Цитаты из книги «Пир»

во сколько раз страшнее для человека благоразумного немногие мудрецы, чем многие невежды?

Идущий, говорит, к этому предмету правильно должен с юности начать свое шествие к прекрасным телам и притом, если руководитель руководит верно, сперва любить одно тело и здесь рождать прекрасные речи; потом сообразить, что прекрасное в каком-нибудь одном теле сродни с прекрасным в другом, и коль скоро надобно преследовать прекрасное видовое, то было бы великое безумие не почитать его одним и тем же во всех телах.

Ведь, став друзьями и примирившись с богом, мы найдем и встретим соответственных нашей природе любимцев, в чем теперь преуспевают лишь немногие.

Здесь возвращается к нам известное положение о том, что людям благонравным и тем, кто должен стать благонравнее, если еще не таков, надобно оказывать ласки и беречь их Эрота.

Ведь дорога-то в город такова, что идущих располагает говорить и слушать.

Всякое дело таково, что, совершаемое само по себе, оно ни прекрасно, ни постыдно.

Итак, я говорю, что Эрот есть самый старший из богов, самый почтенный и самый способный наградить людей мужеством и счастьем – как живущих, так и умерших.

Поэтому если бы представился какой способ составить город или войско из влюбленных и возлюбленных, то они как нельзя лучше управляли бы им, воздерживаясь от всего постыдного и уважая друг друга. Сражаясь вместе, они и при своей малочисленности одерживали бы победу, можно сказать, над всеми людьми; потому что человек любящий в глазах своего любимого, больше чем в глазах всякого другого, не захотел бы оставить строй или бросить оружие, но скорее решился бы много раз умереть, чем показаться ему. А оставить-то любимого или не помочь ему в опасности – да нет такого дурного человека, чтобы его не воодушевил к мужеству сам Эрот, сделав подобным мужественной породе. И действительно, некоторым героям, как говорит Гомер, сам бог внушал отвагу, но такую отвагу рождает из себя и внушает любящим именно Эрот.

Следовательно, – сказала она, – Эрот в целом есть желание всегдашнего добра для себя.

середину между обоими и что к ним принадлежит Эрот. Ведь мудрость направляется к прекраснейшему, а Эрот есть любовь к красоте, стало быть, Эроту необходимо любить мудрость – быть философом, и философ должен занимать место между мудрецом и невеждой. Причиной этого и здесь является его рождение – от отца мудрого и богатого, от матери же немудрой и неимущей. Итак, природа демона, любезный Сократ, такова. А то, что ты думал об Эроте, нисколько не удивительно; судя по твоим словам, ты думал, кажется, что Эрот есть любимое, а не любящее, потому-то, думаю, Эрот и представлялся тебе прекраснейшим. Ведь любимое-то в самом деле прекрасно, нежно, совершенно и достойно блаженства, а любящее – это другая идея, которую я раскрыла. Тут я сказал: – Пусть так, иностранка, ты хорошо говоришь. Но если Эрот таков, то в чем полезен он людям? – Это, Сократ, – сказала она, – я и постараюсь теперь раскрыть тебе. Эрот таков по природе, но он, как ты говоришь, есть также Эрот прекрасного. Итак, если бы кто спросил нас: для чего, Сократ и Диотима, он есть Эрот прекрасного? Или спрошу яснее: любящий прекрасное для чего любит? – Чтобы оно досталось ему, – отвечал я. – Но твоим ответом возбуждается следующий вопрос: что будет тому, кому достанется прекрасное? – На этот вопрос мне сразу ответа и не найти, – сказал я. – А если бы кто изменил его и вместо прекрасного поставил бы доброе да и спросил: представь, Сократ, что любящий любит доброе, так для чего же любит он? – Чтобы оно досталось ему, – отвечал я. – А что будет тому, кому достанется доброе? – На это легче отвечать, – сказал я, – тот будет счастлив. – Потому что счастливые, скажет, счастливы через приобретение добра. И далее уже не нужно спрашивать: для чего желающий быть счастливым хочет этого? Здесь ответ кажется полученным. – Твоя правда, – сказал я. – Но это желание и этого Эрота почитаешь ли ты общим для всех людей и все ли всегда хотят себе добра, или как ты думаешь? – Так, – отвечал я, – что оно общее для всех. – Почему же, Сократ, – спросила она, – мы говорим, что не все любят, если только все и всегда любят то же самое, но утверждаем, что одни