь я ее получил в лице этого человека.

– И это не шутка. Я имею в виду, что Лин бежал от своих родителей, потому что хотел другой жизни точно так же, как я бежал из университета, который мне был выбран родителями. – И, наконец-то, доктор обратил свой взор на меня. Он всегда был в тени, в том самом дорогом костюме, который так выделялся на фоне остальных, и только теперь, когда солнце поднялось выше, я смог разглядеть его угловатое тело с яркими зелеными глазами и маленькими ушами, спрятанными под длинными темными волосами. Именно поэтому я и думаю, что все это общение обезличенно: треть день я прихожу на сеанс, говорю человеку о своих проблемах и только потом замечаю, как он выглядит. Да и в чем тут ирония?