Полярные исследования в климатическом контексте

Весь ход событий – и относительный успех Пета и Джекмена, и гибель Баренца, и трехвековое забвение, и находка зимовья норвежскими зверобоями – на первый взгляд выглядит случайной последовательностью разрозненных фактов, но при ближайшем рассмотрении представляется звеньями одной цепи и естественным образом соответствует чередованию потеплений и похолоданий, известных как Средневековый климатический оптимум и Малый ледниковый период. Плавание британцев в Карское море и плавания Фробишера и Гудзона примерно соответствовали окончанию тёплого времени, тогда как поход Баренца пришёлся на начало Малого ледникового периода, затянувшегося на несколько столетий. Этим можно объяснить и отсутствие в течение почти двух веков значимых успехов в мореплавании как в Западной, так и в Восточной Арктике. Великая Северная экспедиция (1733–1743) пришлась уже на холодный период, она привела к многочисленным жертвам и скорее продемонстрировала невозможность плавания вдоль берегов Евразии, несмотря на выдающиеся географические открытия [59]. В канадской Арктике в этот период также преобладали наземные экспедиции.^[7]

К концу XIX века снова стало теплеть, и пограничные арктические акватории, к которым принадлежит Карское море, ощутили это первыми. К этому времени относится целый ряд успешных плаваний: помимо регулярных рейсов норвежских зверобоев в Карское море (в том числе упоминавшееся плавание Карлсена в 1871 году), это знаменитая экспедиция Адольфа Эрика Норденшельда на «Веге», Фритьофа Нансена на «Фраме» и несколько плаваний британского капитана Джозефа Виггинса, первым установившим морское торговое сообщение с Сибирью.

Конечно, попытка свести историю цивилизации к чередованию тёплых и холодных периодов была бы недопустимым упрощением. Но в Арктике, где человек зачастую балансирует на грани выживания, изменение средней температуры даже на доли градуса порой надолго закрывало доступ исследователей в высокие широты. Поэтому историю освоения Арктики невозможно рассматривать вне климатического контекста. Так, советским арктическим успехам 1930-х годов в немалой степени способствовало начавшееся потепление. Напротив, провалы британских и российских морских экспедиций начала и середины XIX века^[8] – это не только результат плохой организации и неумения адаптироваться к условиям Арктики, но ещё и следствие неблагоприятных климатических условий.

«Героический период» исследований Арктики

Новый период исследований Арктики можно отсчитывать с 1818 года, когда второй секретарь британского Адмиралтейства Джон Барроу инициировал масштабную программу гидрографических исследований в Арктике силами Королевского флота. Момент был выбран удачно – недолгий промежуток между наполеоновскими войнами и Крымской войной, когда огромный флот империи простаивал без дела. Это время стало золотым веком британских полярных исследований.

Барроу удалось сделать полярные исследования объектом общенационального интереса. Арктика идеально подходила для этого, поскольку в начале XIX века воспринималась примерно так же, как космос сегодня – как альтернативное пространство; область, вынесенная за пределы общечеловеческой географии; место противостояния человека и стихии. Для эпохи романтизма был характерен культ страдания, героизма, жертвенности, и полярные путешествия для офицеров Королевского флота стали возможностью подвига в мирное время. «Одна человеческая жизнь – сходная цена за те познания, к которым я стремлюсь, за власть над исконными врагами человечества», – заявляет капитан Уолтон, персонаж романа Мэри Шелли^[9], отправляясь к полюсу. Такое отношение к полярным регионам, как к «заповеднику героев», выражаясь словами советского поэта Ильи Сельвинского, тоже, кстати, участника одной из самых знаменитых полярных экспедиций^[10], сохранялось почти до середины XX века. Сегодня сама идея борьбы со стихией выглядит абсурдом, но человеку нового времени было свойственно переоценивать свои способности и верить в неограниченные возможности технического прогресса.

Британские экспедиции в Арктику часто сравнивают с крестовыми походами [218; 164]^[11]. Принципиально новым в них было то, что они не преследовали каких-либо прагматических целей. Впервые экономические интересы были отодвинуты на второй план: мореплавателей влекла другая, более высокая задача – познание мира, заполнение последних белых пятен на карте, само существование которых в XIX веке рассматривалось как вызов человечеству. Хотя заявленной целью этих экспедиций было открытие Северо-Западного прохода, надобности в нём уже не было – Британия и так безраздельно владела Мировым океаном, а хозяйственным освоением севера Америки занимались частные компании.^[12] Тогда уже было ясно, что ни Северо-Западный, ни Северо-Восточный проход не имеют серьёзной коммерческой перспективы, по крайней мере, как пути в Китай и Индию. Ход истории это подтвердил – ни сомалийские пираты, ни глобальное потепление так и не сделали их конкурентоспособными с классическими транспортными артериями. Весь XX век Северный морской путь функционировал как внутренняя транспортная магистраль, и лишь в 2009 году первые два грузовых судна прошли вдоль берегов Сибири из Европы в Азию, и хотя в 2011 году их было уже 34, это ничто в сравнении с 18 тысячами, что прошли через Суэц [204].

Ни Северо-Западный проход, ни полюс не покорились британцам (рис. 2), а гибель экспедиции Джона Франклина стала самой большой трагедией за всю историю полярных исследований. Но, хотя амбициозная программа британских арктических экспедиций и закончилась национальной фрустрацией, всё же на карту была нанесена значительная часть Канадского Арктического архипелага, а главное, героическая эпоха породила блестящую плеяду британских полярников, последними из которых стали Роберт Фолкон Скотт и Эрнест Генри Шеклтон.

Рис. 2. Джон Эверет Милле. Северо-Западный проход. Галерея Тейт, Лондон. Картина одного из основателей Братства прерафаэлитов была написана в 1874 году, когда британские попытки поиска Северо-Западного прохода были давно заброшены и стали синонимом трагической неудачи. Герой картины – старый моряк, по-видимому, участник поисков Франклина – делится воспоминаниями молодости со своей дочерью. Милле не случайно обращается к больной теме – в это время в Англии ненадолго возобновляется интерес к Арктике, который год спустя реализуется в виде ещё одной малоуспешной экспедиции – Джорджа Нэрса

Практически одновременно с началом британской полярной программы активизировались российские исследования в северной части Тихого океана, в основном благодаря инициативе российского соперника Барроу – И. Ф. Крузенштерна [185]. Именно он составил инструкции для О. Е. Коцебу, когда тот отправлялся в кругосветное плавание на бриге «Рюрик» (1815–1818). Эти инструкции предусматривали обследование арктического побережья Америки к востоку от Берингова пролива.^[13] Впрочем, это пожелание Крузенштерна так и осталось не выполненным, а экспедиция Коцебу была первой и последней российской попыткой открытия Северо-Западного прохода. В 1819 году экспедиция лейтенанта А. П. Лазарева отправилась к Новой Земле. Она стала первой в целой серии гидрографических экспедиций русского флота. Однако в целом экспедиции, которыми руководили А. П. Лазарев, Ф.П.Литке, П. К. Пахтусов и А. К. Циволька, были признаны неудачными, и после них наступила длительная пауза в исследовании российской Арктики – так же как после неудачи Франклина и безуспешных его поисков Британия прекратила поиски Северо-Западного прохода.

«Спортивный период» исследований Арктики

Поиски пропавшей экспедиции Франклина подстегнули интерес к полярным исследованиям, в первую очередь в Соединённых Штатах. Американские экспедиции Кейна и Холла, начинавшиеся как поиски Франклина, постепенно трансформировались в попытки достичь полюса. Так началась новая эпоха, которую часто называют Эпохой Великих полярных исследований^[14]. Для этого периода характерна фиксация на главной цели – точках Северного и Южного полюсов, а также расширение количества стран, принимающих участие в состязании. Большинство экспедиций этого периода являлись частными инициативами^[15].

Наука в полярных путешествиях постепенно уходила на задний план и всё больше замещалась духом спортивного состязания (рис. 3). Не слишком успешной попыткой вернуть полярные исследования в русло науки стал Первый Международный полярный год (1882/1883) – он привёл лишь к очередной серии трагедий и неудач, а Второй полярный год состоялся лишь через полвека. Для того же Руала Амундсена научная программа экспедиций – это лишь реверанс в сторону общественности и спонсоров, прикрытие собственных амбиций.

Рис. 3. «Спорт или наука? – Современный спектакль по старому образцу».

Рисунок Йозефа Фердинанда Кепплера, 1882 год.

Ложа зарезервирована для «Дж. Г. Беннетта и других коронованных особ». В ней расположились монархи Австро-Венгрии, Британии, России, Испании, Швеции. Публика требует: «Ещё! Ещё! Во имя науки!» – и указывает большими пальцами вниз. Опубликовано в американском юмористическом журнале «Пак» 31 мая 1882 года. Карикатура сделана по горячим следам – в марте 1882 года стало известно о гибели Де-Лонга, найдены его останки и дневник

Однако именно нехватка научных знаний препятствовала достижению полюса. Одной из главных причин провала ранних попыток стала ложная теория, согласно которой море в районе полюса должно быть свободно ото льда. Поэтому в качестве средства достижения полюса виделось парусное или паровое судно. Однако после серии неудач стало ясно, что следует искать другой способ достижения заветной точки, а вместо борьбы с силами природы нужно увидеть в них союзника. Нансен пытался использовать движение льдов через центральный Арктический бассейн, чтобы на вмёрзшем в лёд «Фраме» достичь полюса; Андрэ надеялся дождаться подходящего воздушного течения, которое принесло бы его аэростат в нужную точку. Однако, ни Нансену, ни Андрэ не удалось полностью осуществить свои планы.

Другие путешественники стремились достичь полюса по льду, используя в качестве базы арктические острова. Постепенно достижение полюса становится соревнованием путешественников и отчасти состязанием наций. Умение переносить лишения больше не являлось главной доблестью полярника – теперь акцент делался скорее на предусмотрительность и хорошую подготовку.

Достижение полюсов – абстрактных точек на земной поверхности, ставшее в конце XIX века главной целью полярных исследователей, изначально было химерой и влекло в первую очередь людей с гипертрофированными амбициями, порой с маньякальными чертами характера (Андрэ, Амундсен, Пири, Седов – список можно продолжить). Условия игры были жестокими, и судьбы выживших в этой гонке зачастую не менее трагичны, чем погибших. Граница между триумфом и провалом была зыбкой. Достигший заветной цели вторым автоматически становился в глазах окружающих жалким неудачником. Поэтому борьба за приоритеты, начавшаяся в высоких широтах, затем продолжалась на страницах газет и научных журналов, в аудиториях и кабинетах.

«Гонка к полюсу» приводила к печальным результатам: достижение цели, к которой стремились поколения исследователей, обернулось безобразным скандалом между Куком и Пири, затем – между Амундсеном и Нобиле, а достижение Южного полюса омрачилось гибелью Роберта Скотта и его спутников (рис. 4).

Рис. 4. Три главных героя «гонки к полюсам» – Амундсен, Шеклтон и Пири, 1913 год. Фотография, увы, показывает не всё – мёртвый Скотт в это время лежал вместе со спутниками в занесённой снегом палатке во льдах Антарктиды, а Кук уже был изгоем, хотя имел не меньшее право называться покорителем полюса, чем Пири