Посмотрите на него, умник хренов! Все-то он знает, все –то он предвидел и за всех решил! А мне может, нафиг эти лучшие годы без него не нужны, как и жизнь соответственно возрасту. Я все, чего хотела – это с ним в горе и радости быть. Разве для любви существует возраст, нация, пол? Разве для нее есть что-то невозможное? Мне кажется, все можно преодолеть, главное – верить и стремиться.

Но интересно послушать Олег Саныча, с какого перепугу он дал заднюю.

–А что же сейчас? – насмешливо приподнимаю бровь, хотя все мышцы сводит от сдерживаемых истинных эмоций.– С чего ты решил, что вдруг появился смысл?

–А сейчас, Яночка…Ни хрена сейчас! Тошно без тебя – вот и все. Думаешь, это только я тебе жизнь испортил? Ты мне тоже, потому что после тебя она стала такой пресной, как …,– прервался он, подбирая, наверное, сравнение поточнее.

–Как твоя овсяная каша? – подсказала я, повеселив Гладышева.

–Ну, пусть будет «овсяная каша», – кивнул он и продолжил,– С тобой же жизнь вкусная, хоть и вредная.

–С чего это она вредная?– возмутилась я.

–С того, что «Все, что полезно априори невкусно!», – цитирует он, самодовольно ухмыльнувшись от того, что уел меня моими же собственными словами. Я насупилась для вида, но через пару секунд расплылась в улыбке, качая головой. Удивительно, что серьезный разговор перетек вдруг в шутку. Но, несмотря на недосказанность, на душе стало легко. По- настоящему легко, тепло и просто. Больше ничего не давило, больше не хотелось копаться в прошлом и раскладывать его по полкам. Не хотелось спрашивать с Гладышева за каждое его действие.

Я поняла все его опасения, тем более, что они не были беспочвенными. Да, меня бесит то, что он все решает в одиночку, то, что он перестраховывается и видит все в дурном свете, но я полюбила этого человека именно таким, какой он есть. И его уже не переделаешь, но вот чего мне действительно хочется, так это доказать ему, что он ошибался, дабы в следующий раз подумал, прежде, чем напялит на себя корону и начнет вершить наши судьбы.

Но вслух же ничего из этого не сказала и вообще виду не подала, что творится у меня в душе.

–Ну, тогда, приятного аппетита, Олег Александрович. Смотрите только, не подавитесь! Выплюнуть не получится, только задохнуться, – предупредила я, дабы Гладышев не расслаблялся.

–Твои метафоры, Чайка, достойны восхищения, – заметил он, поднимаясь из-за стола.

–Только метафоры?– сама не поняла как, вырвалось у меня кокетливо.

Олег улыбнулся краешком губ и медленно прошелся наглым взглядом по моему телу.

–Оценил?– усмехнулась я, когда он закончил осмотр.

–Еще давно. Сейчас любуюсь и… радуюсь,– сообщил он с веселой усмешкой, приблизившись ко мне почти вплотную.

–Чему?– выдохнула я дрожащим от его близости голосом.

–Тому, что это все мое,– наклонившись, шепнул он мне на ухо, а у меня, казалось, в каждой клетке закоротило. Пламя вспыхнуло в груди и разлилось жаром по венам. Я закрыла глаза, одурманенная его словами и запахом тела. Дышала им, вспоминая каждое прикосновение. Впрочем, никогда и не забывала. Отпечатки его пальцев до сих пор на моей коже. Их не смыли потоки слез, ни разъели пуды горчащей соли. Они в самом сердце, в мозгу занозой сидели, превращая меня в шизофреника, когда достаточно было малейшей ассоциации, чтобы вокруг нее пазлами достроить остальную картинку. Как сейчас: всего лишь запах его тела, а я уже чувствую кончиком языка вкус его кожи, сладость его поцелуев, его жаркий шепот, растворяющийся у меня во рту. Каждое слово я бы слизывала с его языка, пила бы жадными глотками, вместе с его сбившимся дыханием и сдерживаемыми стонами. От этих фантазий начинаю дрожать, едва сдерживая себя, чтобы не сорваться, не дать волю горящим рукам, ибо ладони горели нестерпимым огнем желания прикоснуться. Все тело заныло от отчаянной тяги. Меня наизнанку выворачивало от дикой потребности в нем. Ломало, как свихнувшуюся, опустившуюся наркоманку, перед которой помаячили дозой.

Потому что он – мой ядовитый кайф. Как увидела его впервые, так пропала. Не мужчина – дьявольский дурман, поглотивший меня целиком, обобрав до последней нитки мою душу, оставив умирать от голода по нему. И этот голод жрал изнутри, его невозможно было ничем утолить. Даже он не мог: чем больше давал, тем сильнее я его желала. Жадно, ненасытно, готовая за «дозу» на все, что угодно. Наркоманы жалки и омерзительны в своей одержимой зависимости, и я была такой же. Вот только мне казалось, что я перекумарила, если выражаться на сленге нарков. Но нет, ломка только началась. И самое страшное заключалось в том, что мне это нравилось. Нравилось стоять, едва касаясь напряженными сосками его груди, чувствовать жар его тела, слышать тяжелое дыхание, ощущать исходящее от него напряжение, словно на нем невидимые цепи, сковывают каждую стальную мышцу. Я получала ни с чем несравнимое удовольствие от того, что достаточно одного моего взгляда, чтобы разорвать эти оковы. Меня пьянило от одной мысли, как он прикоснется ко мне, как будет ласкать…

–Предвкушение, порой, слаще самого события, верно?– провокационно произнес Гладышев, словно прочитав мои мысли.

– Так вот в чем причина твоей деликатности? – съязвила я, несмотря на то, что от смущения хотела провалиться сквозь землю.

–Поверь мне, малыш, ты гораздо слаще, так что я бы тянуть не стал, если бы дело было лишь в этом, – шепнул он, обжигая мою кожу горячим дыханием и, чмокнув в макушку, ушел, оставив сгорать в огне необъяснимого удовольствия и волнения.

В голове же крутилась лишь одна мысль: боже, что же он со мной творит?! Что же это за любовь-то такая?

Я обессиленно опустилась на стул и залпом выпила принесенный коктейль. Тело все еще дрожало, а мысли были, как шальные. Я хотела… О, чего я только не хотела! Впрочем, все сводилось, как всегда, к нему одному.

Но как же страшно! Словно я лечу в какую-то пропасть, из которой уже не выберусь никогда. И как не твержу себе, что нужно немного успокоиться, что нельзя совсем терять голову. Все без толку. Да и как не терять, если меня на атомы расщепляет от одного его присутствия? А уж когда он такой…Без извечного сарказма, цинизма и занудства, устоять просто невозможно. И я влюблялась вновь и вновь, с каждой проведенной вместе секундой.

До обеда мы не пересекались, Гладышев работал, а я читала, загорая. Проще говоря, мы избегали друг друга, понимая, что нужно немного успокоиться.

К обеду душевное равновесие было восстановлено, и мы с Гладышевым продолжили соблюдать дистанцию и отстраненность по отношению друг к другу, словно и не было никаких провокаций во время завтрака. Но нас это вполне устраивало и не вызывало неловкости. Нам было легко в обществе друг друга. Мы увлеченно общались на разные темы, я не стыдилась высказывать свои мысли, хоть порой они и были, на взгляд Гладышева, смешными и нелепыми. А мне наоборот, нравилось его веселить, нравилось с ним спорить и выслушивать кучу заумных аргументов, с которыми любой бы уже согласился, но не я, потому что более всего мне нравилось выводить господина невозмутимость из себя. И когда это случалось, я начинала хохотать, подразнивая его, отчего он сразу же остывал и смеялся вместе со мной.

Я с удовольствием делилась своими впечатлениями о книге, об отдыхе, обо всем на свете, а он слушал. Слушал, улыбался и наслаждался всем этим, у меня же сердце останавливалось от его улыбки, сбиваясь с ритма от радости и восторга.

После обеда меня ждало мое первое погружение в подводный мир Мальдив, и соответственно, море…Нет, океан новых впечатлений!

Я ужасно волновалась и боялась, как Олег не убеждал меня, что дайвинг на неглубоких, внутренних рифах проходит очень просто и легко. Инструктор по дайвингу поддакивал ему и уверял, что первые учебные погружения неглубокие, и никакой опасности нет и быть не может. К тому же он всегда будет рядом и все контролировать. Все это было очень убедительно, но успокоилась я только тогда, когда заставила Гладышева пообещать, что все время он будет держать меня за руку и не отпускать ни на минуту.

–Не отпущу, вот те крест! – смеясь, поклялся он, припомнив мою вчерашнюю фразу.

–Только попробуй и когда вернемся, я отгрызу твою руку! – наказала я, грозно сверкая глазами.

Но после того, как прыгнула в воду, предварительно перекрестившись, чем в очередной раз повеселила и Гладышева и всю команду, с того момента забыла обо все на свете. Это была совершенно иная вселенная, поражающая буйством красок и красотой своих обитателей. Манты, скаты, дельфины, рифовые акулы, подводные скалы, каньоны, коралловые сады и остовы затонувших кораблей – все это я видела собственными глазами, хотя казалось, что это сон. Прекрасный, чудесный сон. От восторга у меня просто захватило дух, я бесконечно дергала Гладышева, показывая ему то, что приковывало мое внимание. Но Олег бросал взгляд вскользь, ему было интересней наблюдать за мной. Он смотрел на меня, будто на ребенка, делающего первые шаги- с умилением. А я была счастлива, что разделила с ним эту радость, что с ним вновь открыла для себя что-то новое, познала этот мир. За все время нашей небольшой экскурсии, Гладышев, как и обещал, ни разу не выпустил моей руки. Но я бы, наверное, и не заметила, захваченная впечатлениями, если бы он не пошутил на эту тему позже.

–Уже можно отпускать, а то мне рука моя еще дорога?– весело сверкнув глазами, поинтересовался он, сжимая мою руку в своей. Я лишь кивнула, не в силах даже что-то сказать. Но Олег не отпустил меня, притянул осторожно к себе и, всматриваясь в мое восторженное лицо, заботливо и нежно вытер воду полотенцем.

–Я все думаю, то ли я уже забыл, как это удивляться, то ли ты такая…– задумчиво пробормотал он.

–Какая?– прошептала я, очарованная этим душевным моментом.

–Боюсь, если начну озвучивать, разрушу образ зануды и циника, а я так упорно над ним работал, – отшутился он, отводя взгляд.

–Ты смутился что ли, Олеженька?– подразнила я его.

–Ну, что я, не человек что ли?– пожал он плечами невозмутимо и стал снимать гидрокостюм.

–Неа, ты киборг и сволочь, обломал мне весь кайф – я уж настроилась на серенады, – вздохнула я с сожалением, и тоже стала переодеваться.

–Серенады – это запросто, – со смешком заявил Гладышев и, прочистив горло, заголосил с театральной помпезностью:

«…От Севильи до Гренады.

В тихом сумраке ночей

Раздаются серенады,

Раздается стук мечей;

Много крови, много песней

Для прелестных льется дам —

Я же той, кто всех прелестней,

Песнь и кровь мою отдам!..»

Пока он декларировал, как потом меня просветили, серенаду Дон-Жуана, я просто умирала со смеху, да и после того, как замолчал, еще долго не могла прийти в себя.

–Ну, как? Кайфанула?– задорно спросил, напоминая безбашеного мальчишку, которого мне безумно захотелось расцеловать. Такой он был хорошенький, если такое слово вообще применимо к этому мужчину. Но в эту минуту, он казался мне таким юным, таким открытым и счастливым, что внутри все щемило от любви к нему.

–Не до конца. Вот сейчас бокальчик твоей крови оприходую и тогда наверняка, – сообщила я с видом королевы, но меня тут же спустили с небес на землю.

–А с чего ты вообще взяла, что я нахожу тебя «всех прелестней»? Я может, Фахиме пел,– подколол он меня, кивнув в сторону девушки из обслуживающего персонала.

–Вот, как, да? Фахиме пел, – угрожающе процедила я.

–Ну, да. А что?

–А вот что!– бросилась я на него, но он быстро сориентировался и побежал прочь.

Не знаю, сколько мы так гонялись по яхте, но я насмеялась до слез и судорог в животе. Команда, наблюдавшая за нашим сумасшествием, тоже смеялась, хотя про себя, наверное, окрестила нас парочкой придурков. Но нам было все равно. Гладышев продолжал убегать, я догонять, сопровождая эту погоню смачными комментариями, которые еще больше раззадоривали нас.

В конечном счете, я почти нагнала моего Зануду, но он нырнул в воду, я хотела последовать за ним, но потом передумала.

–Вот там и оставайся, пусть тебя сожрут акулы!– насмешливо произнесла я, подбоченившись, когда Гладышев вынырнул.

–Какая ты ревнивая, – подразнил он, весело поблескивая своими умопомрачительными глазами, на его почти черном от загара лице они сияли еще ярче, как и белоснежные зубы.

–Нет, Олеженька, я просто не выношу сравнений!– пропела я сладким голосом.

– Да какие сравнения, Чайка?! Ты и только ты! – горячо провозгласил он, вызывая у меня смех.

–Это ты акулам рассказывай, со мной такие сказки не проканают.– покачала я головой, глядя на него сверху вниз, млея от своей пусть ненастоящей власти.

–А что проканает?– склонив голову, начал он торговаться.

–Хочешь что-то предложить?– приподняла я провокационно бровь.

–А что ты хочешь?

–О, ну, если вопрос стоит в таком ключе…– протянула я с видом кошки, узревшей сметану. И задумавшись, постучала ноготками по перилам.

–Именно в таком. Смотри, не прогадай, а то когда еще такая возможность появится, – посоветовал Гладышев снисходительно, словно шубу дарил с барского плеча. Я скорчила рожицу, мысленно обещая, придумать нечто такое, что он сам будет не рад.

Озарило меня в считанные минуты. О, это будет настоящей пыткой для тебя, мой милый!

–Придумала, Олег Александрович,– объявила я со злорадной улыбочкой.

–Что-то мне подсказывает, не к добру ты так довольно улыбаешься, – поцокал он.

–Чуйка нынче тебя подводит! Я только благими намерениями и руководствуюсь. Вот боюсь, как бы ты не перетрудился, поэтому больше никакой работы, мой друг, – пропела я и заулыбалась широко- широко, аж скулы свело, на что Гладышев скривился.

– «Чуйка» меня никогда не подводит! Шельма ты! – сообщил он, поднявшись на яхту.

–В следующий раз будешь умнее. Так что насчет работы?– приподняла я бровь, прожигая его насмешливым взглядом.

–Что-что! Сказал, значит, сделаю, – пожал он плечами. – А вот умнее надо быть тебе! Другая баба уже бы сейчас размахивала какими-нибудь ключами от квартиры, а ты…

–Ой, прям, вот бы размахивала, – сыронизировала я.

–Конечно, размахивала. Я же тебя предупреждал, чтобы ты не прогадала, – теперь была его очередь злорадно ухмыляться.

–А я не прогадала, Олег Александрович! – заявила я с победной улыбкой и, осмелев, подошла почти вплотную. Потупила невинно глазки и провокационно прошептала. – Кто знает, что еще ты мне предложишь, пока будешь сидеть две недели без работы.

–Браво, малыш! Ты меня сделала, -ухмыльнулся он, и оттеснил меня к бортику, положив на него руки, по обе стороны от меня. Атмосфера вновь сгустилась и мы задышали чаще, то и дело, соскальзывая взглядами к губам.

–Знаешь, в чем твоя ошибка?– прерывисто выдохнула я, стараясь не смотреть на его губы. Гладышев только приподнял бровь, а я продолжила, – В том, что ты все время сравниваешь меня с другими.

Он усмехнулся и, заключив мое лицо в ладони, от чего я задрожала, прошептал:

–У тебя такие очаровательные веснушки.

Я несколько секунд глупо хлопала ресницами, сбитая с толку. А потом начала смеяться, качая головой.

–А у тебя очаровательная манера уходить от разговора,– пожурила я его, на что он подмигнул и, притянув меня к себе, обнял.

Я обняла его в ответ, прижавшись щекой к его груди. Слушая мерный стук сердца, закрыла глаза, наслаждаясь. В этом жесте не было никакого сексуального подтекста, в нем было заключено гораздо больше. Невыносимая нежность, с которой Олег гладил мои волосы и вдыхал их аромат, уткнувшись носом в мою макушку, эта нежность трогала до глубины души, до слез и глупой улыбки.

И не нужны были никакие слова. Любовь она вообще не требует объяснений, она в том, как смотрит на тебя мужчина, в том, как он к тебе прикасается, в том, как прижимает тебя к своему сердцу. В том, что ты без слов понимаешь: это сердце бьется для тебя. Именно прижавшись к груди своего мужчины, ты находишься свое главное место в жизни. И, наверное, в таком просто жесте, как объятия, заключена вся суть любви: мужчина оберегает свою женщину от всех опасностей извне, обязанность же женщины беречь сердце, которое ей доверил мужчина.

Под влиянием этих мыслей и переполненная чувствами, я прижалась губами к его груди, словно давая обещание хранить и беречь.

Гладышев от прикосновения моих губ вздрогнул, тяжело сглотнул и поцеловал меня в макушку. Так мы стояли, пока солнце уходило за горизонт.

За ужином сохранилась атмосфера душевности, и мы разговорились на личные темы. Олег рассказал, как прошли его полгода, рассказал про работу и свои поползновения в политику. Я была поражена масштабом его деятельности и впервые осознала, что за человек рядом, какая на нем ответственность. Меня поразила мысль, что тысячи людей зависят от мужчины, которого я запросто могу назвать придурком. От этого становится смешно и неловко, но, в конце концов, он не божество какое-то, хотя раньше я именно так относилась ко всем этим дядям в костюмах, маячивших на первом канале. Оказалось же, что дяди в костюмах тоже люди, у которых есть личная жизнь и порой, этой личной жизнью может оказаться такая простая девчонка, как я. Удивительная штука жизнь!

После глобальных проблем Гладышева и вообще его небожительской жизни, моя собственная казалась, такой незначительной, что даже не хотелось обсуждать. Но я отмахнулась от этих глупостей, зная, что Олег так отнюдь не считает, и рассказала про свои полгода: про работу в фитнес -клубе, про разные смешные случаи, связанные с ней, про мои взаимоотношения с мамой, с Кристиной и тетей Катей. Рассказ же про то, как я получала права, вызвал фурор. Гладышев просто ухохатывался с моих дорожных приключений.