Глава вторая

МАРТ 2019

От всего услышанного у меня конкретно отвисла челюсть. Чувствую себя полной идиоткой.

Какая тюрьма? Какой любимый?

Причём тут Серёга?

Нет, я знаю, что он когда-то давно работал в полиции. Настолько давно, что это уже выглядит неправдой. Сколько лет прошло? Шесть? Семь? Господи…

Значит, Лиля лишь молодо выглядит. Не такая уж она маленькая.

– Как Серёга может помочь, если он уже давно уволился из органов? Как?

– Не будь такой наивной, – сдержанная ухмылка разозлила меня ещё больше. Да кого из себя мнит эта дамочка? Крёстного отца?

– Я всё равно не понимаю.

– И не надо. Просто сиди спокойно. Всё. Больше ничего от тебя не требуется.

Сдерживая рвущиеся наружу маты, недовольно заёрзала на месте. Рука уже начинала затекать, хоть я и разминала её, как только вспоминала об этом.

– Может, отцепишь?

– Потерпи. Отъедем подальше и сниму их.

– Это чтобы я не выпрыгнула?

Лила лишь улыбнулась и расслабленно выдохнула. Она сейчас не выглядела такой напряжённой. Наоборот. Очень довольной и спокойной. Будто каждые выходные только и делает, что крадёт людей. Так, ради забавы.

– Кого должен вытащить Серёга?

– Тебе не всё ли равно? – Лиля бросила на меня настороженный взгляд.

Я сделала пару глубоких вдохов, успокаивая саму себя. Сердце колотилось как бешеное, а в голове полная каша. Что там Серёга про меня говорил? Сыворотка правды?

– По-моему, это справедливо знать, ради чего будет рисковать мой любимый, – последнее слово я специально выделила, придав ему особое значение.

Мы с Лилей посмотрели друг на друга и каждая осталась при своём.

– Значит, я не ошиблась.

– В чём?

– Никакая ты не любовница.

– Но и не жена.

– Иногда мне кажется, что в нашем языке не хватает какого-то очень важного и ёмкого слова, которым можно было бы описать подобных нам. Я вот тоже не знаю, кем являюсь ему.

– Кому? – я повторила свой вопрос, в надежде, что смогу разговорить Лилю и вдруг это поможет мне.

– Ивину Александру Александровичу.

Признаюсь честно, это имя мне ни о чём не сказало. Хотя по всему внешнему виду Лили должно было.

– Кто это?

– Ну да… Откуда тебе знать, – в голосе девушки появилась странная злость. Не яростная и дерзкая, а какая-то придавленная, отдающая горечью. – Просто хороший человек.

– И за что же сидит этот хороший человек?

– За убийство.

В горле у меня похолодело, внутри всё стянуло тугим узлом. Выдохнув через нос, сняла очки и закрыла глаза.

Убийство.

Теперь понятно всю ярость Серёги. Это он ещё особо не разошёлся.

Серёга…

Протяжно вздохнула и решилась продолжить беседу.

– Убийцы все такие хорошие, или это только он такой замечательный?

Лиля взбешенно дёрнулась и крутанула руль влево, автомобиль зашуршал шинами, нас легонько тряхануло. Секунда, и мы вылетели бы в кювет. Но девушка справилась с управлением. Тяжело дыша, она сжимала руль, гневно сверкая глазами.

– Он никого не убивал. Это я убила. А посадили его.

Вот тут у меня все внутренности заледенели, даже ноги перестала чувствовать. Не знаю, что ощущают другие люди рядом с убийцами, но у меня уже поджилки тряслись. Если человек убил, он уже перешёл грань. Перешёл раз, перейдёт и во второй. Это только в фильмах герои бахвалятся, скалясь в лицо смерти. А я вот сейчас очень жалела, что у меня нет подгузника. Меня прямо-таки охватило непреодолимое желание сходить в туалет. И не раз.

– Романтично… – мой нечаянный сарказм пришёлся не к месту.

– Ты действительно дура или только прикидываешься?

– Нет. Мне страшно. Настолько, что я сейчас описаюсь от страха.

Лиля разочарованно посмотрела на меня и тяжко выдохнула. Она не стала тормозить, чтобы выпустить меня в ближайшие кустики.

– Это просто реакция организма. Расслабься. На самом деле не описаешься. Это только так кажется.

– Тебе легко говорить.

– Я просидела на цепи семь лет. Поверь, я знаю, о чём говорю, – голос Лили задрожал, и я невольно замолкла.

– На цепи?

– Это не метафора. Хотя сколько именно я сидела на цепи не помню, а вот в рабстве провела действительно семь лет.

Не знаю почему, но сейчас я ей поверила. Страх, злость нашёптывали совершенно другое, но сердце твердило об обратном. Именно это чувство позволяло видеть мне мир по-иному. Я верила Маше, верила Юле. Верила Серёге. Теперь вот и Лиле верю.

– Это… ужасно, – я с трудом подобрала слова, чтобы выразить всё, что чувствую.

– А Сергей мне не поверил. Думал, что я таким образом выгораживаю своего благодетеля. Хочу отмазать его от тюрьмы.

Серёга. Он тот ещё упёртый баран. Что в голову втемяшится и долотом недостанешь.

– Но ты не пыталась? – с лёгкостью перешла на «ты», чувствуя, что снова буду погружаться в чей-то мир воспоминаний. И в этот раз розовых пони и единорогов там не будет.

– Нет. Поэтому пытаюсь сейчас исправить всю эту несправедливость.

– Татуировка… – меня осенило. Что ж, хитро.

– Да. Это просто совпадение, что я попала в дом Лилий.

– В дом Лилий?

– У нас управляющий был француз.

Я окончательно запуталась. Какой дом Лилий? Какой управляющий? Какой француз?

– Можно поподробнее и не так быстро. Я не успеваю за ходом твоей мысли.

– Хорошо. Как раз потренируюсь.

– С чем?

–Как давать показания, – Лилия горько усмехнулась и с жалостью посмотрела на меня.

Я судорожно сглотнула, вцепившись свободной рукой в своё колено. Надеюсь, это будут свидетельские показания не по причине моей смерти.

– Это была весна две тысячи второго года. Я училась в шестом классе, когда… – Лиля на секунду прервалась, собираясь с духом.

Значит, она моя ровесница. Поразительно. Я ещё та сопля, неприспособленная к жизни, а эта девушка уже прошла все круги ада. Почему-то сейчас я почувствовала себя очень виноватой, сидя рядом с ней.

–… когда случился весь тот кошмар с моей семьёй.

От этой фразы всё вокруг поплыло. В глазах задвоилось, и выступили слёзы.

Господи, что же с ней произошло?

***

МАРТ 2002

 – Какая роль досталась тебе? М? – Катя весело шлёпала резиновыми сапогами по лужам, то и дело поправляя лямки тяжёлого рюкзака.

– Элли, – я пинала пакет со сменкой и радостной улыбалась, демонстрируя дырку от недавно выпавшего зуба.

Катя остановилась. Я выдохнула, представляя, как она сейчас будет кричать и топать ногами.

– А мне Стелла.

– Ого! Значит, ты будешь играть волшебницу. Круто!

– Но у тебя главная роль.

– Кать, но я же не виновата, что Елена Ивановна меня решила выбрать.

Подружка замолчала, всю оставшуюся дорогу до дома мы шли молча. Мне было даже капельку стыдно, что всё так получилось. Просто перед самым отбором, Елена Ивановна услышала, как я пою.

Пока всё волновались и повторяли слова, я села на подоконник и, радостно болтая ногами, затянула знакомую песню. Моя младшая сестрёнка обожала этот мультик, понятно почему я его знаю наизусть.

Мы в город Изумрудный 

Идём дорогой трудной, 

Идём дорогой трудной, 

Дорогой непрямой. 

Заветных три желания 

Исполнит мудрый Гудвин. 

И Элли возвратится 

С Тотошкою домой. 

– Хорошо поёшь, – Елена Ивановна остановилась возле меня. Вкусный запах роз тут же окружил меня невидимым облачком.

– Спасибо.

– А почему на репетициях молчишь?

Я покраснела и опустила взгляд. Именно поэтому мама и отдала меня в театральную студию. Чтобы я поборола свою скованность и стеснительность. Перед родными, знакомыми и друзьями я могла хоть стойку на ушах делать, но как только мне нужно было сказать что-то перед незнакомыми людьми, я начинала заикаться.

– Боюсь.

– Чего?

– Что плохо спою, – я с интересом разглядывала старые кожаные туфли своей учительницы. Они только на первый взгляд казались такими страшненькими. На самом деле Елена Ивановна ходила в них только на репетициях. А как она танцевала! Все эти пируэты, прыжки, повороты. И пела она восхитительно. По сравнению с ней я просто жалко фальшивлю.

– У тебя замечательный голос.

– Правда? – неожиданная похвала, и я резко подняла голову, радостно улыбнувшись. На меня смотрела настоящая волшебница. Косые солнечные лучи сделали волнистые волосы Елены Ивановны совсем золотистыми, а красивые голубые глаза были полны какими-то совершенно невероятными искорками задора и радости.

– Правда. И если ты сможешь также выйти и спеть на сцене, то роль Элли будет твоей.

Я спрыгнула с подоконника, не веря своему счастью. Ради этого я спою всё, что угодно! И где угодно! Я буду сильно стараться!

– Сможешь?

Мой робкий кивок послужил ответом.

– Вот и молодец.

Как мне объяснить Кате, что я просто… лучше её? Она же такая ревнивица. Всегда считала, что лучше неё никто не может играть. Да ещё её мама покупала и заказывала для неё самые лучшие костюмы. Поэтому искренне радуюсь, что Стеллу будет играть именно Катя. У нас будет самая настоящая волшебница! Не то что я. Мама бы скорее нарезала старый тюль и достала своей платье.

А на роль Элли много не требуется. Сарафан и футболка. Такого добра у нас полно.

– Знаешь, Лиля. Это очень хорошо, что Элли будешь играть ты, – мы стояли у моего подъезда, когда Катя подала голос. – Пусть это и главная роль, но в сказках всегда самыми главными являются волшебники. Они самые сильные и могущественные.

Я с серьёзным видом кивнула, сдерживая улыбку. Даже сейчас Катя пытается показать, что она самая важная, самая главная фигура в нашем спектакле. Ну и пусть.

– Спасибо, Кать. Из тебя выйдет здоровская волшебница.

Катя изобразила, странный жест рукой, будто накладывала на меня какое-то заклинание. Я же в ответ стукнула пятками три раза и, резко развернувшись, побежала домой.

– До завтра!

– До завтра, Кать!

Перепрыгивая через ступеньки, радостная взбегала наверх. Нужно рассказать всем, что я буду играть Элли! Никто не поверит!

Интересно, что скажет Амина? Она вечно изображает из себя взрослую. Небось погрозит пальчиком и строго нахмурит брови.

Мама говорит, что в четыре года это позволительно. Ей лучше знать.

– Лиль, стой! – знакомый голос заставил меня обернуться.

По ступенькам, устало вздыхая и волоча за собой портфель, шёл Тимур. Шапку он снял, и мокрые чёрные волосы взъерошено торчали. Мы с ним очень похожи на маму. Почти одно лицо. Даже сейчас мне казалось, что я смотрю на себя. Тот же угольный цвет, немного раскосые каре-зелёные глаза, прямой нос и, как говорил папа, «слишком аккуратные губы». Что это значит, я не понимала. Наверное, всё дело в том, что контур у них слишком чёткий, будто карандашом нарисовали. Амина же вся в отца. Сероглазая, белокурая.

– Ты чего так поздно?

– В футбол гонял.

Я опустила взгляд и посмотрела на заляпанные грязью брюки. Туфли уже были похожи чёрт знает на что. Разочарованно выдохнув, поджала губы.

– Мама тебя прибьёт. И мне влетит тоже. Ты хотя бы кроссовки надел!

– Да не было у нас сегодня физры! – Тимур с кряхтением поднял портфель и закинул себе его на спину так, будто это мешок с камнями.

Брат прошёл мимо меня, устало поднимаясь по ступенькам. Я проводила его взглядом и направилась следом.

Вечером будет взбучка.

– Лиль! – испуганный окрик Тимура сильно озадачил меня.

Наша входная дверь была открыта. Но мама с папой на работе. Я схватила брата за руку и оттащила его назад, думая кому бы позвонить. Соседи все работают. Дома точно никого.

Пока я соображала и держала брата, дверь оглушительно хлопнула, и мимо нас вихрем пронеслась мама.

– Мама?

– Так. Лиля, ты сегодня у нас главная. Обедаете, делаете уроки и ждёте Тамару Васильевну, она приведёт Амину.

– Мам!

Вся взъерошенная и дёрганная, она пугала нас до ужаса. Мама выскочила в домашнем костюме, лишь накинув на себя пальто. Короткие сапоги смешно смотрелись со спортивными штанами. Заплаканное и опухшее лицо заставило меня сильнее стиснуть руку Тимура и прижать его к себе.

Мама быстро поднялась к нам, схватила меня за плечо и жарко зашептала:

– Лиля, будь умничкой! Двери никому не открывать! Хорошо? – тёплый и сухой поцелуй в щеку. – Тимур, слушайся сестру.

Ему тоже перепало чуток ласки.

Провожая маму взглядом, мы с братом так и стояли на лестничной площадке, ничего не понимая. Такое было впервые.

– Лиль? Всё же будет хорошо?

Я только кивнула и обняла брата.

– Конечно, Тим.

Мама вернулась поздно вечером заметно расстроенная. Она не хотела даже говорить с нами. Просто накормила ужином и уложила спать. Тим, обычно споривший с ней до победного, испуганно молчал. Он лёг в кровать без единого возражения.

Брат с сестрой уже спали, а всё ворочалась с боку на бок.

Что-то случилось.

Обычно мама становилась такой из-за папы. Когда-то давно им даже пришлось переехать из родного города сюда. Тиму тогда года два было. В первый класс я пошла здесь, в небольшом городке, затерявшемся между Москвой и Уралом.

Раньше она постоянно встречала папу два раза в месяц, когда на заводе выдавали зарплату. Объясняла это тем, что сейчас страшно с такими деньгами одному ходить, а вдвоём как-то веселее и безопасней.

У меня не было причин не верить маме.

Но сегодня папа не получал зарплату. Сейчас только начало месяца. Почему мама тогда даже с работы отпросилась? Что-то с папой случилось? Он так и не пришёл с работы домой. На все наши расспросы отмалчивалась.

Я перевернулась на другой бок, разглядывая закрытую дверь. В комнате было очень темно, зашторенное окно не давало света. Дверь как дверь. Обычная, деревянная, белая. Только в самом низу пробивалась тонкая, тёплая полоска. Свет в коридоре не горел, мама, видимо, сидела на кухне.

Мирно тикали часы, а мне совершенно не спалось.

Интересно, сейчас очень поздно?

Тим собирался со мной ждать папу, но не выдержал и заснул. Под сопения Тима и Амины хорошо думалось.

От громкого хлопка двери я подскочила в кровати, испуганно посмотрев на брата и сестру: те безмятежно спали.

Шуршание одежды в коридоре и тяжёлые шаги. Папа вернулся!

Я вскочила, надела тапки и бросилась к двери. Уже схватившись за ручку, остановилась, услышав тихий гневный восклик матери:

– Где ты был?

– На работе.

– Не ври мне. Жанна звонила, Боря уже с пяти вечера дома. Вам дали премию? Почему ты мне ничего не сказал? Почему? Толя, я устала ругаться с тобой. Мы же договорились…

– Не было никакой премии, с чего ты взяла?

– Толя! – мама вскрикнула, хлопнув ладонью по столу. Звук был очень похож именно на это.

Испуганно закрыв глаза, я прижалась лбом к двери и продолжила подслушивать. Мама с папой перешли почти на шёпот, и я уже не понимала, о чём они говорят. Их голоса слились в один гул.

Стало немного холодно. Растирая плечи руками, я жадно льнула ухом к холодному дереву. Хоть и гадко, что мама с папой ругаются, но мне было очень интересно и любопытно.

Не выдержав, я приоткрыла дверь и высунулась в коридор. Голоса стали громче, но всё равно ничего не разобрать. Стараясь не скрипеть, сделала щёлочку пошире, и вышла из комнаты. Пробираясь вдоль стены, тихо кралась к кухне.

Большой, тяжёлый и очень старый комод послужил для меня неплохим укрытием. Он стоял почти у самой кухни, отсюда всё отлично слышно, а меня не видно.

Я присела, спрятавшись за ним, и натянула верх пижамы себе на колени.

– Ты же обещал… Понимаешь? – мама уже начала всхлипывать. – Толя, у нас дети. Ты о них подумал? Если тебе плевать на себя, на меня… Но они же твоя кровь и плоть! Твои дети! Сын, дочери. Понимаешь? Понимаешь?!

Звук шлепка и молчание.

Неужели мама ударила папу?

– С кем ты играл? С кем?

Я удивлённо открыла рот и прижалась затылком к стене.

Играл?

Разве взрослые играют?

Во что может папа играть?

Что в этом страшного, я никак не могла понять. Как и того, почему мама плачет и кричит именно из-за этого. Родители всё продолжали ругаться. Теперь они перекрикивали друг друга.

Испугавшись, я закрыла уши, превратив ссору родителей в обычный гул. Молча считала про себя. Один. Два. Три…

Когда гул начал утихать, боязливо убрала руки от головы, прислушиваясь к разговору на кухне. Папа молчал. Мама всхлипывала. Мне так захотелось её утешить, пожалеть. Но так страшно выйти и признаться, что я слышала, о чём они говорили.

– Ирод, как тебе в голову такое пришло? Зачем? Зачем ты с ними играл? Тебе мало игровых автоматов и дружков, что чуть не убили тебя? Надо было оставить тебя там! Сдать им, чтобы тебя на лоскуты порезали, мразь! – громкий и немного писклявый крик мамы выбил из меня слёзы. Тихо плача, я уже очень жалела, что вышла из своей комнаты.

– Сколько ты проиграл? Сколько? – мама ещё всхлипывала, но голос у неё был очень злым.