Цитаты из книг автора «Рейчел Каск»

Интересные личности – как острова, сказал он: на них не наткнешься на улице или на вечеринке, нужно знать, где их искать, и договариваться о встрече.

Интересно, с какой готовностью люди призывают тебя сделать то, на что сами ни за что бы не пошли, с каким энтузиазмом они подталкивают тебя к краху: даже самые добрые, самые любящие из них едва ли искренне руководствуются твоими интересами. Чаще всего они дают тебе советы через призму своей жизни, стабильной и ограниченной, из которой невозможно сбежать – остается только изредка мечтать о побеге. Наверное, мы как животные в зоопарке, сказал он: когда один вырывается на волю, мы кричим ему, чтоб он удирал со всех ног, хотя всё, что ему суждено, – это заблудиться.

Неожиданное иногда легко принять за знак судьбы.

Музыка, – сказала она томно и мечтательно, – музыка выдает секреты; она коварнее даже снов, чье достоинство хотя бы в их недоступности другим.

Откровенно говоря, я уже не рассматривала литературные предпочтения как повод проявить снобизм или даже как способ самоопределения – я совершенно не хотела доказывать, что одна книга лучше другой; более того, если какая-то книга западала мне в душу, мне все меньше хотелось говорить об этом. У меня исчезла потребность убеждать других в том, в чем я сама была уверена. Я больше не хотела ничего никому доказывать.

находят же люди время для романов на стороне. Ведь никто никогда не скажет, что хотел завести роман, но было некогда. Как бы ты ни был занят, сколько бы детей и обязанностей у тебя ни было, если есть страсть, будет и время.

Я ответила, что мне в последнее время всё больше свойственна пассивность и что я стараюсь проявлять как можно меньше своеволия в жизни. Человек способен почти на всё, если приложит достаточно усилий, но усилия – как мне кажется – почти всегда значат, что он плывет поперек течения, пытается направить события в некое русло вопреки естественному ходу вещей. Можно возразить, что ничего нельзя достигнуть, не пойдя в какой-то мере против природы, но неестественность такого принципа и его последствия, честно говоря, претят мне до крайности. Между тем, чего я хочу, и тем, что могу получить, сказала я, лежит пропасть, и пока я не примирюсь с этим фактом, я решила ничего не хотеть.

Она отказывалась его узнавать, и это обескураживало больше всего – он чувствовал себя совершенно ненастоящим. Ведь именно рядом с ней он сформировался как личность; если она больше не узнаёт его, кто же он тогда?

Я вспомнила, что все мои сыновья в раннем детстве намеренно скидывали предметы с подноса детского стульчика, чтобы посмотреть, как они падают на пол, – этот процесс нравился им так же сильно, как расстраивал результат. Они смотрели на упавшую вещь – недоеденный сухарик или пластиковый мячик, – но она не возвращалась назад, и это с каждой секундой приводило их во всё большее смятение. В конце концов они ударялись в слезы и обычно обнаруживали, что плач помогает вернуть предмет на место. Меня всегда удивляло, что, проследив за этой цепочкой событий, они начинали всё сначала: как только вещь оказывалась у них в руках, они вновь ее роняли и наклонялись посмотреть, как она падает. Радость оставалась неизменной, равно как и горе. Я всё ждала, когда же они поймут, что огорчение необязательно и можно его избежать, но этого не происходило. Память о страдании никак не влияла на их поведение – напротив, она подталкивала их повторять всё заново, ведь в страдании была магия, которая возвращала предмет на место и позволяла вновь испытать радость от его падения. Если б я не стала поднимать его в самый первый раз, возможно, они усвоили бы совсем другой урок, хотя не знаю, какой именно.

Он начал задавать мне вопросы, словно приучил себя это делать, и мне стало интересно, кому или чему он обязан навыком, который многие так никогда и не приобретают.