Последние слова были сигналом к следующей песне и к тому, чтобы погасили свет. И вся площадка действительно погружается во мрак с первыми же нотами. Остается лишь три прожектора с точным голубым светом, направленные на группу. Их лучи прорезаются сквозь толпу со спины, рисуя лучистый, яркий контур каждого присутствующего, но в то же время обезличивая их, оставляя сами тела абсолютно черными.

А потом я вижу это. Один за другим множество маленьких экранов загораются, прорезая тьму так же как звездный свет прорывается к нам сквозь столетия. Будто кто-то трясет влажной кистью с белесой краской над темным фоном. Прием не оригинальный, многие музыканты так делают на своих выступлениях, но это не мешает ему быть потрясающим.

Я даже не сразу поняла, какую песню пою вместе с группой. Губы сами находят правильные, родные слова. А ведь она называется «Ожил».

В тот момент я словно действительно оживаю после продолжительной, затянувшейся смерти длиною во все мое существование, после одиночества в толпе. Оказываюсь частью чего-то целого, чего-то гораздо большего, чем ничтожная я являюсь. Блуждающие в темноте нежно-голубые огоньки кажутся вовсе не хаотичным сборищем, а чем-то живым, дышащим и взаимосвязанным. Единым организмом-вселенной, который больше не выплевывает нас на обочину бытия, а дает место в общем замысле.

Я уже не различаю голоса Леши, своего и толпы. Мы едины.

Но лишь до тех самых пор, пока играет песня.

Потом нас провожают обратно в зал, уже, правда, не на те прекрасные места, что были вначале. Мы пристраиваемся сбоку, где едва видно – но я готова заплатить такую цену за увиденное и прочувствованное пару минут назад.

Мы были никем, прожекторными безликими манекенами-близнецами, пока нас не коснулось общее дело, момент сотворчества, и музыка.

Вторая половина концерта пролетает как в тумане. Вроде подпеваю, прыгаю, но после того, как я побывала на сцене, это уже не кажется мне таким примечательным. Словно бедняку позволили пару недель пожить, как дворянин, и теперь ему чрезвычайно трудно наслаждаться корой деревьев и картонной крышей над головой.

После концерта я вижу стайку фанатов, облепивших парней со всех сторон. Ребята улыбаются, и расписываются на всем, что пихают в их сторону. Довольно комично выглядит, как они шутками пытаются отбиться от пестрой толпы. Видно, что им нравится внимание, хотя его напор слегка создает дискомфорт в движениях Леши и басиста.

Роюсь в сумке, пытаясь найти что-нибудь похожее на бумагу. Нахожу только билет.

Довольно быстро пробираюсь к Леше, протягивая ему прямоугольный листок. Парень оказывается не таким высоким, каким кажется со сцены, когда смотришь на него снизу вверх. Да, он повыше меня, но ненамного. И почему я не заметила это еще тогда, когда он вытащил меня из толпы? Леша саркастично поднимает брови, но на губах все та же мягкая улыбка:

– Тебе автограф нужен?

Я усмехаюсь, понимая, что, на самом деле, это уж точно не предмет первой необходимости, и пожимаю плечами. Парень стоит возле меня, подписывая все подряд, даже не глядя. Ей богу, ему сейчас только контракт какой-нибудь впихнуть или кредит, он бы все равно что-нибудь чирканет и даже ухом не поведет.

– Ты занята сейчас?

Он приглашает меня?

– Нет… А есть предложения?

И тут его уносит от меня масса девушек и небольшое количество парней, жаждущих сфотографироваться. Решаю подождать. Встав где-то на лестнице, ведущей к туалету, я прислоняюсь к стене и начинаю листать ленту новостей. Судя по количеству людей, ждать мне придется долго.

Он выглядит таким занятым… Такое чувство, что ему вовсе не до меня. Леша улыбается каждой новой девушке вокруг, а на их просьбу «обнять меня», с улыбкой протягивает руки. Все убегают от него воодушевленные, а кто-то особенно настырный пытается завести разговор. Парню и не нужно включать особую кнопку обаяния, все вокруг и без этого расплываются в довольных гримасах. Могу поспорить, что парочка из них точно хотят его и готовы прямо сейчас раздвинуть ножки. А может даже и не парочка.

Поток людей все не кончается. Нет, наверное, даже больше, чем парочка.

В какой-то момент он словно устает от них, и его улыбка ненадолго гаснет, когда Леша окидывает взглядом окружающих, но потом, словно смирившись с чем-то, он вновь возвращается к приветливому обращению.

Интересно, что его встревожило?

Стою тут как дура. Как очередная его фанатка, дожидающаяся непонятно чего. Неужели я и правда надеюсь на то, что Леша вспомнит про мое существование?

Внезапно понимаю, что давно потеряла ту девушку с фотоаппаратом, с которой я пришла. Нигде не могу ее разглядеть – наверное, уже ушла. Мысленно посылаю ей просьбу о прощении за то, что так некрасиво кинула.

В какой-то момент Леша проносится мимо меня, двигаясь в сторону гримерки. Помещение постепенно пустеет. Фантастика.

– Скучаешь? – раздается голос над моим ухом.

Мои глаза скользят вверх по лестнице и натыкаются на него – в руках он держит гитару, которую, очевидно, собирается унести в гримерку.

– Да нет, не особо, – улыбаюсь я. Конечно, мне же так весело тут стоять!

– Пойдем, подождешь меня на диванчике, все равно удобнее, – говорит он и жестом провожает меня в сторону их зоны отдыха. – А я уж подумал, что ты ушла. Сейчас, я только соберу вещи, и можем пойти куда-нибудь выпить.

Пока он носится вокруг меня, я успеваю оглядеться вокруг: стены этой части клуба, как и везде вокруг, отделаны под светло-желтый камень, вокруг чуть более светло, чем на танцполе, на столе стоит парочка бутылок пива и пакет с кусочками нарезанной колбасы.

– Мерлин, это Арина, – Леша представляет меня полноватому мужчине лет тридцати с густой бородой и в странной ковбойской жилетке, сидящему за столом с сервилатом. – Арина, это наш звуковик.

– Очень приятно, – стараюсь быть приветливой.

В ответ он просто окидывает меня оценивающим взглядом из-под густых бровей, похожих на двух мохнатых гусениц, и ничего не говорит. Не очень-то дружелюбный и разговорчивый мужчина, видимо.

– Как сегодня со звуком? – спрашивает солист, перебирая пакеты на диванах. – Мне показалось, что гитара у Кости немного лажала…

– Не, сегодня все на высоте, – видимо, решив, что я не представляю особого интереса, Мерлин поворачивается к Леше. – На удивление гладко прошло… А вот ты пару раз накосячил с вокалом.

На это парень пренебрежительно отмахивается и достает из пакета черную футболку. Затем заводит руки за спину и непринужденно стаскивает ту, в которую был одет до этого.

Если бы он не вел себя так, словно ничего особенного не происходит, я бы засмущалась. Но его развязность передается и мне, поэтому я резко не отворачивалась, хотя все же стараюсь не разглядывать его полуобнаженного. И вот, пара секунд, и большая часть площади его кожи снова от меня скрыта. Чувствую торжество маленькой победы своей выдержки.

Леша снова уносится в зал.

Пялюсь в висящий на правой стене телевизор, чтобы не выглядеть совсем уж заскучавшей. Даже в отсутствие звука можно понять, что там крутят – какая-то любовная историю про то, как парень ушел от девушки. Похоже на клип.

– Как думаешь, они будут вместе? – пробую завести разговор со звуковиком, который остался здесь.

Мерлин даже не поднимает на меня глаз. Кажется, он намеренно делает вид, что меня здесь нет.

Неожиданно появляется Леша:

– Готова?

Энергично киваю, хотя не совсем понимаю, к чему именно должна быть готова.

– Тогда пойдем!

Он галантно пропускает меня вперед, что выглядит по-джентельменски, но при этом обескураживает: я же не знаю, куда именно мы направляемся. Двигаясь в сторону выхода, пару раз оборачиваюсь, не веря, что он идет за мной. Если бы жизнь Эвридики зависела от меня, а не от Орфея, она точно была бы недовольна моей недоверчивостью.

На улице обескураживающе быстро наступила ночь – кажется, я давно потеряла счет времени. Вывеска клуба «Ночной ворон» гаснет над нашими головами, сразу после того, как дверь хлопает об косяк. Видимо, хозяева заведения решили не тратить электроэнергию после того, как все разошлись.

– Ты голодна? – спрашивает Леша.

Я качаю головой.

– А ты?

– Да, я со вчерашнего дня толком ничего не ел. Только вернулся из Питера.

– А что ты там делал?

– Так, по делам ездил, – кажется, его смутил этот вопрос. – Давай найдем местечко, где можно поесть, поболтать и выпить. Ты же не против?

Я вновь отрицательно качаю головой. Я, против? С тобой?!

Он напевает какую-то песенку, пока идет рядом, а я судорожно пытаюсь придумать интересный вопрос. Все же спрашивать что-нибудь вроде «как дела» или «чем увлекаешься» смешно до абсурда.

На ум приходит одна из его песен, где Леша поет про невидимые оковы вокруг его шеи. Если уж он об этом пел, значит, эта тема для него интересна.

– От чего тебе сложнее всего освободиться?

Песенка Леши повисает в воздухе, и он поднимает глаза к небу. Через минуту он, вздохнув, отвечает:

– Наверное, от злости на глупых людей.

– И много таких рядом с тобой?

– Я стараюсь по максимуму от них отгородиться, но они все равно откуда-то появляются.

– Думаю, в этом мире невозможно отгородиться от всего того, что нам неприятно.

– Да, но хотелось хотя бы двигаться в этом направлении, – он пинает какой-то камешек впереди себя.

Москва выглядит будто вымершей. Ни пешеходов, ни автомобилей. Даже из баров не доносится криков, как это обычно бывает. Словно мы одни.

– А зачем строить стены? Не легче ли пожалеть того человека, которого природа обделила умом? – продолжаю я, когда он перекладывает гитару в чехле из одной руки в другую.

– Ты что, психолог? – улыбается Леша.

– Нет, я архитектор, – мой смех проносится призраком по пустынным улочкам. Где мы вообще находимся? – И художник. Когда ты в последний раз злился на глупого человека?

– Совсем недавно. Человек, которого я считал близким другом, кинул меня на деньги и свалил. Его сейчас патруль ищет. Говорят, задолжал половине Москвы. Ну, хоть не один я так повелся… Он на героине сидел.

– Наверное, рано или поздно любого, кто сидит на наркотиках, должна постигнуть такая участь.

– Я так не думаю. Тут нужна сила воли. Если ты ею не обладаешь – то и начинать не стоит.

– А ты значит, этой силой обладаешь, – догадываюсь о его суждениях по его посерьезневшему виду.

– Вроде того.

– Как же привыкание? Те люди, у которых все тело ломит от нехватки дозы?!

Он стреляет в меня своими большими зелеными глазами.

– А ты сама видела таких людей? – выждав паузу, он кивает. – Я так и думал. Это все придумали власти, чтобы ограничить ввоз наркотиков. На этом же огромные деньги рубятся.

– У моей подруги ее знакомый умер от передоза.

– Я ничего не говорил про передоз. Я говорил про привыкание. Человек может зависеть от чего-то только в случае слабости духа.

– Наркотики ни к чему хорошему не приведут, – бурчу я.

Леша смеется:

– А тебя прогулка темной ночью с незнакомым парнем?

– Не такой уж ты и незнакомый.

Учитывая тот факт, что я слушаю твой голос в течение пяти лет.

– А тебе от чего сложно освободиться? – Леша возвращается к изначальной теме.

– Наверное, от ощущения одиночества и от того, что не всегда возможно достичь того, чего хочется.

– Каждый может достичь того, чего он хочет, если в это поверить, – говорит парень так, словно эту аксиому он повторял сотни и сотни раз. Такое бывает, когда миллионы раз воспроизводишь одно и тоже стихотворение – читать с выражением как в первый раз уже не получается.

– Да? Вот представь мир, в котором каждый получает желаемое!

– По-моему, он идеален.

– Вовсе нет. Он невозможен, – отрезаю я.

– Понятно, что это утопия, в которой все счастливы.

Я накручиваю волосы на палец.

– Нет, ты меня немного не понял. Вот смотри. Есть два человека: ты и я, – я жестом показываю на нас обоих. Мой спутник внимательно меня слушает. – Ты мечтаешь наслаждаться полноценной жизнью. А я мечтаю тебя убить.

– Значит, вселенная немного искривится, и одно из этих желаний погаснет.

Я торжествующе улыбаюсь.

– Вот именно. Одно из них погаснет. А значит, не исполнится. Они не могут исполнится одновременно, а изначальной установкой этого мира было то, что каждый его житель получает желаемое. Получается противоречие. Как в геометрии при доказательстве теоремы.

– Ну… может, желание второго человека исполнится в параллельной вселенной. Пусть этот утопический мир, который мы придумали, будет системой взаимосвязей между разными мирами.

– Все равно, в таком случае, в той вселенной исполнится желание одного, в ущерб желанию другого.

Парень идет, насупившись, всматриваясь в порезы бетонной дороги.

– Что-ты ты совсем меня запутала.

– Просто я к тому, что поголовно все желания исполнятся не могут. Мы ограничены желаниями другого.