На даче

Лето выдалось жаркое. Солнце раскалённым шаром висело над землёй, бесстрастно взирая на раскинувшийся внизу город, с его суетливым движением, с вечно спешащими жителями. На окраине города, подобно пёстрому цветнику, расположились причудливые домики. Дачи. Творение истинно народного зодчества из подручных и подножных материалов. По вечерам, и по выходным, на дачах бывает многолюдно. Но в будни редко кого увидишь на "фазенде", как иногда называют свои садовые участки горожане, после известного бразильского сериала. Тем более странным было видеть праздно гуляющих по аллеям молодых парней, словно хозяева обходивших свои владения. Они останавливались у каждого участка, оценивая, у кого, что растёт.

– Вась, глянь у этих все помидорами засажено, – воскликнул один, облокотившись на забор. – Зелёные ишо.

– А малина есть? – спросил тот, кого назвали Васькой.

– Не, не видно.

– Тогда пошли дальше.

–А вот и малина, – показал третий на соседнюю дачу.

– Это то, что надо, – Васька решительно направился к калитке, – Пошли мужики, полакомимся.

Все трое, довольно посмеиваясь, разбрелись по участку, оценивая не только на глаз, но и на вкус все, что росло на грядках.

– А морковка ничего, сочная, – проговорил один, заталкивая в рот, выдернутый из грядки и обтёртый об рукав оранжевый стручок.

– Молодцы, хозяева, регулярно поливают, – подтвердил Васька. – Ладно, пошли на малину.

У самого забора, в глубине участка, густели кусты, украшенные крупными, сочными ягодами. Малина. Трое парней деловито принялись обирать кусты, посылая в рот одну ягоду за другой. Если до ягод было не дотянуться, ветки безжалостно обламывались.

– Не, я так не люблю, – Васька остановился над очередной ягодой.

– А чё, те не нравится то? – прошамкал его товарищ, облизывая пальцы.

– Хотелось бы, чтоб ложкой, да из кружки. Ты бы сбегал, Санёк, притаранил нам по кружке с ложкой.

– А я где возьму? – перестал облизывать пальцы Санёк.

– В домике, – Васька показал на дом, – или забыл, как это делается?

– Чего-то не хочется сегодня, – замялся Санёк.

– Эй, Витёк, – Васька пытался разглядеть третьего товарища в зарослях малины, – Чего это ты разлёгся как свинья в берлоге?

– Че надо-то? – недовольно пробурчал Витёк.

– Глянь, что там, в домике, может кружку, какую найдёшь?

– А на кой она мне?

– Дурашка, малину жрать.

– А сам чё, не можешь?

– Я в следующий раз пойду. Давай, Витёк, не жмись, сходи, у тебя рука лёгкая на это дело.

– Ладно, счас приду.

Витёк в развалку подошёл к домику, потрогал замок, покачал головой.

– Хороший замок. Однако ломать надо.

Найдя обрезок трубы, он натренированным движением сорвал замок и вошёл внутрь.

– Эй, Толстый, провалился там что ли? – нетерпеливо закричал Васька.

– Иду уже, – подал голос Витёк, выходя из дому и держа в руках две банки.

– Кружек нет, – констатировал он, – но есть кое-что получше. Гляди.

Он показал банки.

– Варенье! Смородиновое! Сладкое, наверное. А вот и ложка.

– Ты гений, Витёк! Я в тебе никогда не сомневался.

– Чего уж там, – засмущался Витёк.

И друзья удобно уселись, чтобы оценить качество и вкус варенья.

От автобусной остановки, шли отец с сыном. Они весело переговаривались, посматривая по сторонам. Отец доброжелательно отвечал на вопросы сына, которых у последнего было нескончаемое количество.

– Папа, смотри, у соседей кто-то есть, – воскликнул сынишка, показывая пальцем на кусты малины, где шло пиршество троих друзей.

– Эй, парни, вы, что там делаете? – мужчина остановился у ограды.

– Дрова рубим, – лениво огрызнулся Васька, – Твоя дача что ли? Сидеть!

Рыкнул, на сорвавшихся было бежать своих товарищей.

– Я знаю, чья это дача. И точно не ваша. Так что уходите.

– Мужик, ты бы проходил мимо, а? – Васька подмигнул своим слегка заробевшим товарищам, и потянулся к банке, – Мы тебе не мешаем. Вот отдохнём и дальше пойдём…

– А я говорю, уходите. Я сейчас милицию вызову.

– Так она и приехала, – хихикнул Витёк.

– Забирай своих дружков и уходи! – Разозлился мужчина, и вошёл в ограду.

– Мужик, ты меня, достал, – зло процедил сквозь зубы Васька, медленно поднимаясь с земли.

– Ну, счас начнётся, – нервно хихикнул Витёк,

– Ага, – поддержал его Санёк, вставая.

– Мужик, наплачешься ты с нами, – усмехнулся Васька, демонстративно разминая пальцы.

– Ах ты, щенок, – мужчина протянул руку и схватил Ваську за ворот рубашки.

– Папа, папа, – закричал за оградой сынишка.

Васька извернулся, и что было сил, ударил противника в пах. Мужчина, охнув, присел на корточки, выпуская ворот рубашки.

– А это тебе за щенка, – Васька ударил с разворотом ногой в лицо.

Мужчина упал на землю, обливаясь кровью. Васька стал яростно пинать его ногами. К нему подскочили дружки, и возбуждённо покрикивая, избивали уже не двигающегося мужчину.

– Папа, папа. Не бейте папу, – подбежал к ним мальчик.

– Тебе папа нужен? – вскричал опьянённый дракой Васька, и, не сдерживаясь, ударил мальчика по голове. Тот, хрипнув, упал на землю, задёргался и затих.

– Сматываться надо, – сдавленно проговорил Санёк, в ужасе смотря на неподвижно лежащие тела, и попятился к выходу.

Витёк, оцепенело уставившийся на тело затихшего мальчика, вдруг закричал и, что было сил, бросился к калитке. За ним Санёк. Отталкивая друг друга, они с трудом протиснулись в калитку, побежали по аллее.

Васька ещё несколько секунд смотрел на дело свой рук, затравленно оглянулся по сторонам, и побежал напрямую, через заборы…

Солнце продолжало бесстрастно изливать на землю очередную порцию августовского зноя. Наливались спелостью помидоры, ягоды. На отдельных участках копошились над грядками дачники, увлечённые своей работой, равнодушные ко всему, что не касается их дачных участков…

1987 год.

Полынь – трава горькая

Моей матери посвящается.

1949 год.

По небу ползли тяжёлые свинцовые тучи. Порывы холодного ветра волнами пробегали по пшеничному полю, разнося запахи земли, хлеба и полыни.

У дороги стояли двое мужчин. Оба в брезентовых плащах, в кепках.

– Как думаешь, комиссар, – проговорил один из них, что повыше ростом, – хлеб сдадим?

– Не знаю, Иван, не знаю, – вздохнул второй. – Сам видишь, хлеб на корню гниёт. Поля полынью поросли.

– Да-а. На быках, да на бабах далеко не уедешь.

Председатель колхоза Иван Тимофеевич достал папиросу, закурил.

– Холодновато, – пыхнул он дымом.

– Осень ранняя, – парторг глубже засунул руки в карманы плаща.

– Эх, нам бы ещё пару недель погоды. Может, и успели бы хлеб убрать, – председатель глубоко затянулся дымом. – Придётся сдавать весь хлеб, – проговорил он, выпуская дым.

– И семенной?

– И семенной.

– А людям что скажешь, – парторг угрюмо посмотрел на председателя. – И чем за трудодни рассчитаешься?

Председатель окутался папиросным дымом.

– Разрешим дрова рубить в ближнем лесу. Да и горох ещё остался.

– И разрешить оставшуюся на полях картошку собирать. Все равно ведь сгниёт.

– Картошку? Посмотрим, – председатель затоптал папиросу. – А за хлеб, если не сдадим что по плану положено, с меня, да и с тебя не только шкуру спустят.

– А люди?

– А что люди? Такую войну прошли, выжили. И сейчас справятся. А у меня партийный билет один. Да и голова – тоже.

– Ладно, поехали.

Председатель, а за ним парторг направились к телеге.

– Слушай, комиссар, – председатель повернулся к парторгу, – надо школьников привлечь. Четвёртый, пятый классы в поле. Пусть хоть полынь из пшеницы повыдёргивают. А старших – на уборку картофеля.

– Четвёртый – то зачем? Малые ведь.

– Ничего. Сам видишь, не сегодня-завтра дожди начнутся. А так хоть без полыни косить будет можно.

– Вижу, – парторг зло сплюнул. – Родители могут не отпустить.

– Да брось ты, – отмахнулся председатель. – Надавишь на сознательность. Пообещаешь, что, мол, накормишь детей. Тогда сами приведут.

Председатель стегнул жеребца.

– Не подействует, скажешь, – саботажники, мол, правительственное задание срывают. В общем, сам знаешь, что говорить.

Роза, как обычно, встала рано. Солнце только послало свои первые лучи из-за горизонта. Но все старшие ушли ещё раньше. Мать – на ферме, отец пропадает в полевой бригаде. И братья вместе с ним. А сегодня и Роза, как взрослая, тоже идёт работать в поле. Работать, а не как раньше – отнести старшим обед. Сегодня всем классом выезжают. Ой, не опоздать бы.

Она быстро собралась, взяла приготовленную для неё краюху хлеба и бутылку с водой и убежала.

Возле школы было оживлённо. Деловитые первоклашки проходили мимо бурлящей толпы учеников, стоявших кто с узелком, а кто и с пустыми руками, и скрывались за расхлябанной дверью старой, с обшарпанными стенами, школы. Роза снисходительно поглядывала на них. Мелкота. Учиться идут.

Вместе с учительницей подошла бригадир. Звали её Мария Ивановна, но за глаза называли "Иваныч" – за мужскую привычку не выпускать папиросу изо рта, за засаленную телогрейку и за огромные кирзовые сапоги. Солдатская вдова. Муж её погиб в сорок втором, осталась одна с тремя детьми на руках. Самому младшему ещё нет и восьми. В бригадирах уже третий год.

За это время научилась управлять не только бабами, но и мужиками. Она шла с учительницей, и что-то говорила ей, не вынимая изо рта папиросу. Та удручённо качала головой. Бригадир вспылила.

Конец ознакомительного фрагмента.