Точка

 
Любовь —
больная, дикая, сумасшедшая;
я стоял и смотрел, как ты скрылась за краем ночи.
Удавкой на шее, сплетённой из городского кишечника,
затянулся кошмар. Мокрый порох минут испорченных
по дороге сыпался из самим же надломанной тубы;
волшебство и сказка обернулись арт-хаусным хоррором.
Я тебя искал сквозь огонь и медные трубы
по дорогам, дворам, оборачиваясь во все стороны.
Для меня ты стала казаться безумно опасной,
расписавшей игру по своим непонятным правилам;
Красной Шапочкой в своей безрукавке красной,
которую вычитал Волк из книги поваренной.
А я в те минуты действительно был волком —
из «Ну, погоди!», нарисованным и в тельняшке,
с сигаретой в зубах. Я нарочно выглядел олухом,
сумасшедшим, юродивым, на рубль себя разменявшим.
Ты смеялась, курила, молчала; мы шли по дороге,
ускользающей в ночь сквозь дождливую лета агонию.
Настоящая, яркая, дерзкая, грустная, строгая —
мои речи на спину твою пришивались погонами.
Я оставил тебя на аллее. Смотрел тебе в спину,
наблюдая, как ты уплываешь в глубины окраин.
Раздражение, злоба внутри закололи противно;
невозможно, что ты была здесь, что была ты реальна.
Я понёсся вперёд – оглушённый, в бреду и горячке;
я тебя потерял. Сам, без паспорта и телефона,
на кусочки разбит, до молекул последних растрачен;
я себя ощутил в тот момент прогоревшим плафоном
на конечной в метро. Ноги тело отправили к дому;
труп надежды вздыхал, зацепляясь за тёмные лавки,
за качели, дворы. Мир, казалось, навеки поломан,
ну а я – пациент психбольницы без прав и без справки.
Дальше всё как в кино: оборот, силуэт в капюшоне
и навстречу кошачьи шаги виноватой походкой;
с хладнокровным лицом, изнутри до костей обожжённый,
я тебя целовал, как паломник святую икону.
Я хотел твоей смерти. Хотел задушить тебя сразу.
Но лишь пьяной пощёчиной выкрикнул: «Ну ты и дура!»
До сих пор ощущаю себя червяком безобразным,
и твоё «ненавижу» мне в грудь прогрызается буром.
Мы расстались спиною к спине. Я проматывал сцены
из трагедии нашей весь путь по дороге к подъезду.
То, что было так свято, волшебно, легко и бесценно —
расплескалось до дна. Утекло в невозвратную бездну.
Не осталось ни слёз, ни надежд, ни себе оправданий.
Всё случилось как есть. Мы летели – с деревьев листочки —
и мирами столкнулись, друг друга изрядно поранив.
Между нами раскинулась кратером жирная
точка.
 

_________

31.08.12

Я

 
Я —
слов нескладных угловатый Стравинский.
Я —
слогов слоёных кошмарный Шнитке.
Я
от чисел открещиваюсь по-свински.
Я
реальность распутываю нитка за ниткой.
Я
пропитан всеми ядами города.
Я
последний в мировом алфавите.
Я
длинен, но чудовищно короток.
Я
в жизнь влюблён, но смерти любитель.
Я
небрежен, но донельзя аккуратен.
Я
с феноменальной памятью, но с дырой в голове.
Я —
бережливый жизни прожигатель.
Я —
разборчивый гурман-калоед.
Я,
уходя, прихожу навечно.
Я,
возвращаясь, ухожу на сто лет.
Я
языком неизлечимо излечен.
Я —
русский поэт.
 

_________

05.09.12

«Дождь – прозрачная борода города …»

 
Дождь – прозрачная борода города —
ночь щекочет, хлыстом прищёлкивая.
По дорогам прыгают пружинными чёлками
фонари – ордена генерала гордого.
Память с песнями сплетается косами.
Секунды-кадры рвутся сорочками.
Жизнь – смертная казнь в рассрочку
с возможностью выбора срока и способа.
 

_________

07.09.12

«Россия – мама-алкоголичка…»

 
Россия – мама-алкоголичка.
Любовь и бессилие, злоба и преданность.
Шесть утра. Я несусь до Твери в электричке,
заполняю усидчиво времени ведомость.
Изнутри распирают различные чувства:
ожидание, горечь, тоска, беспредельность;
но в душе утомительно тесно и пусто.
Я живу. И куда же отсюда я денусь?
Для меня не прошли девяностые даром,
нулевые наивно текли за ушами.
Я себя ощущаю чудовищно старым —
с псориазом, склерозом и телом лишайным.
То, что видели в детстве глаза так наивно,
оказалось смешным и немыслимым фарсом.
Девяностые – просто сюжет «Ширли-мырли»;
нулевые – вода на поверхности Марса.
Где бы ни был – в Лыткарино, Сходне, Мытищах —
по башке ударяют прошедшие годы;
не становится легче, спокойнее, тише —
пожинаю пожизненно прошлого всходы.
Настоящая жизнь, словно синяя птица,
исчезает в домах, на деревьях, на рельсах.
От судьбы не уйти – ни сбежать, ни укрыться.
В голове кавардак и банальные пьесы;
извиваются старые мысли и взгляды.
Сожаление льётся на шпалы мазутом.
Словно ствол в ожидании пули, заряда,
я живу, в новый снег наступая разутым.
 

_________

12.09.12

«Белеет к смерти чёрная зависть…»

 
Белеет к смерти чёрная зависть
на каждой хорошей встрече и вписке.
Мозгофон настроен и включён на запись.
Есть ещё место на мягком диске.
Горечь потерь вытесняется куражами,
на подошвах кед протирается дырами.
Рано утром мы уже пили и ржали,
а в полдень любовались дворовыми видами,
обжигая руки чизбургерами в целлофане,
заливая в глотки ледяное пиво.
Вечер: вермут и Чистяков на экране —
концерт группы «Ноль» без перерыва.
Много было сказано и подарено,
много – выпито и услышано.
Так проводил я время в Лыткарино:
с другом, на улице и под крышей.
Два дня пролетели так ярко и быстро —
двумя часами они показались.
Есть ещё место на мягком диске.
Мозгофон настроен. Включён на запись.
 

_________

14.09.12

«Москва уже вся разворочена, вся перекопана…»

 
Москва уже вся разворочена, вся перекопана;
меня по пятам преследует вечная стройка.
Сентябрь вытащил тельце и лапки из кокона,
ползёт по земле и царапает страшные строки.
Сон и реальность играют друг с другом в шарады,
меня пригласив посидеть на судейской трибуне;
пьяная память проводит шальные парады,
листьями в лужи ложатся тревожные будни.
Днями мобильник молчит, словно сломанный робот;
варятся яды в желудке чудовищным супом.
С грохотом, лязгом, с гангренными язвами город
жвачкой положит мой труп на дырявые зубы.
 

_________

15.09.12

***

«И снизу лёд, и сверху – маюсь между…»

Владимир Высоцкий

 
Лёд застывает заслонами сверху и снизу,
заставляя прокладывать путь истеричными тропами.
Мы рождены удивительными микроскопами,
но барахтаемся в грязи, царапая драгоценные линзы.
Сердце стучит на убой, спотыкаясь спонтанно;
тело теряет свой вес, утекая из кожи.
Пьяный ямщик упускает упругие вожжи;
жизнь вопреки – удивительно страшно и странно.
Старые чувства зовут к незнакомым квартирам,
жизнь заставляя считать комедийным романом;
жалость к бомжам, алкоголикам и наркоманам
мысли о скорой кончине рисует красиво.
Ночь прорастает бамбуком сквозь мышцы и рёбра,
сон превращая в подобие пытки и казни;
вместе с усталым сознанием люстра погаснет,
стенам в последний момент улыбнувшись недобро.
 

_________

17.09.12

«А жалость действительно лучше какой-то там зависти…»

 
А жалость действительно лучше какой-то там зависти;
как случайная встряска, что лучше избитых сюжетов.
Коротаю деньки в атмосфере шальной привокзальности,
выступая наглядной инструкцией «Вредных советов».
Расступается город в глазах каменелой саванной,
подкупая своей красотой и гротескным уродством.
Опостылый покой собирается пылью за ванной.
За внимание к чувствам устал я усердно бороться.
Я уже не плыву по ухабам пластмассовой пробкой —
жизнь течёт сквозь меня. И ничто не проносится мимо.
Не вернусь к нелюбви. Не вернусь к притязаниям робким
и заезженной роли Пьеро – пустотелого мима.
 

_________

17.09.12

«Во сне я поднимаюсь на лифте на миллиардный этаж…»

 
Во сне я поднимаюсь на лифте на миллиардный этаж,
а после спускаюсь на гигантском колесе обозрения.
Во сне я – организатор самых гениальных афер и краж.
Во сне все всегда отвечают на все мои бредни.
Бессонные ночи выбивают из тела жир,
из сердца – любовь, из мозга – мыслишки чернушные.
Только тогда понимаю, что всё ещё жив:
падаю в сон, понимая, что завтра проснусь ещё.
Под утро приходят самые яркие сны —
если, конечно, спать лечь под самое утро.
Во сне мы вообще никому ничего не должны —
собственно, как и в реальности, если подумать.
 

_________

18.09.12

Верю

 
«Петя, живи! Обязательно будешь ты счастлив!» —
говорит мне бомжиха с красивыми голубыми глазами.
Продавец шинкует шаурмы составные части —
так усердно и тщательно, как будто сдаёт экзамен.
День был уже изначально, в принципе, просран:
утро в чужой квартире с бутылкой джина,
взятой мной со стола втихаря и без спросу;
я слушал песни с ноутбука, напиваясь неудержимо,
со стаканом сидя на стуле и глядя в окошко,
смакуя жгучую горечь и мрачные виды.
Жизнь показалась мне просто журнальчиком пошлым.
Я отрубился, прикончив чуть меньше поллитра.
Проснулся к шести. Фонари уже час как горели.
Подругу обняв, я оставил её у подъезда.
Ногами измерив асфальта глубины и мели,
я сел на метро и понёсся по станциям резво.
Забрав мухоморы, забытые ночью у друга,
с другим своим другом поехал домой на машине.
Я был на сиденье соседнем шутливо обруган
уже по совсем очевидной и внятной причине.
В ответ я смеялся, горланил стихи и тирады,
себя ощущая Есениным или Высоцким —
не помню уже. Словно губка, пропитанный ядом,
живот заурчал, приближаясь к ночному киоску.
И вот мы стоим в ожидании сказочной пищи,
напиток богов попивая из потных бутылок.
Ко мне подошли две нетрезвые женщины-нищие,
уставились сразу так жалобно прямо в затылок.
Дальше вы знаете. Лень углубляться в детали:
странный, но очень живой разговор пустяковый.
Пьяницы просто подачку вкрадчиво ждали,
злую привычку меняя на доброе слово.
«Будет любовь. Обязательно будешь счастливым.
Я обещаю. Ты, главное, духом не падай» —
женщина, жизнью побитая, мне говорила
с мёртвым и грязным лицом, но живым чистым взглядом.
Я на ладонь заскорузлую высыпал мелочь,
пива купил, протянул ей бутылку с улыбкой.
Жизнь как слова: на дороге написана мелом;
кажется часто нелепой, вонючей и липкой.
Пусть же плюются проклятия, льётся лукавство,
множатся раны и страхи, рубцы и потери.
С волей Христа, с героическим пафосом Кастро
я в те слова, как в молитву, безудержно верю.
 

_________

18.09.12

ВЫЖИТЬ

Мобиблия

 
С мобильником стало удобней сочинять стихи,
на ходу составляя строчки прямо в заметках.
А раньше люди писали всё от руки
и говорили по телефону, подключенному к розетке.
С интернетом можно со стула увидеть весь мир,
прочитать тонны книг в крошечном блокнотном файле;
дома, у экрана сидя, протирая штаны до дыр;
ну или в дороге – с ноутбуком, в кафе или на вокзале.
Девайсы, мобильная связь, глобальная сеть
без спроса вошли почти в каждую жизнь на планете.
Теперь можно круглосуточно в онлайне висеть,
не отключаясь даже во сне, в пути, в туалете.
Не успел ты о чём-то подумать, куда-то пойти —
всему миру трубишь о себе как о медиа-таре.