Глава 2

Просыпаюсь поздно, солнце уже слепит вовсю. Время, наверно, к обеду. Пью дождевую воду из утки, обрабатываю ногу. Рана немного успокоилась за ночь. Желудок скулит.

Итак, что мы имеем. Да в общем-то, только один вариант и имеем. Нужно найти другой вход в катакомбы. Пытаться вычислить – бесполезно, это же не городские улицы и проспекты. Ходы рыли чокнутые фанатики, у которых напрочь отсутствовала логика. Так что вход может быть через сто метров, а может – за несколько километров.

Правда, есть у меня одна идея. Ещё до того, как я обожгла ногу, старшие брали нас с Ланой на вылазку. И там было здание суда – оно наполовину погасло, а наполовину горело. Это очень страшно. Не знаю даже, как объяснить. Как будто стоишь перед открытой клеткой с диким животным. Но главное не это. Главное – там рядом был вход в катакомбы. И я точно помню, как кто-то сказал – этот ход примыкает к самому большому тоннелю. А по самому большому тоннелю можно пройти к нашему убежищу. Короче, то здание, я примерно помню, в какой оно стороне, – рядом с телевышкой. Это мой единственный шанс.

Я на всякий случай ещё раз пробую спуститься через свой вход, как будто за ночь могло произойти чудо. На обратном пути наступаю на что-то шуршащее. Упаковка от моего протеинового батончика. Что подтверждает – крыса была здесь. Что ты задумала, хитрая крыска?

Сворачиваю на ближайшую улицу, кажется, я здесь была когда-то. Ну да, точно. Здесь был зоомагазин. Объёмная вывеска с золотой рыбкой. Вывеска на удивление почти не пострадала. Вокруг всё чёрное, обгорелое, а она такая же жёлтая. Её огонь как будто и не тронул. Дядя Дор бы сказал – «Пожирающий так захотел».

– Вот почему, – говорит он, – некоторые здания он сжигает до основания, а некоторые – едва облизнёт? Или во всей квартире всё изнутри сожжёт, а в одной комнате оставит?

Я и сама это заметила на вылазках. Но мне кажется, это случайности. Ну или там материалы более горючие где-то. А то, что дядя Дор чувствует, где появится огонь… Бывают же люди не от мира сего. Я сначала думала, что дядя Дор после той ночи поехал крышей, но мама сказала, что он давно такой. Что он раньше на заводе работал, а потом поссорился с дочерью. И дочь уехала, и даже не оставила адреса. А у дяди Дора больше никого нет. Вот он и свихнулся слегка от одиночества, ушёл с завода, стал делать кукол на заказ. Куклы странные: с тонкими ногами и руками, длинными тёмными волосами и ресницами. Я это знаю, потому что он у мамы в больнице лежал и подарил ей одну. Она стояла у нас на столике в прихожей. А кукол всех зовут Изольдами, как его дочь. Так что дядя Дор всякого наговорить может.

Решаю заглянуть в зоомагазин – вдруг там хотя бы кошачий корм остался. Я пробовала один раз, есть можно. Но внутри хаос и всё сгоревшее. Клетки, где сидели животные, открыты, и от этого я чувствую облегчение.

Солнце жарит, воздух после дождя влажный и неприятно тёплый. Дальше направо, на перекрёстке. Здесь асфальт весь как будто в мелких волнах. Тоже горел. На обочине то, что осталось от автобуса. Расплавленные шины стекли на асфальт, как лужицы мороженого.

По-хорошему бы ускориться, но уже хочется есть, да и найду ли я ход сегодня? Смотрю по сторонам – где бы добыть еды? Примерно через километр мне везёт. Я замечаю продуктовый магазинчик на углу дома. Внутри, конечно, всё перевёрнуто. Витрины разбиты, всё в саже. Но сам магазин горел мало. Ищу на полках, шарю по полу – ничего. Дверь в подсобку кто-то запер, по ней прошёлся Пожирающий («облизнул», как сказал бы дядя Дор). Она чёрная, с пузырями пластика. Толкаю плечом – дверь хрустит, но остаётся на месте. Не уверена, что мне хватит сил. Зато рядом стоит холодильник. Он высокий, и если его правильно толкнуть… Я подсовываю под его днище какую-то длинную железяку. Получается рычаг. Так, ещё немного. Тяжёлый, зараза! Удаётся приподнять его…

Холодильник медленно наклоняется, зависает на секунду, а потом с грохотом падает на дверь. Дверь сбивает с верхних петель, но она остаётся висеть, на ней под наклоном – холодильник. Я с трудом пролезаю в образовавшуюся щель.

В подсобке тоже бардак, но здесь чище. Здесь не горело, но еды нет. Видимо, собрали сами хозяева. Я начинаю шарить в брошенных коробках, ящиках. Засовываю руку под стеллаж и нащупываю что-то металлическое. Банка консервов! Отряхиваю этикетку. Рис с цыплёнком! Вот это удача! Я открываю банку ножом (мамин подарок на прошлый день рождения, тоже был в моём рюкзаке) и за пару минут проглатываю содержимое. По-хорошему бы погреть, конечно. Цыплёнок оказывается вкусным, очень вкусным. Я на всякий случай ещё раз осматриваю подсобку. В одном углу нахожу две твёрдые, как деревяшки, вафли. Лучше, чем ничего.

Выглядываю в проём окна – может, проще вылезти здесь? Не получится, высоковато. А это что? На другой стороне улицы какое-то движение. Я прижимаюсь к стене, вглядываюсь. Худая фигура в тёмной бандане. Прячется за углом, высматривает. Интересно… Значит, крыса шла за мной всё это время. Что ей надо? Придётся выяснить. Я прикидываю – пробраться к ней сейчас незаметно вряд ли получится. Увидит – убежит, и с моей ногой я её вряд ли догоню. Значит, надо заманить её, но только куда? Соображу по ходу. Сейчас надо вернуться на видное место, чтобы крыса ничего не заподозрила.

Я продолжаю двигаться по улице, но теперь все мои мысли только о Белой. Надо признать – она хороша. Лишь изредка я замечаю её тень, когда вроде как сажусь поправить кроссовку или окидываю взглядом округу. Но даже когда я её не вижу, я чувствую – она рядом, она идёт следом.

Через полчаса я наталкиваюсь на препятствие. Посреди асфальта – дыра в несколько метров. Как огромный чёрный рот. Если прикинуть, то это примерно… Это похоже на центральный тоннель катакомб!

Я вглядываюсь в место обвала. Там, внизу, скопилась дождевая вода. Значит, упало вечером или ночью. Может, даже до того, как крыса перегородила мой вход металлическим баком. От этой мысли мне становится немного легче. Может, я бы и не смогла пройти обычным путём. Я осторожно сажусь на корточки у края (нога тут же напоминает о себе тупой болью). С обеих сторон свисают лохмотья асфальта, рыбьей головой торчит из провала металлическая морда легковушки. Вряд ли получится спуститься здесь. Не факт, что смогу откопать проход в тоннель. Я решаю не рисковать. Тем более что идти осталось недолго.

Телевизионная вышка уже близко. А вместе с ней и Пожирающий. Отсюда видно, что город окружён стеной – здания в красном огне, а вверх поднимается чёрный дым. Он не такой густой, как от обычного огня. Пожирающий уничтожает медленно. Как будто обволакивает огненной плёнкой и выпивает всю жизнь.

Я оглядываю провал в асфальте, а сама краем глаза наблюдаю за Белой. Ну, где же ты? Ага. Наконец. Еле уловимое движение. Крыска спряталась среди гаражей. Если спугнуть её, заставить войти внутрь… Я поднимаю с земли два куска бетона. Небольшие, как раз ложатся в ладонь. Потом делаю несколько шагов в сторону гаражей, и Белая тут же ныряет внутрь. Хорошо, очень хорошо. Послушная крыска.

Я делаю вид, что пытаюсь рассмотреть дорогу впереди, и незаметно достаю из рюкзака рогатку. Охотничья. Нашла на одной из вылазок, дядя Дор помог починить. Рогатка не выглядит опасно, но дядя Дор сказал, что может даже оленя свалить. Мы с Ланой тренировались стрелять по пустым консервным банкам. Если бы крыса видела, какие вмятины оставляют камни, она бы забрала её вместе с протеиновым батончиком.

Подхожу к тротуару – крысе меня отсюда не видно, она забилась внутрь, – а потом тихо, в два прыжка (потерпи, нога!) оказываюсь у входа. Ещё прыжок.

Крыса не ожидала. Крыса ошиблась. Крыса в ловушке.

– Привет, крыса, – говорю я.

Я натягиваю тяжи и целюсь ей в голову. Один выстрел – и всё. Она такая замученная, что камень почти наверняка прибьёт её. Смогу ли я убить человека? Смотрю на крысу. Я её ненавижу. Я её презираю. Я натягиваю тяжи до максимума.

– Нет, пожалуйста! – Крыса смотрит на меня испуганными голубыми глазами. – Нола, нет!

Она застаёт меня врасплох, я ослабляю натяжение. Белая быстрым движением смотрит на дверь, и я тут же возвращаю рогатку в прежнее положение.

– Нола, пожалуйста.

Нет уж, ты меня не проведёшь.

– Откуда ты знаешь моё имя?

– Я должна тебе рассказать…

Я повторяю, снова целясь ей в голову:

– Откуда. Ты. Знаешь. Моё. Имя.

Она сглатывает.

– Ты разговариваешь во сне.

Я пристально смотрю на неё. Не похоже, что врёт. Я и вправду разговариваю во сне, мне уже сто раз говорили. Это значит, она была ночью в больнице. Это значит, она могла в любой момент…

– Нола…

– Не смей произносить моё имя своим мерзким ртом. – Я чувствую, как ненависть накатывает новой волной. – Зачем ты скинула бак?

– Мне нужна была твоя помощь, – тихо отвечает Белая.

Что она только что сказала?!

– Я знала, что проход осыплется, – добавляет она и тут же начинает говорить быстро-быстро, скороговоркой: – Мне нужна еда, немного еды. И пройти на ту сторону реки. Я спасла тебя. Тебя бы завалило. Пожалуйста. Помоги, и я исчезну. Я же спасла тебя. Пожалуйста.

Это уже какой-то бред, я перестаю что-либо понимать. Смотрю на Белую. На рогатку. Рогатка возвращает меня в реальность. Нельзя дать крысе запудрить мне мозг.

– Ты не могла знать, что тоннель обвалится.

– Я в городе уже три недели. Я видела снаружи, что он проседает.

– Ты не могла знать, когда именно он провалится.

– Я видела снаружи, – гнёт своё Белая. – Я пошла, чтобы тебя предупредить.

Я вдруг понимаю – она просто чокнутая. Эти блестящие глаза, чёрные круги под глазами. Только чокнутая могла продержаться в мёртвом городе три недели. Она как будто догадывается, о чём я думаю, и говорит:

– Мы с папой искали проход через город. Мы разделились, и две недели назад он не вернулся.

Значит, ещё есть взрослый. Нужно быть осторожнее.

– Нет прохода через город, – отвечаю я. – Город в кольце огня.

– Есть, – отвечает Белая. – В один мы зашли. А второй – в районе Заречья.

– Откуда ты знаешь?

– Папа вычислил.

– Бред. Наши бы его нашли.

– Он узкий. Папа вычислил. У него были документы. Он был… журналист.

Мы обе замолкаем. И я вдруг понимаю – я упустила момент, чтобы выстрелить. Могла три минуты назад, пока она не назвала меня по имени. Пока я ей не ответила. А теперь не смогу.

– Покажи, где вы зашли, – говорю я.

– Там опять горит.

– С какой стороны?

– Со стороны границы.

– Значит, к вам тоже пришёл огонь?

– Через три дня.

Они не смогли остановить Пожирающего. От этой мысли мне становится легче.

– Что сгорело?

– Всё.

– А убежища?

– Тоже есть.

– Но ты здесь.

– Папа сказал, что мы сможем выйти туда, где нет огня.

– Он ошибся.

Итак, что мы имеем. Взрослого можно во внимание не брать. Думаю, он давно мёртв. Крыса, по всей видимости, слегка тронулась умом, но она может быть полезна нашим. Вдруг она правда что-то знает.

– Сейчас мы пойдём к телевышке, – говорю я. – Ты идёшь впереди и не оборачиваешься, если не хочешь, чтобы я проломила тебе башку. Там мы спустимся и по катакомбам дойдём до моего убежища. Наши решат, что с тобой делать.

– Нола…

– Я тебя предупредила! – Я целюсь и делаю шаг вперёд.

– Прости. – Она съёживается и добавляет после паузы: – Мы не спустимся у вышки, там огонь.

Я усмехаюсь:

– Так я тебе и поверила. Давай топай вперёд.

Белая послушно выходит из гаража, шмыгает по пути носом. Джинсы на ней грязные, снизу истёрлись до бахромы. На шее синеют следы от вчерашней драки. За спиной большой чёрный рюкзак.

– Что в рюкзаке?

– Вещи.

– Покажи.

Она поворачивается и идёт ко мне.

– Да на месте ты стой, куда пошла? Там открой, выложи на дорогу.

Белая кивает и расстёгивает рюкзак. Достаёт две бутылки с водой, грязный старый плед, металлическую миску, ложку, кружку, пакетик с рисом, складной нож.

– Нож отдай.

Она молча толкает его по земле в мою сторону, и я убираю нож к себе в рюкзак.

– Что в другом кармане?

Две пары носков и трусов, серых и застиранных, носовой платок, какие-то таблетки, растянутый шерстяной свитер, порванный атлас дорог, спички.

– Серьёзно? Спички? Тебе здесь огня мало?

Пожимает плечами и снова шмыгает носом, вытирает нос рукой. Фу.

– Возьми платок, – морщусь я. – Что за таблетки? Покажи.

Не хватало ещё, чтобы она подсыпала мне эту гадость в еду. Она кидает блистер. Обычные обезболивающие.

– Дальше доставай.

Фонарик, мыло, зубная паста и потрёпанная зубная щётка. А по ней и не скажешь, что пользуется. Свёрнутый кусок полиэтилена, расчёска, тканевый мешочек.

– Что внутри?

Нехотя открывает. Внутри браслет из розовых полупрозрачных бусин.

– Красивая штучка, – говорю я.

Белая сжимает браслет в ладони, делает шаг назад. Смотрит на меня как дикое животное. Нет, она точно чокнутая.

– Да не нужна мне твоя безделушка.

Она складывает все вещи обратно, и мы отправляемся в сторону вышки. По пути я думаю о том, как поступят с Белой. Раньше бы мне объявили благодарность. Проявила бдительность, поймала врага на нашей территории. Её бы, наверно, допрашивали. Может, обменяли на кого-то из своих. Может, в тюрьму. Так было бы в другом мире. А в нашем… В любом случае допросят. Слишком странно это. То, что она говорит. А дальше… Это уже не мои проблемы. Решат что-нибудь.

Пожирающий ещё далеко, но я чувствую, как моё тело наливается страхом. Он заполняет грудную клетку, сдавливает органы. Стекает в ступни, ноги становятся тяжёлые, как будто чужие. Сердце пытается согнать это оцепенение, колотится со всей силы, гонит, гонит по телу кровь. Но кровь тоже наполнена страхом. Он накатывает после той ночи, стоит мне приблизиться к огню. Ничего не могу с собой поделать.

Я пытаюсь думать о проходе. Скоро я спущусь вниз, вернусь в наше убежище. Увижу Лану, всех остальных. Отмоюсь от копоти, лягу на свой ярус – я сплю на третьем, над Ланой. Может, к этому времени уже вернётся мама.

– А зачем ты ходила в больницу?

Белая. Ну вот. Я только отвлеклась на свои мысли, а крыса всё испортила.

– Не твоё дело.

– Прости, что забрала твой батончик.

– Не прощу. Молча иди.

– Хорошо.

Начинается историческая часть города. Мы подходим к бывшему зданию книжного магазина. Старинный угловой дом, он даже сейчас красивый. Хотя сильно горел. Он как будто кричит проёмом из арочного окна в три этажа. Дядя Дор говорит, что там были витражи. Мы осматривали этот дом на одной из вылазок. Думали, найдём что. Ничего там внутри не осталось.

– Налево сворачивай, – говорю я Белой.

Мы проходим вдоль чёрной стены, почти везде над окнами сохранилась лепнина. Завитушки, листья. Лица какие-то. Жутковато они выглядят. Ещё один поворот…

Я останавливаюсь. Вот он, нужный дом. На нём танцуют языки Пожирающего. Нежные, полупрозрачные. Свежие. Я опускаю рогатку. Нужный дом. И он горит. Я вижу бетонную выпуклость с решёткой, закрывающей вход в катакомбы. И я не могу туда попасть. Это был мой единственный шанс.

– Куда теперь?

Я поднимаю глаза на Белую, я и забыла про неё. Она подошла близко, но у меня нет сил, чтобы поднять на неё рогатку. Единственное, чего мне действительно хочется, так это заплакать.

– Надо найти место для ночлега подальше отсюда, – говорит Белая и вытирает нос платком.

Я молчу.

– Ты не пройдёшь. Он долго будет гореть. Мы найдём другой проход.

Мы. Смешно. Мы с Белой – дружная команда.

– Давай вернёмся, – говорит Белая.

– Знаешь что, – отвечаю я, – вали отсюда. Я разрешаю. Иди, пока я добрая. Без тебя разберусь.

– Мы можем помочь друг другу.

– Я не собираюсь тебе помогать.

– То место, куда мне нужно… там убежище, а рядом вход в катакомбы.

– Так тебе и поверила.

– Это правда. Вдвоём у нас больше шансов. А потом я уйду.

Внезапно я понимаю, что крыса права. Вдвоём у нас больше шансов. А вдруг она действительно приведёт меня к катакомбам? А я заставлю её пойти к нашим.

– Ладно, – отвечаю я.

Нам ничего не остаётся, как вернуться обратно. Белая идёт рядом, но слишком близко не подходит. Снова мимо книжного. Закопчённые лица-барельефы как будто смеются надо мной. До вчерашнего дня мне казалось, что у меня ничего не осталось после того, как пришёл Пожирающий. Сейчас я думаю о том, сколько у меня, оказывается, было.

Мы возвращаемся назад на пару кварталов, туда, где безопасно. Белая предлагает заночевать в трёхэтажном жилом доме. Я назло ей отвечаю нет, и мы останавливаемся в таком же жилом доме, только напротив.

Здесь Пожирающий прошёлся вскользь, как будто торопился. Я выбираю маленькую комнату с одним окном, чтобы меньше дуло. Межкомнатная дверь светло-коричневая, а по центру один над другим два чёрных горелых круга, и дальше к полу спускается треугольник. Похоже на женщину в платье.

– На девушку в платье похоже, – кивает на дверь Белая.

– На пятно горелое похоже.

В углу – то, что осталось от раскладного диванчика, у окна стол. На него рухнула полка. Дверцы потемневшего от копоти шкафа открыты, на полу – груда тряпья, вся в пыли. Огонь не тронул. В самом низу торчит кусок бледно-розового фатина в пайетках. У меня тоже когда-то было платье принцессы.