Конфуз

Татьяна возвращалась домой, немного сгорбившись и схватившись за живот. Весь вечер просидела у Алевтины, соседки, чесали шерсть для пряжи и попутно перекусывали пирогами с творогом. Когда Татьяна скрючилась от приступа боли, соседка всполошилась.

– Неужто творог испортился? Вчера же только делала, не должен был прокиснуть так быстро… Зря не вытащила на улицу, дома оставила, отравила тебя!

– Не голоси, не в твороге дело. Давно уже маюсь с животом. Только когда лягу, отпускает.

Татьяна, преодолевая боль, натягивала валенки и куталась в шаль.

– А что к доктору не сходишь? Может, пропишет тебе снадобье.

– Да куда уж мне по докторам таскаться! Времени нет, внук скоро приедет на каникулы. В нашем возрасте, если что-то болит, уже радость, значит, жива-живёхонька.

– Какой такой возраст? Полтинник недавно справила! Еще скакать да скакать!

– Три года назад. Ладно, пошла я, дед там у меня не кормленный, еще, небось, и дровишек не подкинет, колотун в доме устроит.

Осторожно шагала, слушала хруст снега под валенками и боялась сделать резкое движение. Уже с конца осени тревожит боль, не постоянная, но часто напоминающая о себе: иногда резкая, пульсирующая, а иногда ноющая, на весь день. Пила травки, те, что знала, пересмотрела свой стол, старалась поменьше есть, да и аппетиту сильно не было. Сегодня особенно скрутило, Еле дошла до дому, брякнулась на крыльцо, прилегла, задев пустое ведро ногой. На грохот выскочил муж, Колька.

– Тань, ты чего тут развалилась? Пьяная, что ли?

– Дурак. Живот скрутило так, что сил нету.

– Так иди в нужник, чего тут маяться?

– Если бы только нужник мне дело поправил, Коленька! Кажись, помираю я. Уже с ноября жизнь мою по капельке забирает хворь непонятная. То сбоку больно, то силушки мои враз все пропадают.

– У тебя, наверное, пиндесит. У Василия было такое – как скрутило, чуть кони не двинул! Ладно хоть, до района быстро довезли, вырезали ему червя какого-то, не знаю точно. Утром к нашему фельдшеру сходим, я телегу запрягу с утра, вожжи только проверю.

– Шут с тобой, давай. До приезда внука хочется молодцом ходить.

Местный доктор встретил пожилую пару без особой радости, приехала дочь с молодым зятем, и нужно было идти скорее домой встречать дорогих гостей.

– Знобит? Кровью не ходите? Нет? Вот и славненько! Никитишна, ты уж не девочка, чего капризничаешь? В наши годыу всех чего-то болит. Ромашку завари да тяжести брось таскать, всё пройдет.

Когда ехали домой, Татьяна ворчала на мужа.

– Оконфузил меня! Теперь будут по деревне болтать, мол, под старость лет решила от работы отлынивать, болячки себе придумывать. Тьфуты! Зачем послушала тебя, старого выдумщика. Чай не городские – чуть чихнуть, сразу бежать к доктору.

Дома, выпив чаю, немного полежав, почувствовала себя лучше. Встала, стряхнула половики, намыла пол с железной щеткой, приготовила ужин и вышла в сарай собирать яйца. Уже с два десятка накопилось, для Мишутки, внучка, будет жарить блинчики да пироги печь с яблоками сушеными. Сама-то уже не ест сладости да мучное, хотя очень хочется, лишние килограммы появились. Они не заботят её, да и не была никогда стройной, как осинка. Но слышала, что у грузных людей страдает сердце, вот и забеспокоилась, когда платья стали тесноваты.

Старики ждали внука, как соловей лета. Маленький хохотун, озорник и непоседа радовал их душу, напоминал молодость и делал их дни наполненными радостью и счастьем. Особенно зимойтак тоскливо по вечерам, так тихо, аж ушам больно. На улице темно, хоть глаз выколи. Даже кот не слезает с печи.

Время беспощадно наступало на пятки, углубляло их морщинки, добавляло седых волос, сковывало движения. Как бы не хорохорились Татьяна и Николай, вынуждены были признать: старость ужене то что не за горами, она уже пришла. С каждым днем всё труднее вставать по утрам, раскачиваться, входить в колею, ночью же, наоборот, никак не уснуть. Мысли приходят разные, и грустные, и веселые, не дают успокоиться. А бывает и ноги ноют, что приходится вставать, мазать сиреневой настойкой.

– Таня, а помнишь, ты пряталась от меня в бане, когда гулять тебя звал? Ждала другого жениха, богатого, с двумя лошадьми, дом большой у него был, пятистенка.

Татьяна смеялась, задумчиво смотрела в окно, вспоминая себя девушкой.

– Ууу, ты какой злопамятный! Но своего добился-таки, караулил меня под кустами, уговорил, негодник! Помню, Коленька, помню, как вчера это было. Вот кажется, еще в прошлом году платье свадебное свое подшивала – глазами хлоп, а уже внук в школу пошел.

Николай заулыбался, с гордостью поднял голову: «Да уж, я такой – своего не упущу

– А Мишутка-то наш уже через неделю приедет, будем резвиться с ним, по дому бегать. Я ему горку залью. Жаль, дочка наша не останется, всё дела у неё, работа.

– Куда деваться, жизнь сейчас такая у молодых – не будешь крутиться, не проживешь. Не на твою же получку им зариться. Еще пару лет тебе поработать, и на пенсию уйдешь. Хватит уже жилы рвать. Пора о покое подумать. Будет нам с тобой.

Татьяна несколько дней радовалась, боль не беспокоила её – правду сказал доктор, нечего из мухи слона делать, поболит да перестанет. Правда, всё же просила мужа натаскать воду в баню и дом и занести пару охапок дров, чтобы, пока он был на работе, не напрягаться и не вызвать новый приступ боли. Завтра ждали дочку с внуком, хотелось встретить их как подобает, а не с кислой мордой, словно щавеля наелась.

Тесто получилось на славу – пышное, нежное, и на ватрушки хватит, и на хлеб, чтобы Мила, дочка, краюху как в детстве погрызла, себя почувствовала дома маленькой, хотя бы на один день. Накрутила фарш, достала из погреба огурчиков да варенье двух видов с малиной, клубникой, специально берегла, от мужа прятала – любительзараз баночку умять.

– Вроде всё готово, пойду полы в бане намою и веники занесу новые, березовые. Ох, напарим сегодня Мишутку! Барсик! Ну-ка слезь со стула! Ишь ты, паразит! Фарш удумал стащить! Не по твою душу крутила!

В бане было уже жарко, дед не пожалел дров. Татьяна усмехнулась.

– Смотри-ка, как себе топим – два полена кинет, и мерзни потом, пока моешься, а как дочери Милке да внуку, так можно по-человечески затопить, на славу! Надо будет Алевтину позвать, чего такой хорошей бане пропадать.

В парилке её немного разморило, живот предательски начал давать о себе знать. Голова пошла кругом, и она вышла на улицу подышать морозным воздухом.

– Вот зараза, не вовремя как. Опять приступ.

Коленки дрожали, и зашумело в ушах. Сосед, увидев Татьяну у бани в одном халате, решил подшутить.

– Никитишна, чего баню подпираешь? Не свалиться чай! Или ты меня завлекаешь так?

Женщина хотела было съязвить, но резкая боль пронзила её, она стала хватать воздух ртом и сползать по стенке. Скорая помощь увезла Татьяну в районный поселок.

***

Николай с дочерью и внуком приехали в больницу через несколько часов, кое-как найдя попутный транспорт. Стоя в приемной, толком даже не обняв дочь и внука, онрастерянно ждал вестей. Вышел врач и свалил на него кучу информации, которой он не мог воспринять, и слышал только отдельные слова.

Ребенок. Мальчик. Ранний срок.

Из всего потока он уловил только важное для себя: Татьяна жива и чувствует себя хорошо.

– Слава богу! Думал всё, кирдык Никитишне. Хотела меня одного оставить!

Дочь Мила ошарашенно смотрела на отца, растерялась. Какое-то время не могла найти слов. Взглянув на врача, поняла, что он не шутит, присела рядом с отцом.

– Поздравляю, молодой папаша! Вот вы с мамой шпионы! До последнего молчали. Не ожидала я, конечно, от вас.

Вот тут до Николая дошло, что произошло.

– Как так? А? Милка? Мы же не знали! Вот так конфуз! Вот так оказия!

Миша до этого сидел уставший от дороги, тихо и спокойно, вдруг оживился и стал выяснять, что за родственник у него вдруг появился.

– Дедушка, а это мой дядя родился? Мам, а так бывает? Такой маленький? Я не понимаю!

– Чего только не бывает, Мишань! Твой дедушка пока сам ничего не понимает.

***

Миле пришлось взять отпуск. Татьяну с сыном перевели в детское отделение, понаблюдать за здоровьем необычных пациентов. Николай пару дней молчал, сидел дома, стыдился выходить на улицу, слышать шуточки в свой адрес, а одним утром распахнул двери своего дома, вышел из двора, накинув фуфайку, гордо подняв голову. Первому же встречному соседу пожал руку и на ухмылкуулыбнулся в ответ, искренне и по-доброму.

– Да, вот так вот, Василий. А то вы всё любите говорить: старый дед, старый дед! А я вон какой старый!

– Молодец, Колька, всем нос утер, что ни говори! Как назвали-то сына?

– Богдан! Богом данный.

Доча

Наталья осталась одна с двумя дочерьми. Муж сбежал, когда младшей Катюшке было всего два годика. Собирая свои вещи, с обиженным лицом старался во всем обвинить плачущую жену.

– Сил моих нет! Как ни приду – крик стоит такой, хоть святых выноси! Чего орет эта девчонка днями и ночами? Никакого покою нет. Уезжаю на север, денег вышлю, как устроюсь.

Все прекрасно знали, что это Жанка, бухгалтерша колхозная, мужика взбаламутила – мозги запудрила, ходила перед ним в платье, похожем на комбинацию, задом крутила, за собой позвала на заработки, тот и рванул. Он бы и к черту на кулички побежал за ней, так его окрутила.

Наталья умом-то понимала, что Катюша не при чем, да и как обвинить ребенка несмышленого, что муж к другой ушел? Но сердце как с цепи сорвалось – всю злость, всю обидуна дочку младшую обрушила. Девочка вечно ходила в мокрых штанах, за котом корм подбирала, калоши лизала – никому дела до неё не было. Мать смотрела на грязную, худую и вечно сопливую дочь, тихо ненавидела за загубленную молодость, с отвращением вытирала ей нос старым носовым платком.

Одна отрада была у Натальи – старшенькая, Олеся. Девочка родилась в самое счастливое время для женщины – муж не отходил ни на шаг, берег, любил. Имя отец давал дочери в честь своей любви к Наташеньке – познакомились они в лесу, когда по грибы ходили вместе с родителями.

– Лес, лесок, Олесенька, пусть она будет напоминать нам о нашей первой встрече!

Девочка с самого рождения начала улыбаться, хорошо кушать и долго спать по ночам. Молодые родители высыпались, всё успевали и совсем не ожидали, что родившаяся через год Катюша устроит им такой разнос. От маминого молока отказалась сразу, ни одну ночь не спала и кричала так, что соседи иногда заходили посмотреть, что делают с ребенком. Мужа Натальи хватило на полтора года.

Жанка из бухгалтерии, одинокая женщина, сразу заприметила мужика, что спит в одном ботинке и мрачнеет день ото дня. Всего за пару месяцев охмурила его и увезла за собой на север.

Катюша любила сестру, ходила за ней хвостиком, пропускала мимо ушей колкости и раздражение. Мать иной раз одергивала младшую дочь, ругала.

– Чего ты таскаешься за ней? Дай ей погулять спокойно! Бестолочь. Олесь, не нужно ей потакать, не бери с собой, всех подружек распугаешь.

И тут происходило странное – Олеся, только что тайком пнув Катю и нагрубив ей некрасивыми словами, перед мамой вдруг становилась соловьем.

– Мамуленька, ну что же я сестренку свою любимую буду обижать? Не переживай, я её не оставлю.

– Дал бог мне награду за страдания, девочка моя ненаглядная! Что стоишь, Катька, иди сестру обними, горе луковое.

Соседи при виде Олеси расплывались в улыбке, останавливались, чтобы поздороваться, а местные бабульки только не молились на неё. Катя, открыв рот, смотрела на представление, когда сестер угощали засохшим печеньем, купленным еще при царе. Олеся благодарила их, чуть не целовала, со слезами на глазах утверждала, что это самое её любимое лакомство и она уже год мечтает его поесть, потом со вкусом откусывает и жуёт, словно райское наслаждение. Когда «угощатели» исчезают из виду, плюет на пол и выкидывает на помойку. Катя с хмурым видом брала заплесневелое печенье, складывала в карман, а дома отдавала курам.

– А зачем ты так изворачиваешься, Олесь? Зачем хвалишь? Надо правду говорить.

– Да кому твоя правда нужна? Вот сейчас ушли они и меня обсуждают, какая милая девочка. А ты для них как угрюмая и недовольная.

– И? Мне-то что от их похвалы – ни жарко ни холодно.

– Дура ты. Ничего не понимаешь. Вот ты мамке перечишь вечно, она злится и всё самое лучшее мне дает: наряды, вкусное тайком подсовывает. А всё почему? Я ей говорю только то, что нравится, не спорю никогда, вот и результат.

– Она меня не любит просто. Считает, что я папку спугнула криком своим да видом болезненным.

– Ага. А то, что папуленька – кобель, это тоже ты виновата? Эх ты, дурища.

В год, когда девочкам исполнилось пятнадцать и шестнадцать лет, от отца первый раз пришли деньги. Сумма была немалая, и Наталья решила купить домик в районном поселке – там и техникум имеется, и работа есть. Можно будет устроиться хотя бы продавщицей, а не уборщицей в школе за мизерную плату. Девочки после школы поступят учиться либо на швею, либо на пекаря и будут приносить домой копеечку.

Катя, в ответ на мамины мечты, ответила, что хочет стать медсестрой и жить в городе, в общежитии. Мать, услышав такое от дочери, вспылила.

– Кому ты там сдалась, с умишком своим да видом неказистым? Это, как говорится, свиным рылом в калашный ряд. Ох, так и знала, что не выйдет из тебя нормального человека.

Олеся подскочила к матери, обняла её и ласково залепетала:

– Мамочка, не переживай, я же с тобой останусь! Отучусь на швею, как ты хочешь, и устроюсь на фабрику. Замуж тут выйду, рядом с тобой жить будем. Пусть куда хочет едет Катька, нам и вдвоем хорошо!

Наталья заплакала: